sgaliev

Второй главный недостаток.
Как бы при всем сказанном ни изображалась человеческая натура, какими бы достоинствами ни наделялся человек, любой автор признает за людьми необходимость жить совместно, общественно. Тем самым, общественное начало расценивается в качестве неотъемлемой черты робинзонатически понимаемых людей. Легко при этом видеть, оно производно от других «естественных качеств» человека (в частности доброты или зла). Коль скоро, так либо иначе, придерживаются натуралистического подхода к человеку, невозможно не признать, что общественная жизнь людей — вещь производная, вторичная, опосредствованная иными собственно человеческими моментами. Она не обязательна для бытия человеческих существ, ибо они, как полагается, подобно другим животным, могут обойтись без общества. И само последнее понимается весьма поверхностно, по образцу тех проявлений общественной жизни, что наблюдаются у «братьев меньших».
Общество представляется «местом общения», развлечения, сотрудничества людей, «инструментом» совместного решения ими известных общезначимых задач. Другими словами, всецело обязанное человеческим существам, будучи вторичным образованием, общество служит устремлениям, безопасности, обеспечению людских «прав и свобод». Прежде всего, - «естественных», т.е., данных «от природы». Хорошо, когда у общества (как некоторой несамостоятельной сущности) нет собственных интересов, устремлений, помимо обеспечения непосредственных и опосредствованных потребностей, нужд реальных людей. Здесь они являют свою «добрую» (а то и «злую») волю, остальные, данные «от природы» качества.
Воспринимаемое результатом «договора» самостоятельных от природы, «суверенных человеческих существ», общество так устроено, чтобы данные «существа» не только были «защищены» в своих правах и интересах, но могли сосуществовать, не принося вред друг другу, сотрудничая. Среди прочего, — во взаимопомощи, взаимоподдержке, живя совместно, сообща. Ибо жить так куда удобней, «выгодней», легче, нежели в «одиночку». Того хуже, — «войной всех против всех» (Т. Гоббс).
Для этого в обществе принимаются соответствующие законы, нормы жизни, заводятся различные специализированные институты, учреждения и т.д. На так обустроенное общество вполне можно переложить почти все общезначимые функции, обязанности: охрану территории проживания данного сообщества людей, обеспечение различного рода интересов членов сообщества (их неприкосновенность, собственность, другие «естественные» и присваиваемые права), исполнение других общезначимых дел.
Подчиняясь логике нашего исследования, Отложим дальнейшую характеристику понимания общества, соотношения общества и образующих его людей в, следующий ниже, раздел. Но, как легко видеть из уже сказанного, подлинное существо того, что представляет собой общество, равно, в чем выражается общественная суть человека, натуралистические (да и идеалистические) мыслители прошлого, как, впрочем, многие современные, не понимают. Тем более, недоступно для них видение человека, коль скоро он не только задан обществом, но также миром, бытием. Нетрудно показать: в лучшем случае, означенные видения общества не поднимаются за плоскость того, что обычно и до сих пор мыслится под публичностью.
Весьма показательно, говоря о «негативах», как соотнесены человек и общество под углом зрения их взаимноформирующего влияния у рассматриваемых мыслителей. Соответственно, — какой тупиковый итог уготован видениям последних человека и человеческого. Дело в том, что при, так сказать, «натурализующем» (по аналогии с животными) понимании человека и общества последнее ставится в полную зависимость от человека как отдельного существа. Иначе и не может быть. Ведь общество представляется чем-то второстепенным, производным от данного «человека», его активности. Не может быть иначе потому, чтобы люди не влияли на свое общество, не были способны его переустраивать, сделать таким, каким заблагорассудится. Не случайно потому, каждый, «знающий себе высокую цену», политический деятель, заполучая в руки кормило власти, считал своим первым долгом переделать, преобразовать существующие порядки и устроить мир по собственным меркам и представлениям. То, что именно от него ожидают такого рода активность — вполне естественно, ибо он, вроде бы, более всего на то призван «по положению своему», да и по природе. Ибо, все знают, «не кому угодно же достается власть, господство!».
Между тем, воплощая в жизнь свои почины, устроитель общества не раз терпит фиаско. Не раз его начинания приносят горе и разочарования. А с другой стороны, люди воочию убеждаются на собственном опыте в том, что хоть они и являются (пусть, «каждый на своем месте») «хозяевами» своего общества и последнее зависит от них, тем не менее, оно тоже (причем, весьма существенно) сказывается на их делах. Общество также воздействует на людей: их характер, воспитание, облик, мысли, нравы, поведение. Многие авторы, так либо иначе, замечают, что люди как-то общественно меняются. В одном, скажем, обществе они «хорошие», в другом — какие-то «безнравственные», «деградированные». В одном обществе растет преступность, свирепствуют социальные «болезни», нищета, бедность. А в другом (причем, при таком же правительстве), вроде, — более менее сносно дела обстоят. Одно общество возвышает людей, благородит их, а другое, напротив, только разлагает, унижает, ведет к проявлениям массовой бесчеловечности.
Почему, спрашивается, такое имеет место? Откуда такие рецидивы, «кто виноват»: общество или сами люди? Если, скажем, общество плохо, выступая при этом продуктом деятельности его созидателей (суверенных, наделенных соответствующей природой людей), То не от того ли, что таким «плохим» его сделали данные люди? Может, тогда сама природа людей плоха? Как правило, ответить положительно на этот вопрос авторы не решаются. Они, даже то обстоятельство, что человек имеет злую природу, стараются обернуть в пользу, осмыслить как «хороший», «дар природы». Кстати, именно в русле подобных рассуждений в головах философов просветителей XVIII столетия, а также революционно-демократически мыслящей интеллигенции Европы формируется учение под названием «этики разумного эгоизма». В качестве одного из выводов в ней декларируется: если общество «стало плохим», не способствует нормальному жизнепроявлению людей, следовательно, «устарело», то люди (эгоистичные по натуре) в целях самозащиты, сохранения своей естественной природы вправе произвести над таким обществом «революционное насилие» и привести его в «нормальное состояние»...
И все же, поднятый вопрос, «кто виноват» в том, что общество стало «плохим», остается нерешенным. Единственный выход — это признать, что негативы в человеческом поведении, безнравственные поступки, несправедливость, нищета, всякого рода иные «социальные болячки» следует искать не в природе (тем более, при условии, что она «изначально добрая»), а в самом обществе. Не меняет положение дел и вариант, когда природа человека постулируется «изначально злой».
Придется, стало быть, допустить, что если общество и не влияет прямо на природу человека, то, по крайней мере, на «вторичные» и иные качества, а через них на «природу» — влияет-таки. Эти-то влияния общества и обусловливают означенные равно другие негативы, в том числе самого данного общества.
Итак, выходит, что, несмотря на то, что люди сами создают свое общество, что последнее пребывает в безоговорочной зависимости от их произвола, оно, в свою очередь, тоже формирует людей, влияет на них. Больше. От общества в целом, — его активности, качества, — зависит характер работы всевозможных подразделений его, включая функционеров, конкретных людей. И коль скоро, таким образом, люди стали нехорошими, оскудели нравами, — их благие пожелания с законами стали «давать сбои», негативы, — это следует отнести на счет общества.
Тем самым, возникает знаменитый «порочный круг», где постоянно барахтается просветительская, либеральная и всякого рода буржуазно-социальная идеология. С одной стороны, люди своей природой определяют состояние общества, его облик; люди творят свое общество. А с другой — общество и обстоятельства творят людей. Иначе говоря, общественная жизнь людей вытекает из человеческой природы, а человеческая природа, так либо иначе, но все же, обусловлена жизнью общества. Из данного порочного круга предшествующая и современная буржуазная социологическая мысль никак не в силах выбраться. Единственно в лице философии марксизма данный круг доступен успешному преодолению.
Не будем больше задерживаться на «негативах» в понимании человека (и общества) в «старой философии»: перенесем этот разговор несколько ниже. Теперь же — обозначим, буквально перечислив, хотя бы кое-что из положительных моментов, которые в предшествующей философско-социологической и культурной мысли, несомненно, имеются. «Позитивы» данные тоже не поднимаются выше социологическо-антропологической плоскости дела.
Итак, позитивы (причем, далеко не все, хотя бы некоторые):
1) акцентировка на разумной, свободной, волевой, этической сторонах человеческой жизнедеятельности;
2) попытки (правда, в иносказательных, вплоть до превратности идеях) усмотреть соприкосновение человека с бытием;
3) стремление представлять человеческую природу емче, нежели то, что являет собой животное начало, физиологию, химию и проч. (природу в предельно зауженном смысле);
4) Попытки такого соотношения общественного и личного (индивидуального), когда приоритетами пользуется именно последнее, когда существование довлеет над сущностью;
5) педалирование «естественных прав и свобод» человека и т.д.;
6) наблюдающиеся в докапиталистических обществах, попытки трактовать человека и действительность непроизводяще.
Примерно в русле приведенных моментов понимался человек многими философами, особенно прошлого. И это понимание, как было сказано, получило распространение далеко за пределами собственно философского сознания, воплотившись, в частности, в господствующей картине мира, мировоззрениях. Между тем, изыскания в философии (особенно диалектического материализма), социологической и других гуманитарных наук, к тому же, практические достижения Новейшего времени во многом подтвердили отмеченные негативы и другие представления, обнажив их поверхностность и крайнюю ограниченность. В частности, стало очевидной несостоятельность наделения человека «вечной» и неизменной природой (по аналогии с животными), представлять существо человека лишь естественно (или объективно) детерминированным. Обнаружилась ошибочность охарактеризованной трактовки социально-исторических аспектов существования человека, связей общества и человека.
* * *
Всем, сказанным выше о человеке, мы расчистили, так сказать, «площадку» для возведения нашей исследовательской конструкции. Теперь можно продолжить конкретизацию намеченной нами «технологии» развертывания искомого предмета и погружения в него.
Предельно кратко предлагаемый путь (назовем его «диалектико-системным анализом») осмысления понятия «человек» можно выразить следующим образом. При рассмотрении человека как весьма сложного феномена несложно установить существование его множеством подсистем (уровней). Без развертывания последних не удастся истинно осмыслить данный весьма многогранный предмет. Из предстоящего множества мы выделим, как очевидно, наиболее показательные и значимые подсистемы, выстраивающиеся, к тому же, известным уровневым движением. Речь в нашем осмыслении, таким образом, пойдет о следующих уровнях: 1) человек как природное сущее, 2) человек как общественное существо, 3) человек как мировое сущее, 4) человек как человеческое бытие и др.
Первый, самый общий и в этом смысле самый простой уровень (подсистема) являет то, где человек выступает своей соотнесенностью с природой. Причем, природой в предельно узком смысле, — когда она есть нечто общее, единое как для живых существ, так и для человека. Иначе говоря, речь идет о человеке как некотором живом сущем, подобно тому, как живет, присутствует существом любое другое живое. Вот, так взятый, человек и предстает поначалу (причем, в реальной жизни и для познания) моментом системы «природа». Тем самым, он определяется как природное существо.
Следующий уровень самораскрытия человека — это общество. Человек, выступая подсистемой «общество», явлен в качестве общественного сущего. На данном уровне человек предстает, с одной стороны, обществом в целом, а с другой — отдельным человеческим существом: единичным носителем, представителем общества как подсистемы. Вместе с тем, будучи единичным носителем общества, отдельно взятый человек, обнаруживается гражданином, членом общества, индивидом, индивидуальностью, личностью, субъектом и т.п.
Следует указать, несколько забегая наперед, что оба намеченных уровня данности человека формируются, складываются как бы самотеком. И каждый отдельный человек приобретает здесь соответствующие черты, особенности объективно, само собой. Разве что личностью представитель общества становится, воспитывается самостоятельно. И еще одно. Разговоры о человеке, ведущиеся обычно в литературе (во всяком случае, отечественной), застревают на характеристике человека лишь как природной и общественной данности. Полагается, что общество выступает единственной и последней инстанцией, где человек себя осуществляет и исчерпывается по сути. Между тем, это совершенно не так. Есть еще другие поприща, где человек себя достраивает и расширяет, о чем — ниже.
Третий уровень самореализации человека — это, так сказать, человеко-мирная действительность, иначе говоря, подсистема человек — мир. Здесь человек выступает как мир человека, мировое сущее, а мир — человеческим миром. Здесь же человек обнаруживает себя экзистенциально.
В подсистеме четвертого уровня, которой дан человек и где, как бы удерживаются остальные подсистемы, — это человеческое бытие. Человек явлен здесь в связи с бытием. В известном смысле данная подсистема как бы снова возвращает человека к природе, но к природе, которая уже не просто то, что выражает животное начало человека, а нечто неизмеримо большее и значимое.
Можно выделить еще временной уровень человеческой реализации. Мы в нижеследующем не будем останавливаться на нем, имея в виду, что в вышеизложенном, так либо иначе, об этом говорили.
Заметим снова: на третий и четвертый уровни существования человек поднимается исключительно в результате огромной духовно-практической работы над собой. Другими путями стать мировым сущим, экзистенцией, тем более, человеческим бытием, просто невозможно. Опять же, в имеющейся литературе понятие «человеческое бытие» (да и человек как мир человека) осмысливается просто до похабности примитивно (иначе не скажешь); оно, строго говоря, в использованиях (причем, весьма частых) так фигурирует, что совершенно ничего серьезного не значит.
Разумеется, означенными уровнями самореализации человека существо последнего не исчерпывается. Вообще, ничем оно не исчерпаемо. Потому, можно бесконечно говорить о человеке, выделяя в нем все новые и новые аспекты-пласты. Однако, стоит ли это делать, имея в виду конкретный подход? Тем более, — в отдельно взятом небольшом исследовании...
Учитывая сказанное, а также то, что любой предмет (реальность) обнаруживает себя, следовательно, постигается не только в плоскости своей «чтойности» (что он есть, из чего состоит и проч.), но также как есть (как существует, осуществляет себя, движется, утверждается), в своем месте мы разберемся с этой стороной дела.
Лишь после такой работы имеет смысл приступить к заключительной части исследования. Здесь надо бы рассмотреть человека в плане связи его со временем, ибо временное начало, несомненно, чрезвычайно значимая компонента (уровень реализации) сути человека, среди прочего, прямо выводящая на смысложизненные аспекты его бытия. Мы, повторюсь, будем считать, что такой анализ уже провели.
Вот, наконец-то, напоследок, нам предстоит, причем, ближайшим и неоткладным образом разобраться со смыслом жизни, назначением человека, причем, в условиях современности.

sgaliev

Человек как природное сущее

Начнем с природной характеристики человека. Конечно же, человек — природное существо, то есть существо, живущее в природе, природой, обладающее природой. Причем, — в весьма многих смыслах. Среди прочего, это значит, что он обладает всеми теми свойствами, качествами, которые делают его существом, способным жить природой и которые в этом смысле роднят его со всеми другими природными существами, явлениями. Он состоит из вещества природы как живой, так и неживой, В нем господствуют физические, химические, биологические и прочие закономерности, связи. Он постоянно обменивается веществом, энергией, информацией с окружающей средой, подчиняется многим тенденциям, процессам, господствующим здесь. И все это имеет место именно потому, что и в человеке, и вне него живет, действует одна и та же природа. Человек, как и все сущее вокруг него, находится под покровом природы.
Разумеется, ближайшим образом свою природную специфику человек проявляет как биологическое существо, животное, которое, справедливо утверждать, всецело растворено в природе. В качестве биологического сущего человек есть организм со всеми организменными потребностями, влечениями, инстинктами, комплексами, формами активности, характерными любому высшему животному. Ибо человек — не всякий, а самый высокоразвитый организм, животное. Больше того. Будучи животным, человек обладает многими свойствами, качествами, наклонностями, психофизиологическими данными, способностями, которые наследуются и передаются по механизму био-физиологической наследственности. И в плане своей био-физиологической природы (видимо, даже психической, во всяком случае, в простейших проявлениях последней) человек, действительно, мало подвержен изменениям. С момента возникновения как Homo sapiens (человек мыслящий) он, можно сказать, не преобразился. Изменения, которые он претерпел (в том числе био-физиологические) суть, главным образом, результаты социокультурных факторов.
Итак, человек — природное существо. И неприродным он просто быть не может, поскольку, повторяем, сам есть природа, поскольку живет веществом, материалом, энергией, информацией, законами природы. «Быть предметным, природным, чувственным — это все равно, что иметь вне себя предмет, природу, чувство или быть самому предметом, природой, чувством для какого-нибудь третьего существа... Существо, не имеющее вне себя своей природы, не есть природное существо, оно не принимает участия в жизни природы» [Маркс К. Экономическо-философские рукописи 1844 года // К. Маркс, Ф. Энгельс. Соч. 2-е изд. — Т. 42. — С. 164].
На каком бы этапе своего развития человек ни находился, как бы ни строились его взаимоотношения с природой (а они могут быть очень даже разными), какие бы фантастические высоты прогресса ни достиг, — все равно, природа в нем будет сказываться в той либо иной форме. Освобождение от природы для человека равносильно освобождению, отказу от самого себя. В отношении к при роде, в конечном счете, он относится к самому себе. Это, впрочем, за последние 150 лет стало кричащей очевидностью.
Несмотря на все сказанное, человек не просто природное существо, а особенное природное существо. ♦ И «особенность» состоит в том, что он принципиально отличен в своей природности от всех других существ и явлений природы. К таким отличительным качествам его можно, по минимуму, например, отнести:
1. Самый развитый мозг, только и способный служить инструментом для сознательной активности;
2. Особо устроенные и расставленные глаза, позволяющие трехмерное видение и видение гораздо большего, нежели любое животное (в том числе в смысловом плане). Собственно, это же можно сказать и об остальных органах чувств;
3. Устройство гортани, позволяющего перейти к языку как второй сигнальной системе;
4. Наличие лица;
5. Устройство позвоночника и тазобедренной системы, обеспечивающих переход к прямой походке;
6. Устройство тазобедренной системы и иных органов, дающих вынашивать ребенка дольше, нежели животные и, тем самым, обеспечивать первому возможность более полного вызревания. Главное — приобщения к социокультурному опыту;
7. Наличие руки с ладонью, где большой палец противостоит последней под прямым углом.
Данные и множество других особенностей, отличая человека от любого животного, тем не менее, еще не превращают его в человека, так сказать, автоматически. Только что родившийся человеческий ребенок, обладающий названными и иными отличительными особенностями, будучи, к тому же, в медицинском отношении просто безупречным, еще не есть человек. Последним ему еще предстоит стать. Не позволяют стать человеком такому существу даже, идущие уже как бы «сверху» (об этом ниже) и, не свойственные животным, природные факторы, которые непременно налицо, поскольку дело касается хоть еще и не человека, но становящегося таковым.
Заканчивая весьма беглое разбирательство с человеком как природным сущим, следует подчеркнуть: природа выступает в рассмотренном случае (равно, в видениях подвергшихся выше критическому разбору) в качестве той, что одинакова как для человека, так и для любого сущего, в том числе животного. Иначе говоря, природа берется тут крайне узко, в смысле реальности, сплошь размещенной в «прокрустовом ложе» естественности, ближайшего и непосредственного видения. По серьезному же счету, понимать природу в таком оскопленном виде совершенно недопустимо. Разве что в учебных (в частности, для соотнесения человека и, так сказать, «братьев его меньших») целях оно допустимо, поскольку все остальное, чем природа в полноте своей является, как бы «выносится за скобки». По большому счету, природа как таковая, — это, собственно, и есть бытие. Ее, вслед за великим Спинозой, можно также назвать Богом, материей. О взаимоотношениях человека и природы в данном видении у нас речь пойдет в своем месте. Точно так же — об иных особенностях природной данности человека.


Человек как общественное сущее

Названные отличительные характеристики человека как природного сущего, очевидно, ничего такого особенного не утверждают в нем. Напротив, если рассматривать человека строго как животное, они делают его весьма ущербным и несостоятельным по сравнению с любым другим развитым биологическим существом. Человек тут везде проигрывает животному: и в выносливости, и в приспособляемости, и в скорости, и в силе... Вряд ли, располагая названными особенностями, опираясь на них, человеческое животное могло бы конкурировать на выживание с «братьями меньшими».
Потому, для сохранения, выживания, существования вообще, ему предстоит утверждаться в природе несколько иначе, нежели животное. Он нуждается в ином пути самоопределения. И этот путь можно было бы назвать «прометеевским». По глубокомысленному мифу, именно титан Прометей, пожалев слабого и мало оснащенного для жизни человека, дал в его распоряжение украденный с небес огонь и научил ремеслу с искусством. И для совладания с последними, для вхождения в мир иным путем, для превращения себя в человека, полученные от природы (Прометеев подарок) черты-достоинства, оказываются весьма уместными.
Да, Взятое лишь по природе своей (подобно животным, в узком смысле, не ставшее на «путь Прометея»), человеческое существо еще не человек. Оно не обладает теми специфическими особенностями, которые делают его человеком. Каковы же они? Разумеется, их достаточно много. Укажем здесь, опять же, лишь некоторые.

Преобразующе-приспосабливающаяся активность

Начнем с очевидного и, кстати, довольно нелегкого для понимания момента. «Нелегкого» — поскольку данная черта довольно «заговорена» в литературе, сплошь насыщенная смыслами производящести. Даже подмывает как-то не принимать означенное свойство за неотъемлемую черту человека, способа его существования, оставив его, в лучшем случае, за производящим человеком. Однако, присмотревшись, можно видеть, что и непроизводящим разновидностям практики, равно человеку, так либо иначе, не чуждо преобразующе-творческое отношение к действительности.
Начнем с указания, расшифровка которого ниже. Человек выступает в своей творческой активности не просто отдельной особью, что свойственно живым существам. Он с самого начала есть общественное, мирное, связанное с бытием, сущее. Эти его изначально отличительные особенности, вместе с тем, являющиеся следствием-результатом всего, чем он живет, опять же, обретаемы им, с возвышением над пределами узкой природности («естественности»), с переходом от животнообразной активности именно к человеческому способу существования, по мере созревания последнего. В этом, как раз, смысле человек не просто приспосабливается к условиям жизни по аналогии с животным. Он, скорей, преобразующе- приспосабливается, приспосабливающе-преобразует окружающую среду, вещи к собственным, прежде всего, идущим от общества, мира, событийности, нуждам и потребностям. Преследуя свои нужды, интересы, люди не только довольствуются тем, что дает мать-природа, но тому, что находят в природе, придают также свои качества, формы, содержание, значения. Больше, они присваивают вещам и самим себе, — повторимся, не просто в особном плане, а, образуя и образуясь культурно, общественно, мирно, исторически, — качества, состояния, которыми вещи до того не обладали. Да и не могут «обзавестись» в своем лишь естественном становлении. Так, собственно, раздвигаются границы человеческой культуры, мира, со-творчества с бытием, матерью-природой.
В известном смысле животное (подобно, вообще, любой вещи собственным уже присутствием, активностью, природой) тоже привносит перемены, видоизменяет окружение. Но активность его, как бы там ни было, не выходит за рамки, так сказать, «естественности», той «макросистемы» (например, вида), элементом, частью которой оно выступает. Точнее, преобразовательная активность животного, равно любая творческая активность дочеловеческих существ и сущих как бы вписана и вершится, являя среду и генно-видовую принадлежность, где они безоговорочно растворены и как бы жестко «приговорены». Потому-то с изменением среды, условий жизни живые существа (и не только) модифицируются, приспосабливаясь к этим переменам, ограниченные, все же, своей генетико-видовой, физико-химической предопределенностью.
Тем не менее, что активность животных в целом может существенно видоизменить саму среду, тоже не следует оставлять без внимания. Известно множество фактов, — с «кроликами» (в Австралии), «овцами» (на Аттических взгорьях), с избытком «хищников», водорослей и т.п., — в результате приспосабливающей активности которых сложившийся эко-баланс системы весьма основательно меняется. Достаточно, с другой стороны, волку попасть в неохраняемую овчарню, как последствия окажутся ой как плачевными... Собственно, не есть ли так долго продолжающаяся эволюция живого на планете, следствием приспосабливающейся активности живого?..
Все же, деятельность человека осуществляется иначе, нежели протекает (даже преобразующе) животная активность. Практически обходясь с вещами, своим окружением, с самим собой, человек тоже приспосабливается к условиям существования. Это очевидно на ранних этапах истории. Подобно животному, тоже довольствуясь «дарами» матери природы, человек живет, вписанный в природные меры, ритмы, в сложившийся естественный расклад дел. Однако, в отличие от животных, он так долго жить не может, поскольку нуждается, берет из природного окружения (которое простирается и внутрь него) несравненно большее, нежели животное. Так что, достаточно скоро, предоставляемое, так сказать, «щедрой природой» довольство заканчивается. Усвоенный же из природы, равно ею дарованные возможности со способностями, а также накопленный опыт позволяют человеку вокруг (включая самого себя) найти такое, или так изменить наличное, чтобы раздвинуть набор потребных предметов, следовательно, свое природное окружение. Короче, коль скоро условия и практические нужды изменились, — первые ограничились, вторые углубились, раздвинулись, — человек преобразуется. То есть, раздвигает свой предметный мир, среду обитания, меняет способ существования, образ жизни, в том числе опыт, умения, способности, потребности и т.д. И, преображенный на данной основе, он как бы заново «вписывается» (приспосабливается) в произошедшие вокруг (включая внутри себя) перемены. Это, с другой стороны, означает, что он открывает здесь новые поприща, вносит новые видения, находит безвестные прежде возможности и перспективы роста, следовательно, преобразования действительности. Преображенный, обновившийся человек, как понятно, не может не находить вокруг новые естественно-исторические просторы для своего существования, активности. То есть, преобразить свой мир, действительность.
Важно, что преображение человека (равно им) совершается и за счет окружения. Ведь человек также является «виновником» и участником его перемен.
Так примерно изменяются человеческие возможности потребности, способности, находятся новые, неведомые до сих пор поприща природы (в том числе внутри человека), которые бы восполнили недостачу, позволили вновь найденные предметы создавать: извлечь из природы, сделать доступными. И происходит этот приспосабливающийся-приспосабливающий процесс поначалу как бы естественно, совершенно безвестно самим людям. Лишь на сравнительно высоких ступенях созревающего становления человек пытается изменять свое окружение и самого себя, руководствуясь какими-то целями, знаниями.
К этому моменту он уже дорастает до производящего отношения к действительности. Здесь-то и пробуждается та самая узко-преобразовательная (безоглядно самонадеянная, своемерная, антропоцентрическая, техническая) активность как ее знает производящее сознание. Так (особенно с приходом производства), человек начинает преобразующе-приспосабливать, даже подгонять не устраивающие условия, вещи под свои (эгоистические, корыстные, частнособственнические) интересы, цели, создавать для себя приемлемую, «нормальную обстановку». Причем, — она может простираться как вовне, так и внутри него. Главное — быть чуждой природе.
Да, часто может складываться, — главным образом, на производящей (неестественной, посредством антиприродной технологии) основе, — что преобразующая, приспосабливающая активность людей идет в разрез с устремлениями, нуждами действительности, природы, нанося последним непоправимый урон. Данному факту мы нынче являемся непосредственными свидетелями. Больше, сами участвуем в его, скажем так, «безоглядной» разрушительности.
Это, однако, не означает, что человек не способен осуществлять свои преобразующе-приспосабливающие устремления осмотрительно, заботливо, не в ущерб себе и миру. Осваивающе-произведенчески живя, человек преодолевает присваивающе-ограниченные «болячки», диктуемые производящей практикой. Вообще, осваивающий подход утверждает приспосабливающе-преобразующий характер творчества. Причем, приспособление выступает не столько движением от человека к действительности, что в основном предполагает производящее творчество, — сколько, в еще большей степени движением от действительности к человеку. То есть, человек не только приспосабливает, но куда больше приспосабливается, преобразует и преобразуется.
Повторимся. На первый взгляд, кажется, что приспособляющая черта практики не универсальна, будучи характерной лишь производящей форме протекания. Однако, внимательное рассмотрение обнаруживает, что и в натурально-созидающей деятельности человек не просто берет все то, что дарит ему мать-природа, но и сам, подключая то одни, то другие природные факторы, силы, чины, опять же, сам будучи природным фактором, добивается произведения на свет таких результатов, которых прежде в природе не было, не могло быть без такой его мастерской активности. Тем более сказанное очевидно в развитом произведенческом творчестве, сменяющем производство. Вот, уже в таком разрезе произведенческая деятельность тоже специфицируется преобразующе-приспособляющим протеканием. Точнее было б это протекание квалифицировать осваивающим, осваивающе-продуктивным, тогда как производящая преобразовательная активность до такой самореализации никогда не дорастет, оставаясь присваивающе-преобразовательной. Но верно и то, что этот род творчества в истории человеческого становления занимать будет довольно короткий период, ибо так долго относиться к природе присваивающе, неестественно невозможно. В конце концов, сама природа этого не потерпит, а человек — выродится...

sgaliev

Безмерность, конечно-бесконечное прогрессирование

Означенные в подзаголовке, как и нижеследующие, характеристики человека и его активности как бы конкретизируют, дополняют преобразующе-приспосабливающуюся черту. Великолепно своеобразие человеческой деятельности в сопоставлении с животной активностью выразил Маркс. «Практическое созидание предметного мира, переработка неорганической природы есть самоутверждение человека как сознательного — родового существа, т.е. такого существа, которое относится к роду как к своей собственной сущности, или к самому себе как к родовому существу. Животное, правда, тоже производит. Оно строит себе гнездо или жилище, как это делают пчела, бобр, муравей и т.д. Но животное производит лишь то, в чем непосредственно нуждается оно само или его детеныш; оно производит односторонне, тогда как человек производит универсально; оно производит лишь под властью непосредственной физической потребности, между тем как человек производит, даже будучи свободен от физической потребности, и в истинном смысле слова только тогда и производит, когда он свободен от нее; животное производит только самого себя, тогда как человек воспроизводит всю природу; Продукт животного непосредственным образом связан с его физическим организмом, тогда как человек свободно противостоит своему продукту. Животное строит только сообразно мерке и потребности того вида, к которому оно принадлежит, тогда как человек умеет производить по меркам любого вида и всюду он умеет прилагать к предмету присущую мерку; в силу этого человек строит также и по законам красоты» [Там же. — С. 95-96].
На самом деле. В отличие от животного, которое всегда действует, будучи ограничено рамками и мерами того вида (системы), которому принадлежит, человек совершает свою активность по любым меркам. В том числе таким, — коих нет в самой природе, привнесены сюда человеком. Потому последний способен и творит по законам не только человекомерных красоты и добра, но также по канонам заботы, высшего блага: экзистенциально, событийно. И, конечно же, человек далеко не просто действует, но — тут его специфика как именно человека, — поступает (об этом ниже). И поступает, опять же, не только самонадеянно, своемерно, присваивающе, — что характерно ему как производяще-активному, вплоть до сведения активности к этому самому действию. Он поступает, будучи мировым, событийным, осваивающим сущим, по отношению к миру, бытию.
Самое главное во всем этом, что человек проявляет активность по-разному, в зависимости от типа реализуемого творчества. В случае произведения перед нами деятельность мастера, который вместе с бытием раскрывает вещи, изводя на свет и одействляя их потаенности. Творческая активность здесь совершается, соединяя ряд поддеятельностей: проникновение в вещи за сокрыто-сущим, нахождение и собирание изводящих его, чинов природы в открытость, направление их на данное изведение, одействление и собирание изведенного и др.
Все данные творческие акты, как и она в целом, всегда разные, зависят от осваиваемых вещей, бытия, мастерских способностей, умений человека. Здесь никогда не проходит какой-либо, раз навсегда сложившийся шаблон, алгоритм. Потому, человек призван постоянно совершенствовать свои умения, мастерство, проникновенно-изведенческий, со-бытийный опыт. Отсюда и черта произведенческой деятельности человека: непрерывное преодоление устоявшихся, освоенных мерок творчества, восхождение к новым, вплоть таким, которых мать-природа без человека не знает.
Но совершенно иначе обстоит с производяще творящим человеком. У него деятельность (производство) выступает как некоторая активность по преобразованию, фабрикации, формированию, выработке предметов. Поскольку, опять же, предметы разные, — к тому же, природа «непростой орешек», действовать приходится в разномерных ситуациях, — постольку и в случае производства человек должен уметь не держаться готовых стандартов, изменять их, обновлять. Собственно, многомерность человеческого творчества, мерный прогресс последнего осознанию открылись тоже в производящей практике. В существующей литературе именно ее имеют в виду, говоря о рассматриваемой черте человека и его деятельности. Произведенческий аспект дела совершенно не усматривается.
Как бы там ни было, оправдано связывать мерный прогресс с обоими представительствами человеческой активности. Правда, надо иметь в виду, что на каждом конкретном этапе исторического становления человек живет и творит отнюдь не всеми мерами: он не беспределен в данном отношении, способный всегда творить лишь определенными мерами.
Однако, нет также никаких «барьеров», которые бы в принципе ограничивали его активность, за которые ему подняться заказано. Единственно, что ограничивает человека, так это лишь он сам. Ибо является исторически становящимся, конечным сущим. Как таковой, будучи всегда обставлен кругом конечных условий и обстоятельств, он, тем не менее, накопив силы, знания, умения, раздвигает на своем пути горизонты доступных возможностей, способностей и потребностей, ширит и глубит свой мир, развивается, восходя к новым мерам жизнеосуществления.
Так совершается исторический прогресс человека, в принципе, бесконечный. Но в каждом конкретном случае, на каждой конкретной ступени — выступающий конечными мерами. Верно и то, что по каким-либо внешним катастрофическим причинам, в том числе «пробужденным» человеком, вместе с тем, неподвластным ему, прогресс практики может оборваться на любом этапе ее становления.
Хотя, и то верно, что в природе сложилось, соединилось столь огромное множество факторов, приведших человека в мир, что и допустить его, вдруг, неожиданно-бессмысленное исчезновение, — как-то и не хочется... Тем не менее, даже в самой практике, — в ее процессировании на завершающих этапах производства, — человек так далеко уходит в своем самонадеянно-безбытийном рвении, что уже, как говорится, «сам себе нарыл гибельную яму».
Потому, своеобразной гарантией, защитой человеку в его творческой активности должна служить близость всего, как он живет и творит, к бытию. Чем полней в делах и помыслах человека бытие (вплоть до осознания его присутствия), тем безопасней человеческое существование, история, прогресс...
В заключение надо заметить, что означенный прогресс, свойственный человеку на историческом, общечеловеческом уровне, вместе с тем, наблюдается и на уровне отдельно взятого человека. При этом, поскольку отдельный человек не привязан жесткими скрепами к своей культурной, социальной, сословной, равно, био-физиологической, анатомической данности, он, преодолевая известные меры, способен перестроиться, научиться жить новой конкретно-исторической обстановкой, куда попал. Причем, — ничуть не хуже тех, для кого последняя является изначально привычной.

Человек как предметно-творческое сущее

О предметном характере человеческой деятельности, вообще, существования замечательно сказано у К. Маркса. Как живое, непосредственно природное существо и как существо родовое, деятельное человек живет своей природой, родом, деятельностью как предметами, предметно.
Будучи живым природным существом, наделенный природными жизненными силами в виде задатков, способностей, влечений, он является «деятельным природным существом». Как таковой он проявляет свою активность вовне, на другие природные существа, вещи, выступающие для него предметами. И сам он живет, дан себе предметно.
«А с другой стороны, — говорит К. Маркс, — в качестве природного, телесного, чувственного, предметного существа он, подобно животным и растениям, является страдающим, обусловленным и ограниченным существом, т.е. предметы его влечений существуют вне его, как не зависящие от него предметы» [Там же. — С. 164].
Так что и страдательность человека задает ему предметное существование. И Важно понимать, в-третьих, что человек, будучи активно-страдательным сущим, живет предметами как предметами своих «потребностей». То есть, вещами, коими он существует, простирается. Они продолжают его, вместе с тем, соединяют его с действительностью, являют присутствие последней в нем. «Это — необходимые, существенные для проявления и утверждения его сущностных сил, предметы. То, что человек есть телесное, обладающее природными силами, живое, действительное, чувственное, предметное существо, означает, что предметом своей сущности, своего проявления жизни он имеет действительные, чувственные предметы, или что он может проявить свою жизнь только на действительных, чувственных предметах» [Там же].
Быть предметным — это все равно, что иметь вне себя предмет, или быть самому предметом для какого-нибудь третьего существа. «Существо, не имеющее никакого предмета вне себя, не есть предметное существо. Существо, не являющееся само предметом для третьего существа, не имеет своим предметом никакого существа, т.е. не ведет себя предметным образом, его бытие не есть нечто предметное» [Там же.].
Итак, человек живет предметно, предметами. Причем, — и как многообразными условиями своей жизни, и как средствами, и как целью, и, вообще, как именно человек, осуществляющий себя практически. Вряд ли непрактическое (следовательно, нечеловеческое) сущее имеет дело с предметами. Предметы, если сказать предельно кратко, — это вещи, включенные в человеческие отношения, вещи, ставшие культурными, несущими на себе человекозначимые смыслы, измерения, функции. Как понятно, далеко не всякие вещи являются предметами, но лишь оговоренные.
Из факта предметности человеческого бытия, среди прочего, вытекает, что человек не только творит предметы, но также творит предметно. Подчеркнутое выражение означает, что для создания, получения нужных предметов человек пользуется другими предметами, которые принято именовать орудиями. Часто даже, ограничив человека производящим существованием, предметную характеристику человека сводят к орудийности — изготовлению и использованию орудий.
Еще точнее, орудием называется не просто любой предмет, хотя и можно так к нему относиться, стоя на производящей основе, поскольку там предметность выливается в «вещ». Другими словами, — в то, что потребительски используют, что является лишь средством, инструментом для воздействия на другие вещи в таких же утилизаторских целях. Тем не менее, орудием в узком смысле может считаться лишь предмет, изготовленный для выполнения какой-либо операции, причем, наиболее оптимальным, эффективным (в техническом смысле) образом.
Так, камнем вполне можно забить гвоздь, хоть он не приспособлен специально для этого. Вот, молоток создан именно для вколачивания, забивания гвоздей, чтоб молотить. Потому именно его и следует признать в случае забивания гвоздей за орудие, но не камень. Хотя, существуют ситуации, где именно камень (булыжник) как, скажем, «орудие пролетариата» всего более оптимален...
Таким образом, предметный характер человеческого творчества, так либо иначе, проявляется орудийностью. Человек творит орудиями, ибо предмет, с помощью которого создаются другие предметы, есть орудие.
Животное тоже от случая к случаю использует вещество природы в качестве орудий. В целом же мать природа создала живое с готовыми для его жизнедеятельности «орудиями» (клыками, острыми когтями, чутким носом, быстрыми ногами и проч.). Вот почему животному, как правило, нет нужды в орудиях. Если, все же, оно обращается к последним, то лишь спорадически, постольку поскольку, даже изготавливая их на крайне примитивном, допредметном уровне. Для сущего не может быть предметов, коль скоро оно не относится к себе как «существу родовому», не выделяет себя из окружения, не противопоставляет себе последнее, не усматривает свое единство с ним, что, вместе взятое, собственно, и позволяет окружению дифференцироваться на предметности разного рода. Потому-то, орудия животного не дорастают до предметности: это исключительно привилегия сподручных человеку (причем, как родовому сущему) сущих.
Между тем, изначально обделенный естественными орудиями (как у животного), в целях самосохранения, для жизни человек вынужден постоянно находить в природе (включая самого себя) все новые и новые предметы, несущие орудийную способность, в каждом предмете усматривать что-то от орудия. Больше: изготавливать, мастерить предметы для орудования.
Стало быть, человек отличается от животного не просто тем, что пользуется орудиями и изготавливает их, а тем, что без них не может обходиться. Больше. Он, в дополнение к сказанному, создает орудия для изготовления орудий («производство средств производства»). Эта способность у животных не выходит за пределы своего зачаточного состояния (как, собственно, и изготовление орудий).
Человеческие орудия, оформленные предметно, отличны от находимого в природе. Их можно подразделить на два класса. Во-первых, это орудия искусственные («рукотворные»), человекомерные, оперативно-преобразующие и преобразованные (как понятно, сработанные на производстве). Второй класс образуют орудия естественные, натуральные, «природоподобные» («конвергентные»). Они предполагают произведенческий способ человеческого бытия. В этом смысле весьма важно, как сработано и потребляется орудие, — производяще или произведенчески.
Производяще творящий человек все предметы, в том числе орудия рассматривает, использует как результаты исключительно производства. То есть, — специально изготовленные человеком по собственному усмотрению, интересам и целям. Здесь никакого участия природы не предполагается. Если она и берется в расчет, то лишь в негативном плане, как «помеха», что «сопротивляется» и т.п. Отсюда, как раз, те плачевные результаты, к которым производящая практика неизбежно приводит человека и мир на завершающих своих стадиях.
Совершенно иначе обстоит дело с человеком, произведенчески творящим. Созданные и употребляемые человеком здесь орудия носят столь же произведенческий характер, как и любой продукт его активности. Потому в орудиях, как понимает произведенческий мастер, ему соприсутствует и бытие (природа, Бог). Орудие далеко не просто безличное и потребительски-специализированное техническое средство, но нечто совсем другое. Между таким орудием и человеком, даже другими вещами, в частности, изводимыми на свет его активностью, — весьма непростые отношения, доходящие, иной раз, до мистики, магии, проникновенной взаимности...
Как знать, следует ли мистифицировать роль орудий, в конечном счете, техники (ибо орудие это, другими словами, техника) в творческом процессе? Несомненно, во всяком случае, одно: чем естественней орудия, техника, чем природообразней они, — и по материалу, и по энергетике, и по форме, в том числе функционированию, — тем меньше будут влечь противоестественные результаты, включая побочные. Чем меньше в орудиях, технике человек своемерничает, утилизующе-потребительствует, чем больше он тут человечен в подлинном смысле, — тем естественней окажется и результат их приложения. Тем лучше и без негативных следствий человеческая активность впишется в круг вещей природы. Тем больше пользы принесет не только человеку, но и самой матери-природе. А пропасть между последней и человеком устранится, поскольку накопленные «завалы» ненормального поведения людей и обхождения с окружением будут преодолены. Человек научится вести себя гармонично в мире и с бытием. И отрадно видеть, что в последнее время, — время самой глубокой кризисности за всю историю, как свидетельства явной необходимости отказа от производящего существования и перехода к постпроизводству, — на ряде поприщ практики получает растущее применение и распространение так называемая «природоподобная (конвергентная) технология». О существе, месте и роли техники, равно соотношении произведенческой и производящей техник речь у нас пойдет ниже. Потому, перейдем к освещению следующих особенностей человека.



Человек как культурное сущее

Итак, покажем, в чем состоит данная характеристика. Сразу же предстоит несколько уточниться касательно предметотворческого проявления практической деятельности.
Предметность выражается не просто в том, что человек, пользуясь предметами (как орудиями, техникой), продуцирует новые предметы в форме непосредственных, чувственно-данных вещей. В процессе, скажем, производства мы всегда создаем какие-то «вещно»-потребные продукты, товары, услуги, которые часто не обязательно чувственно осязаемы. «Работая» также над собой, творя человека, дела духовной жизни своей, мы, снова-таки, творим предметно. И в подвергаемом нашему воздействию (скажем, воспитанию) человеке, духовном явлении, культурном феномене мы выводим на свет такие структуры, состояния, которые, конечно же, следует расценивать предметами. Кроме того, свой труд, результаты творчества, получаемый опыт, — все это человек тоже воплощает в предметы (из какой бы «материи» они ни состояли). Не важно, что предметные воплощения, результаты здесь по большей части никак не «схватить руками». Так что, не следует смешивать предметность с каким-либо сущим, данным в наглядно-чувственной форме. Повторимся, некоторое сущее уже потому предмет, что окультурено, несет на себе человекозначимые смыслы, присутствия, вырванное из голой «естественности», бесчеловечности.
Самое главное, когда речь идет о предметном характере человеческого творчества, — в том, что человек, созидая предметы, созидает изначально самого себя. Предметосозидание выступает условием и средством человекотворчества. Мы, тем не менее, в нижеследующем будем использовать термин «предметотворчество» («предметизация») как отличный от другого, «человекотворчество» («человекосозидание») в том смысле, что здесь речь идет о творчестве как бы «внечеловеческих» вещей, вещей, выступающих средством и результатом человекотворчества, некоторым опредмечиванием человека и человеческого. В частности, в условиях производства предметотворчество противостоит, даже главенствует над непосредственным человекотворчеством, являет нечто «объективное» по отношению к последнему («субъективному»).
Акцентируя на предметности практической реализации, верно и другое. Люди (как и остальные сущие, включая животных) творят не только предметно. Скажем, всевозможные аффективные, переживательные, образотворческие, волевые, подсознательные и сверхсознательные акты вряд ли удастся «втиснуть» в «прокрустово ложе» предметности. Человек не только предметное, но также сверхпредметное сущее, тогда как животному следует отвести уровень допредметности.
Более того. Человек способен создавать такие предметы, которые как бы неестественны, функционируют, существуют иначе, нежели естественные предметы. А именно: искусственно, культурно. Причем, эти качества человек присваивает и тем естественным вещам, которые вовлекает в орбиту (мир) своего существования.
Но, создавая искусственные предметы (орудия), воплощая себя и свои устремления в них, человек в растущей степени отгораживает себя данным предметным множеством от естественного окружения. Возникает поприще культурно-искусственных предметов, которое, собственно, есть культура («вторая природа»).
Человек, стало быть, есть культурное сущее, чего не скажешь о животном. Если оно и обустраивает окружение по своему подобию, — поедая, истаптывая, меча, оставляя на вещах следы присутствия, — то лишь в качестве побочного результата собственной активности, который, по сути, полностью ему бесконтролен. То есть, животное вносит в окружение (в том числе самое себя) перемены столь же естественно, как и любая другая вещь, своим присутствием. Потому, собственно, результаты животной активности так и остаются естественными.
Совсем другое дело человек. Благодаря его деятельности, в природе, действительности совершаются такие радикальные перемены, которые весьма сильно влияют на саму природу. И они без человека никогда бы не появились. Именно следствием и процессом культурного созидания человек утверждается миром, выступает как мировое сущее.
Обустраивая мир, культуру, человек как понятно, с одной стороны демонстрирует искусство (в смысле искусности созидать), мощь, могущество, размах строительства. Но с другой — своей, отгороженной от естественной природы, культурой демонстрирует то, насколько далеко ушел от природы, стал жить неестественно, ненормально. Нормальная культура, правильно полагать, не должна отрывать человека от естественности, натуры, напротив, утверждать между второй природой и природой первой гармонию, взаимопереход, согласие. Мир человека должен вмещать в себя и человека с культурой, и естественную природу. И, если на первых этапах истории, в общем-то, так и было, — человек строил взаимоотношения с матерью-природой, культурно-мирные предметы его активности не противостояли, вписывались в нее, будучи своеобразным продолжением природы, неся на себе законы и порядок природы, — то с приходом производства гармония все больше нарушается, доходя до антагонистического противостояния природы и человека в современных условиях. Культурная мощь человека настолько разрослась, что уже не вместима в естественно-природные рамки, мать-природа ее не выдерживает. И, коль скоро возникшие антагонизмы между природой и культурой будут продолжаться, разразятся ужасные катаклизмы, грозящие человеку и миру весьма плачевными последствиями.
Стало быть, в области культурного строительства сегодня со всей остротой назрела неоткладная задача: преодолеть «разверзшуюся пропасть» между культурой и матерью-природой, вернуть им былую согласованность, единство, «возвратить» в мир мать-природу. Но, опять же, живя и творя в фарватере производящей практики, этого ни в коем случае не достичь. Напротив, расхождения будут лишь усугубляться. Значит, и в области культурного строительства перед человеком во весь рост встает необходимость упразднения производства, замены его произведенчески-осваивающим творчеством.

sgaliev

Язык как носитель и условие практически-культурного творчества

Но продолжим выявлять определяющие черты человека. Потребности предметного творчества, опыт культурного строительства и общения, равно другие аспекты человеческой жизни, не могут формироваться, быть сохранены и передаваемы по механизмам био-физиологической, генетической наследственности, что имеет место у животных. Такой механизм снимается, восполняясь средствами и формами культурной трансляции. Главным образом, — языком.
Язык, действительно, выступает условием и средством существования, функционирования культуры и, вообще, бытия человека. Без его служения ни одно культурное явление не может возникнуть, тем более — быть создано, поддержано и удержано в мире. Чтобы предметы культуры пришли в мир, стали здесь активно функционировать, а люди пользовались ими не только по назначению, но также для создания новых предметов и поприщ (в том числе духовных), — нужно облечь, материализовать всю эту многоаспектную творческую активность в соответствующем языке как сложной знаково-смысловой, символической системе. Иначе просто невозможно.
Лишь посредством языка у людей формируется человеческий опыт творения. Благодаря языку, больше, его работой последний воплощается в значимых результатах. Вместе с тем, возникнув, они, как и опыт, фиксируются, становятся всеобщим достоянием, сообщаются другим культурам, эпохам, истории. Полученный жизненно-творческий опыт, равно опыт творения культурных предметов, общения людей, язык не просто фиксирует, но множит, хранит, удерживает и транслирует. Что важно, — не только пространственно, но также во времени: от поколения к поколению, от прошлого к будущему. Он обеспечивает преемственность и непрерывность культурного созидания.
Вообще, вместе с бытием язык есть поприще и условие протекания, осуществления человеческого творчества. Точнее, они позволяют последнее, вместе с тем, собранные и направляемо-пускаемые (выражаемые) человеком, осуществляют, совершают предметные перемены. В языке и работой языка люди судят, мыслят. Сочетаются, доступны разнообразному оперированию понятия, образы, предметы.
Пока человек не произнесет (пусть даже молча), сопровождающееся оприсутствляющей «работой» бытия, «Этот дом каменный», никакого дома перед ним не возникнет. Коль скоро и окажется нечто, оно, еще не получив имя, языковую выраженность, определенность, ничего не будет значить, ничего не выразит. Покуда вещи не обретут себе имена, — даже не выступят как «этот», «тот» и т.п., — их для человека просто нет. Отсюда язык, подобно бытию (об этом чуть ниже), есть самая важная и значимая реалия, где только возможен человек и человеческое. Вот почему М. Хайдеггер имел все основания повторять, что «Язык — дом бытия».
Верно, однако, тут и то, что далеко не всякий язык таков. Вряд ли, скажем, искусственные языки могут быть пригодными для обитания бытия. Точно также многие естественные языки, особенно возникающие (причем, часто густо, скажем так, «не нормально») сравнительно недавно, потому неразвитые во многом, отпочковываясь от, так сказать, «материнских языков», тоже способны служить обителью бытия. Не от того ли, иной раз у людей, которым, в силу выпавших социально-политических перипетий, приходится приобщаться к такого рода ограниченным языкам, возникает антипатия, буквально резкое неприятие. Тем более, — коль скоро языки данные внешне, даже насильственно насаждаются. Не этому ли обстоятельству во многом обязаны ужасно трагические потрясения, вершащиеся сегодня на Украине?..
Но мы о нормальном, бытиеносном языке. Лишь в нем и благодаря ему, как и своему «обиталищу», человек располагает бескрайними богатствами мира, причем вовне и внутри себя. Каждый его поступок, помыслы обеспечены и возможны лишь благодаря работе языка и бытия. Поскольку язык аккумулирует, сохраняет весь жизненно-значимый культурный опыт, добытую и накопленную прежде и другими людьми информацию, любой, входящий в мир заново человек, застает все это, готовым к усвоению: ему не приходится начинать заново, с нуля.
И последнее, на чем мы закончим осмысление места и роли языка в практическом творчестве, это то, что для обеспечения нужд общения, познания мира и т.д., человек вырабатывает и пользуется языком в качестве именно второй сигнальной системы. Нет нужды распространяться, как понимать язык в такой данности: об этом в существующей литературе неплохо написано. Заметим лишь, что язык любого животного как непрактического сущего, — каким бы «умом» оно ни наделялось, каким бы языком, набором сигналов и знаков ни располагало, как бы его язык ни был осмыслен, сколь бы ни был последний сложен, искусен, — он не дотягивает до качества второй сигнальной системы, вопреки хотению кой-кого...


Сознание как определяющая черта человека

Конечно же, предметно творящему, культурному сущему, пользующемуся языком как второй сигнальной системой, свойственна еще одна неотъемлемая черта. Это сознание. Благодаря сознанию, человек творит осознанно, разумно, целеполагающе, сознательно. Это значит: созидая предметы и предметно, культурно, он осознанно приспосабливается и приспосабливает окружающие условия к своим общественным, мирным, событийным потребностям и устремлениям. Во многом, именно будучи осознанной и сознательной, его деятельность не укладывается в какие-либо ограниченные мерки. А предметотворчество восходит на осваивающий уровень со всеми, вытекающими отсюда, следствиями. Собственно, бессознательному (не сознающему себя и окружение) сущему недоступно предметное творчество. И поскольку творить предметы и предметно на основе сознания — это исключительно человеческая «привилегия», — животное никогда не дорастает до такого творчества.
Можно было бы многое сказать об особенностях сознания, его отличиях от свойственных животным, формах отражения. Однако, мы ограничимся сказанным и попытаемся коснуться моментов, без которых наше дальнейшее осмысление человека стало бы невозможным.

Осознанность
Это, как и сознательность, — важнейшая черта сознания. О сознательности у нас пойдет ниже. Говоря же об осознанности, нельзя не заметить, что она позволяет развертывать особенности человека и способа его существования как осознанное творчество.
Осознанность — это состояние, способность, активность сознания, благодаря которым, человек испытывает соучастие, со-присутствие вещам, миру, окружению и последних — себе. Осознанно живущий, поступающий человек понимает, что делает, дает себе отчет в том, несет ответ за вершимое. Его информированность относительно осуществляемых поступков, происходящих событий доходит до фиксации опыта в форме знания, с вытекающими отсюда следствиями.
В силу осознанности, соприсутствие, соучастие человека (его сознания) имеет место не только по отношению к внешним предметам, но также к предметам внутренним. В частности, — элементам, образующим само сознание. Осознанием, как опыт вне сознания сущих вещей, так и элементы сознания, упорядочиваются, функционируют согласованно, взаимодополняясь, целостно.
Можно в этом смысле отнести к осознанию самосознание человека с, образующими его моментами (контроль, оценки, совесть, ценности и т.д.), с помощью которых измеряются («взвешиваются») наши поступки, дела, положение в обществе, среди других вещей мира. Осознанность позволяет человеку осуществлять не только оценки, самооценки. В ней также корень того, что человек самоотчетен, самоконтролен, живет долгом, совестью, ценностями, императивами, верой, истиной. Без отрегулированности, скоррелированности деятельности и функционирования различных звеньев сознания, его опыта, мы бы никогда не могли нормально жить, совершить даже элементарный осмысленный акт. И, не будучи осознанными, мы не ведали бы ни о каких предметах. Наше сознание не могло бы носить предметный характер в подлинном смысле. «Способ, каким существует сознание и каким нечто существует для него, это — знание... Поэтому нечто возникает для сознания постольку, поскольку оно знает это нечто» [Там же. — С. 194].
Итак, зрелое сознание всегда есть самоконтролирующий, саморегулирующийся, самоотчетный, ценящий и т.д. механизм. Как таковое оно осознает окружение и себя в нем. Так что, осознанность осуществляет не только взаимоувязку, согласование функционирования различных разделов сознания, в том числе нашего предметного опыта, но также сознания с действительностью. Осознанность каждого человека всегда индивидуализирована, личностна. Под таким же углом она окрашивает практику в целом.
Исключительно важное место среди перечисленных моментов самосознания (следовательно, осознания, осознанности) принадлежит комплексу «Я». Выше мы кое-что сказали об этом. В частности, проясняя временную природу нашего внутреннего чувства (комплекса «Я»), стало быть, осознанности в целом.
Дабы не повторяться, заметим сейчас, что любое сознание характеризуется комплексом «Я». Когда у человека не срабатывает данный комплекс, — когда, например, человек спит, «потерял сознание», — он ничего не понимает, ничто не контролирует, безотчетен: не чувствует, не мыслит. Без «Я» человек, не воспринимая себя и окружение, не дифференцирует их друг от друга, не рефлектирует.
Когда часто говорят, что человек «потерял сознание», «лишился сознания», выражаются не совсем точно. Ибо на самом деле, «утрачено» не столько сознание (Если б было так, дело шло бы о смерти), сколько временно «отключилось» «Я», человек лишился осознанности.
Дочеловеческие существа не обладают «Я». Потому, у них нет сознания, осознанности. Конечно, что-то подобное «Я», у них непременно имеется. В противном случае, они бы не отличали себя от других вещей и существ, не идентифицировали себя, не давали бы хоть какой-то самоотчет о происходящем с ними, с органами тела и вокруг. У животных, видимо, вместо осознанности «работает» то, что можно назвать самоощущением, самовосприятием, поскольку последние присущи психическому и иным формам досознательного (возможно и бессознательного) отражения.
У людей же, даже с деформированным сознанием, — они говорят о себе в третьем лице, «раздвоены» и т.п., — все равно, есть нечто от «Я», следовательно, осознанности. Но встречаются люди, не обладающие комплексом «Я». О таких говорят как о «невменяемых». Они не подлежат суду, полагается, что и, сознательностью они обделены.
Конечно, возможно сознание, человек, не осознающий, не поступающий осознанно. Таков, скажем, малолетний ребенок, человек, временно лишившийся возможности осознавать и т.п. Можно такое сказать и о человеке на самых ранних этапах истории. Здесь без я-сознания (не осознавая) первобытный человек мыслил, сознавал себя, утверждался (в том числе предметами) стадно, коллективно. Отдельное человеческое существо само по себе не способно ни мыслить, ни сознаваться кем-то отличным от общего, единого целого, оно не выделяется из цельности (природной и родовой). Так что, поскольку я-сознательная (осознающая) часть сознания на начальных этапах истории еще не сложилась, постольку она замещена «сознанием», идущим от общественного целого: первобытного «стада», клана, рода и т.п. Другими словами, мыслит, сознает, регулирует жизнь, взаимоотношения людей (точнее, еще нелюдей), очеловечивает их родовое сознание (общинный дух).
Согласно многим исследованиям, отдельные человеческие существа как представители и носители общества, на первых порах истории, довольно долго лишенные собственного «Я», самосознания, также обделены способностью быть вменяемыми, самостоятельными, осознанно относящимися к действительности (что свойственно любому обыкновенному человеку позднейших времен). Самое большее, отдельное человеческое существо, отдельный представитель первобытной общности поначалу располагает психическим отражением. Он как таковой, собственно говоря, еще животное. До человечески-осознанного и сознательного мироотношения ему предстоит дорасти. Повторимся, вместо данного человеческого существа, за него, в его лице мыслит, сознает род, община. И что важно, сознавание такое носит предметно-практический характер. То есть, оно реализуется в действиях, поведении членов общины, в символах, в решениях ими различного рода совместных, коллективно-значимых практических задач, отправлений. Говорят в этом смысле, что «сознание людей вплетено в непосредственный язык жизни, повседневных дел» (К. Маркс).
В некотором отношении здесь наблюдается аналогия с тем, как совершается процесс приобщения новорожденного ребенка на первых порах его жизни к сознанию. Лишь в два-три года данное приобщение достигает черты, когда можно определенно утверждать о присущности ребенку сознания, поскольку он стал осознанно, от имени себя осуществляться. Имея в виду означенную аналогию, многие авторы даже фиксируют ее известной закономерностью: «Онтогенез есть краткое и сжатое повторение филогенеза».
И последнее касательно сознания и осознанности. Сознание, будучи осознанным бытием, когда последнее «есть не что иное, как реальный процесс жизни людей» [Маркс К., Энгельс Ф. Немецкая идеология // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. — Т. 3. — С. 20], выступает отражением реальной практики. Вместе с тем, оно является основой, условием дальнейшего ее движения, творчества предметного мира и самого человека. Каково сознание — такова и практика и наоборот. Верно и то, что сознание не привязано к практике жестко. И, вообще, довольно не просто провести водораздел между собственно практическим (в смысле материальности, несознания) и собственно сознанием, сознательным. Оставив эти общеметодологические моменты диамата, обратимся-таки к целеполагающей характеристике, вытекающей из осознанного отношения человека к действительности.


Человек как целеполагающее и целесообразное сущее

Человек, в отличие от всякого другого существа, соответственно, активности, есть, сказали мы, существо осознанно живущее, утверждающее себя. Существеннейшим же проявлением такой активности выступает целенаправленность.
Действительно, весьма значимым достоинством человека как предметного, культурного, реализующегося посредством языка второ-сигнальной системы, осознанно-сознательного сущего, является то, что он существует, направляемый целями: целесообразно и целеполагающе. Мы обычно поступаем (во всяком случае, при осуществлении значимых дел), руководствуясь, направляемые определенными целями, намерениями. Строя свою активность, рефлектируя над тем, что вершим, — даже при условии, что мы не одиноки здесь, нам со-присутствует бытие, — мы не можем не довести свое участие в данном вершении до целесообразности. Одним словом, мы руководствуемся целями.
Цель — далеко не всякое побуждение, желание и проч., движущее человеческой активностью. Коротко говоря, это с самого начала осмысленный побудитель-зов, закон для нашей деятельности, выступающий некоторым идеальным (идеал, идея) предметом, образцом, требующим своего одействления. Цель, пребывая прежде предметных действий по ее воплощению «в голове» (каноном, проектом, идеей), принуждает нас к активности по переустройству не только известной предметности, но и наших творческих актов на любом этапе созидания предмета. Причем, — вовне или внутри нас. Она заставляет, побуждает идти соответствующим путем, используя необходимые средства, опираясь на чины по изведению потаенно-сущего в открытость, дабы быть одействленным предметно.
Как должно быть понятно из вышесказанного, поскольку преобразующе-приспосабливающееся созидание человеком себя и предметности совершается по-разному, — а точнее, произведенчески и производяще, — творчески-созидательные цели человека тоже различаются. В одном случае перед нами производящие цели, в другом — произведенческие.
При этом важно понять, что целенаправленность характеризует не просто созидательный процесс в целом, не просто выступает тем, что достигается в конце предметизации или человекосозидания. Каждый составной момент-этап данного непростого процесса может иметь свои цели, свою целезаданность. Потому-то и нужно видеть весьма разнообразные цели в практическом творчестве. Больше. Целенаправленность выступает чем-то вроде неотъемлемого структурного момента любой практической активности, как бы проста или сложна она ни была.
Особенно это касается произведенческой целенаправленности. В целом, произведенческие цели как таковые не предполагают насильственное, извне навязываемое воздействие человека собственными средствами и силами на вещество природы, что имеет место в производстве. Произведенческие цели созвучны бытию, не ведут к появлению предметов, чуждых природе и человечности. Здесь с помощью целей, живущий в гармонии с природой человек собирает и направляет созидательную активность природных сил на изведение сокрыто сущего в действительность. Собственно, последнее, — его нахождение, изведение в действительность, обогащение его развертыванием мира и самого себя, — и образует целесообразный характер произведенческой активности, объединяющий все промежуточные в данном сложном процессе конкретные цели.
На самом деле. Вычленив, например, отдельно взятый акт предметизации, нетрудно усмотреть здесь ряд целей, выражающих данный акт, моментов. Во-первых, мы с самого начала нацелены на осмотрительно-внимательное проникновение в природу. Во-вторых, строим целенаправленный поиск и обретение сокрыто сущего. Затем, в-третьих, устанавливаем цель, как найденное собрать (развернуть, одействить). Отсюда, в-четвертых, мы обозначаем четкий (далеко не бесцельный) курс собирания, направления и пуска естественных чинов-поводов для изведения найденной закрытости в открытость. Уже сам подбор и пуск изводящих факторов предполагает в качестве неотъемлемого момента такой «чинник», который Аристотель называет «целевым». То есть, обеспечивающим гармонию, целостность их направленности и работы. Наконец, предстоит нацелиться на то, дабы новоявленный предмет вписать в действительность. Причем так, — чтобы и тут без цели не обойтись: он (предмет), обогащая мир, вместе с тем, переносит на последний свои ожидания, значения, смыслы. Примерно также обстоит и с другим моментом произведенческой созидательности, человекотворчеством.
Совершенно иначе обстоит с производственными целями. Они организуют и направляют человеческие силы (как средства) на внешнее преобразование природного вещества ради удовлетворения исключительно человеческих, в конечном счете, производственных нужд и потреб. Если свои цели произведенческий человек черпает из самой природы, вещей, то производящий человек полагает эти цели исключительно в самом себе, в своих творчески-фабрикующих способностях, потребностях, которые, как правило, противоестественны. Заметим также, что производящая деятельность как таковая однообразна, проста. Она не состоит из элементов в том смысле, что наблюдается в творчестве произведенческом. Какое бы поприще ни брать, что бы и как бы человек ни производил, он совершает это всегда одинаково, однотипно. Даже сферы и формы деятельности, где изначально и во многом до сегодня проявляется произведенческое начало (искусство, этическое, религиозное, эстетическое, человекообразующее и т.д. творчества), с воцарением здесь производства ничем, по сути, не отличаются от любой другой такой же области реализации последнего. И целенаправленность везде тут однотипна.
Но, как бы там ни было, животное никогда не действует, руководствуясь целями. Другими словами, — воспринимая желаемое, влекущее к себе как цель, которая при этом направляет его активность (в случае произведения, также работу природы) для своего осознанного (до рефлективности) достижения, воплощения.
Важно принять во внимание следующее. Независимо от разновидностей практики, способность человека творить, руководствуясь целями, бывает двух родов: целесообразной и целеполагающей.
Целесообразная активность (творчество), как правило, протекает как бы из объективно заданных, сформированных ходом дел, целей. Целей, — выступающих в форме известной причины, программы, шаблона, инструкции и проч. Они выражают некоторый, уже сложившийся порядок, положение вещей. Тем не менее, по большому счету, данная активность произрастает именно из произведенческого отношения человека к действительности. Продуцируют лишь целесообразно.
Целеполагающая целенаправленная же активность представляет собой творчество, когда цель задается не из прошлого (даже настоящего), как это характерно для целесообразного творчества, а из будущего. При этом, как должно быть понятно, цель здесь еще во многом только строится, вычерчивается, уточняется по мере своего осуществления, воплощения в средствах. И, опять же, целеполагание — преимущественная черта именно производящего творчества.
Легко видеть, что анализ практики под углом зрения целенаправленности, так либо иначе, проливает свет и на другие аспекты (идеал, убеждение, смысл, устремленность и т.п.), выражающие сознательность. Наше краткое осмысление не предполагает задержку на всем этом.

sgaliev

На этом можно ограничиться указанием отличительных черт человека именно как человека и задаться вопросом: откуда берутся данные и другие особенности? В чем их корень? И ответ будет единственный. Этим основанием-причиной означенных и иных характеристик выступает обстоятельство, что человек с самого начала есть сущее общественное, живущее, осуществляющее свою жизнь практически.
Только в обществе, благодаря обществу, возникает такое сущее, как человек со специфическим для него способом существования. Вне общества, способом существования чего выступает практика, человека просто быть не может. Оно и понятно. Ведь, как было сказано, общество само уже есть человек. Причем, — человек в общем виде, человек по сути своей, как обобщенный (обобществленный, родовой) человек. Эту мысль мы еще разовьем ниже.
Общество как определенная форма социально-материального движения, прежде всего, выступает всегда конкретным воплощением единства родовой (общечеловеческой, общей) и индивидуально-личностной (со стороны отдельности) данностей человека. Чтобы понять его, следует разобраться в образующих означенное единство, сторонах.

Человек как человечество и отдельное человеческое существо

Человек как собирательное понятие с самого начала предстает человечеством, родом, обществом, отдельным человеческим существом. То, что между данными, различающимися представительствами человека, существует внутренняя связь, вещь довольно очевидная. Вопрос лишь в том, что под ними понимать и, соответственно, как конкретно они соотносятся. Без установления этой конкретики, трудно определиться с тем, в каком смысле используется как сам термин «человек», так и означенные, в том либо ином случае. Самое главное, — нет ясности, в какой последовательности разбираться с этими понятиями, на каком сосредоточиться, что главней...
Хоть и очевидна правомерность смешения данных выражений, все же, ясна и разница между ними. Так, их можно расположить в субординационном плане по линии обобщения: «Человеческое существо» — «общество» — «человечество». Отсюда, среди прочего, очевидно сказанное: общество — это, грубо говоря, известная конкретная организация, представительство, с одной стороны, человечества как некоторой общности, обобщенного человека (человеческого рода), с другой — отдельных человеческих существ в их совместном бытии на определенных этапах исторического пространства-времени.
Само же понятие «человечество», обыкновенно видится чем-то, производным от понятия «человек». Причем, как внешне-формальное, собирательное, малосодержательное образование. Как таковое понятие «человечество» возникло и существует отнюдь не с того самого момента, как в мир пришел человек. Люди традиционных обществ образовывали человечество, так сказать, лишь в-себе, постольку, поскольку. Поначалу людей чужого рода, племени, даже изгнанника из собственной общины не принимают за человека. Мир, вообще, поделен на «свой» и «чужой»...
Будучи до сих пор довольно размытым, «человечество» как бы обнимает собой всех людей, все культуры, общества и их подразделения в некоторое аморфное целое вне пространства и времени. Столь объемное, оно почти бессодержательно. Особенно – на первых этапах истории. Ибо здесь сообщества (общины, племена, народы) живут преимущественно замкнуто, изолированно друг от друга, вне единой всемирно-исторической связи. С утверждением последней, где-то с Нового времени, процесс объединения народов, стран, культур в человеческое целое стал разворачиваться довольно быстро. Так что сегодня мы уже можем вести себя, говорить от имени всего человечества. Данное понятие приобретает, как бы сказал Гегель, статус «для-себя-бытия». Правда, опять же, с известными пока оговорками. Можно рассчитывать, что в дальнейшем данные «оговорки» окажутся снятыми. По крайней мере, к этому ведет все: и глобализация, интернационализация, транснационализация экономики с политикой, и формирование международных центров управления и сохранения безопасности в планетарных масштабах. Сюда же следует отнести: открытость государственных границ, уплотнение исторической жизни, интенсификация международного и межчеловеческого общения, сближение и взаимное проникновение культур, духа, ценностных ориентаций, установок, уровня развития, образования людей, остальных сфер жизни во всем мире, информатизация и интернетизация планеты...
Так что, можно верить в недалеком будущем на планете, действительно, утвердится человечество как нечто единое, всеохватное поприще единения всех народов, культур, людей, независимо от страны, расы, вероисповедания и проч. Причем, — не формального, а глубоко содержательного, конкретного. В таком ключе становится ясной необходимость усматривать в понятие «человечество» исключительно емкое и глубокое содержание, нежели то, что обычно принято видеть здесь в качестве внешне-формального, собирательного, производного от понятия «человек», образования. С особой силой эта необходимость, соответственно, несостоятельность поверхностного приятия человечества обнажается в современных условиях и, видимо, будет нарастать в дальнейшем. Человечество неуклонно переходит в то, что можно было бы назвать мировым сообществом, все активнее берущим на себя (особенно в условиях, происходящей на наших глазах, глобализации и интернационализации) решение различных жизненноважных вопросов мира, выступая от имени всех народов и стран планеты, для настоящего, будущего и даже прошлых поколений людей.
Если в прежние исторические эпохи связь отдельного человека, сообществ, народов культур и человечества наблюдалась не столь явно, то сегодня уже очевидно: каждый отдельно взятый человек, объединение людей известным образом выражает, представляет человечество. Вместе с тем, — светится последним.
Это, разумеется, совсем не означает, что человечество на планете предстанет каким-то жестко организованным, централизованным, единым образованием, в смысле империи, где царит, вплоть до тоталитарности, власть, и управление идет из единого центра, сверху вниз. В современных условиях параллельно с центростремительными силами, наблюдается также обратное, центробежное движение народов и культур. В этом смысле народы, культуры, стремясь к сближению, углублению связей, вместе с тем, будут развивать свою самоидентичность, особенность, оригинальность. Потому, вместо поглощения и взаимной нивелировки одних («слабых») народов и культур другими («сильными»), предстоит так соорганизоваться, где бы при общем мировом единении политико-культурных, человеческих единиц их самобытность, особенность, уникальность не нивелировались, но, напротив сохранялись, обеспечивались. Предстоит, таким образом, опираясь на достижения современного научно-технического прогресса, информатизации, средств массовой коммуникации, а также на новые идеи и этичность, общественные отношения, формирующиеся на осваивающе-произведенческой основе, утверждать именно такую диалектику со-присутствия в едином мировом мультикультурном пространственно-временном континууме многообразия самобытных, взаимотерпящих, открытых друг другу, взаимодополняющих культур, движений, сообществ. Здесь сильные и большие народы, сообщества не должны подавлять, как-либо поглощать другие, малочисленные, народы, тем более, со своими историческими особенностями, конкретикой. Люди, высвобождаясь из оков производящего отчуждения, капиталистического мироотношения, соответствующих ценностей, частно-присваивающего поступления и сознания, будут призваны утверждать такие императивы, установки, ценности, подходы к действительности, когда все это окажется просто исключенным.
Как очевидно, жизнь такого мирового целого должна быть организована, управляться не по-прежнему (модернистски, по «вертикали», из единого «монохронного» центра), а по горизонтальным путям, где уже утверждается полицентричность, плюрализм жизни, форм общения и сознания людей. И Демократия, воцаряющаяся здесь, призвана служить не какой-то кучке «самозванцев», богачей, прибравших к рукам власть, но всем людям. Утвердится демократия со-участия. Разумеется, люди, преодолевая частнособственнические формы существования, будут преследовать не какие-либо частно-эгоистические, местнические, «вещно»-потребительские интересы, но интересы общечеловеческие, родовые, духовно-практические, ответствующие высокой человечности и бытию. На такой основе, а также благодаря высокоразвитым производительным силам с соответствующими общественно-собственническими отношениями, каждый отдельный человек наравне с остальными получит все разумно-необходимые условия и возможности для своего потребления. То есть, именно человеческого развития, причем, всестороннего и гармоничного...
Как бы в таком направлении ни соотносились человечество, выражающее планетарно-человеческое сообщество, и отдельные люди, соответственно, многообразные локальные сообщества, культуры, движения, организации, они непременно будут осуществляться на всеобщих основаниях, характеризующих родовые признаки человеческого бытия вообще.
На самом деле. Заметим прежде, что в описываемых условиях, — впрочем, и других соотношениях пребывания человека как родового существа, — в некотором смысле парадоксальную вещь. В отличие от предметов, связанных всегда какими-либо конкретными, определенными отношениями, — внутреннее и внешнее, часть и целое, «сущность и явление», «левое» и «правое», орган и организм, популяция и особь и т.п., — отношение между человеком в качестве отдельного существа и человеком, выступающим человечеством, (равно, как будет показано, обществом), невозможно выразить какой-либо заданной, конечной формой (или суммой) их. Здесь, возможно, имеет место бесконечное многообразие соотношений, которыми не способны выказываться окружающие (нечеловеческие) вещи. Имеет место даже нечто большее. Надо не забывать: в принципе, все предметные отношения мира нам, в конечном счете, только потому и известны, понятны, что производны, выведены, обнаруживаются поначалу отношениями людей. В том числе, — между человеческим родом как человечествои отдельным человеческим существом. Эта бесконечность проявлений взаимоотношений между последними как некоторое абсолютное отношение, — поскольку оно обнимает любое, во всяком случае, известное нам отношение нашего окружения, поскольку, короче, оно снимает все данные отношения в себя, — есть не что иное, как свободное отношение, отношение свободы. Кстати, о свободе человеческих взаимоотношений можно вести речь не только в данном аспекте (об этом речь ниже). А с другой стороны, свободными являются не только взаимоотношения, но также жизнедеятельность людей — собирательного выражения отдельных человеческих существ.
Вместе с тем, рассматриваемые отношения отличаются, помимо свободы, еще одним чрезвычайно важным моментом. Дело в том, что, как абсолютные и свободные, снимающие в себя все иные отношения, следовательно, ставшие (как бы сказал Гегель) отношениями-для-себя, отношения между людьми (во всяком случае, описываемые) непременно реализуются сознательно, при посредстве сознания. Иначе они не могут носить свободный и для-себя-бытийный характер. Только с присутствием в них фактора сознания все это возможно.
Именно в силу свободы и сознательности человека как, с одной стороны, человека как отдельного существа (прежде всего) и человеческого рода (человечества, общества), со стороны другой, — в их взаимоотношениях возможна, во всяком случае, в словоупотреблениях, — взаимозаменяемость, совпадение, а также различение, доходящее до крайностей. Потому, говоря о человеке как роде или же как об отдельном существе, не упускают из поля зрения также противоположную сторону. В понятии «человек», таким образом, схвачены оба момента. В качестве рода человек выступает некоторой тотальностью, субстанцией, всеобщим выражением человечности, объединением (самой различной формы) всех отдельных (как возможных, так и действительных) человеческих существ, локальных общностей, культур. Причем, — универсальным объединением и целостностью, явленной лишь в деяниях, свершениях каждого отдельного человеческого существа. Она (целостность) остается, к тому же, чем-то несводимым к последнему и к сумме непосредственных жизней подобных ему. Ибо как таковая она несоизмеримо больше, нежели все это.
Человек же, взятый со стороны своей отдельности, локализованности в каком-либо сообществе, культуре, только потому и считается человеком, что отражает, преломляет, несет на себе всю целостность рода (человечества, общества), его жизнь, деятельность, также как дела, заботы остальных представителей человеческого рода, сохраняясь при этом самобытным, самостоятельным даже суверенным. Другими словами, отдельное человеческое существо (сообщество, культура, народ) — не просто часть, простой момент, атом, «винтик», или же явление, форма и т.д. рода, а, по большому счету, ВЕСЬ человеческий род в его многогранности, представший именно данной человеко-предметной воплощенностью, не утрачивающей при сем свойственной ей особенности, неповторимости, уникальности. И возможно это, повторимся, благодаря свободе и сознательности, коими она, как и остальные человеческие представители-носители, располагает.
Сюда необходимо включить еще и деятельное начало, коим существуют обе стороны единства, как, впрочем, и свобода с сознательностью. Об этом речь еще пойдет ниже.
Стало быть, именно, будучи сознательным, свободным и деятельным носителем-представителем современного мирового сообщества как человеческого рода, каждый отдельный человек (равно сообщество, движение, культура) несет в себе свой род и служит его представителем-выразителем. А последний, являясь целостностью своих свободных моментов, светится действительно человеческим содержанием, порождаемым всеми формами их творчески-созидательной активности.
Следует, утверждая все это, понять, что пестрота, полнота локальных культур и образов жизни, форм человеческой активности внутри пространственно-временного континуума мирового человечества не может быть бесконечно или как угодно разнообразной. Ей не дозволено выходить за крайности. Не позволено абсолютно все, к тому же, держась ложного понимания свободы как «возможности делать что хочу». Или, — того хуже, — руководствуясь еще одним ложным либерастическим видением свободы: как «избавлением» от господствующих запретов, скрепов, установлений... Нет и быть не может никогда ситуации абсолютной вседозволенности, всемогущества, как и нетерпимы всевозможные формы, заведомо влекущие смерть, падение, небытие, деструкцию. Как не может человек быть всемогущим, всемерным в плане положительной созидательности, так, тем более, недопустимы меры и формы деструктивной вседозволенности...
Так что, чрезвычайно важно, чтобы разнообразные формы поведения, устройства жизни людей в складывающемся общечеловеческом миропорядке шли, были направлены не на уничтожение, ущемление подлинной человечности, не на исчезновение человеческого в человеке, подмену человеческого начала чем-либо другим. В частности, трансгуманным, кибернетическим, искусственным интеллектом и т.п. из области НТП. Важно, чтобы все они лишь утверждали эту самую человечность, всячески ее подпитывали, действительно служили развитию и множению по-настоящему свободных, созидательных возможностей, способностей и потребностей человека. Порукой же такому обустройству жизни, развертыванию человеческих начал в человеке, — их открытость бытию, со-присутствие во всех них бытия, событийности. Вместе с тем, — осваивающе-произведенческий способ существования человека в мире.
Итак, с сложением историй различных народов и стран в единый всемирно-исторический процесс, принимающий на последующих этапах своего становления соответствующие формообразования, можно утверждать о действительной реальности понятия «человечество». С этого момента понятие данное упрочивается, наполняется реальным содержанием, жизненной конкретикой, поскольку и сам предмет, его представляющий, приобретает очертания некоторой организованной целостности, играющей всерастущую роль в определении судеб мира, истории, в решении международных задач. Во всем этом можно убедиться уже на современном этапе, когда ищутся общечеловеческие ценности, существуют и активно действуют интернациональные, общеполитические и прочие международные образования, стремящиеся обустраивать жизнь на планете во всечеловеческих, глобальных (в хорошем смысле этого слова) интересах, совместно преодолевать возникшие мировые проблемы.
Как предельно общее, не собирательное понятие «человечество» получает свою определенность через соотношение с противостоящими ему понятиями (категориями). Собственно, это же можно сказать относительно, входящих в него субординационно, понятиях. Человек как человечество, или же человечество как человек, собственно, и должно быть понимаемо, благодаря соотношению, в частности, с природой, космосом, вселенной и другими, так сказать, «внешними факторами» человеческого бытия.
Кстати, это, среди прочего, означает, что действительно активничать в космосе, осваивать его, «обживать», вступать в контакты с внеземными цивилизациями и т.д. человеку (даже как единичности) под силу (равно подобает) лишь как человечеству, Землянину, от их имени. Человек здесь призван фигурировать, будучи даже одним единственным представителем человечества, от имени всего последнего.
То же самое, когда дело касается соотношения человека с бытием. В подлинном своем развертывании человек способен раскрыться в связи с бытием лишь как событийное человеческое бытие. И так он выступает уже, не будучи (или представляя) каким-либо отдельным обществом, страной (или группой их) а как именно человечество, от имени последнего. Коль скоро человек не дорастает до такого со-присутствия бытию, — не созрел ответствовать бытию в означенной данности, бытие ему тоже не откроется. Во всяком случае, подобающим образом. Он не способен будет выдерживать со-присутствие бытия.
Видимо, таки правы те из авторов, которые полагают, что событийное человеческое бытие на Земле устраиваемо не в одной отдельно взятой стране, но лишь, коль скоро все народы дорастут для этого. И в этом смысле долг, призвание ушедших вперед народов состоит в том, чтобы бескорыстно и, скажем так, «родственно» помогать, «подтянуть» отстающие части человечества, возвысить, выровнять их уровень и качество жизни. И, тем самым, совершить объединенный, общечеловеческий, шаг вверх, в подлинно историческое движение вперед на ступени событийного человеческого бытия...

sgaliev

Человек как человеческий род, общество и человеческое существо

Где-то совпадая с, образующими субординацию, понятиями человека одновременно, располагается и термин «род» («человеческий род»). По сути своей, данный термин, поначалу означал одну из исторически первых форм общности людей. Входя до сих пор в ряд других выражений, видимо, производных от него («народ», «природа», «родители», «рождение», «родные» и проч.), «род» впоследствии, — видимо, не без влияния исследований в области логики, — стал фигурировать, употребляться не столько для выражения какого-либо человеческого объединения, сколько для фиксации общего начала, связывающего три указанных понятия.
Так, понятие «род» употребляется в качестве синонима понятия «общество» с акцентировкой на моменте общности (причем, существенной) как у людей в качестве носителей и представителей данного общества, так и данного общества со всеми остальными типами, разновидностями возможных обществ. Точно также, понятие «род» применительно к человечеству будет означать то общее, существенно-значимое, сущностное, чем это человечество отличается. Мы ниже будем использовать термин «род» именно в этом смысле, означающем общее, общность (причем, существенную) даже сущность, людей, какое бы общество или человечество они ни представляли, как бы ни соотносились друг с другом.
Кстати, представ означенным образом, понятие «человеческий род», сразу же позволяет видеть сходство (совпадение) и различие понятий «общество», «человечество» и «отдельное человеческое существо». Их родовые признаки (повторяем, существенные, значимые), как раз, и будут выражать момент совпадения, совмещения данных понятий, соответственно, их денотатов.
Самое же главное, в каком многие мыслители, в том числе Маркс, используют понятие рода применительно к человеку, так это то, что данное понятие не просто выражает человеческий род, но выражая суть человека, вместе с тем, означает также, что люди сознают эту сущность в качестве своей родовой принадлежности. Человек, знающий свой род, понимающий, что он родовое сущее, роднится со всеми другими людьми. И в этом роднении — усматривает свой, единый с ними род. Он, стало быть, осознает, что близок остальным людям, есть одно с ними по сути. Не отсюда ли формируется первая и одна из главных Библейских заповедей: «Возлюби ближнего своего, как самого себя»? Не отсюда ли также открытие-призыв: «Все люди – братья!»?.. Хорошо обо всем этом пишет Э. Фром. «В основе братской любви, — говорит мыслитель, — лежит переживание того, что мы все — одно. Разница в талантах, умственных способностях, знаниях пренебрежимо мала по сравнению с общностью человеческой сути, одинаково присущей всем людям. Чтобы испытать эту общность, нужно с поверхности проникнуть в суть. Если я воспринимаю другого человека поверхностно, я воспринимаю главным образом то, что нас различает, то, что нас разъединяет. Если я проникаю в суть, я ощущаю нашу общность, я ощущаю, что мы братья. Эта связь от центра к центру, а не от периферии к периферии есть “центральная связь”» [Фромм Э. Искусство любить // Фромм Э. Душа человека. — М., 1993. — С. 136].
Больше того. Свою родовую сущность люди осознают не просто и не только в качестве общественных сущих, но также как сущих в мире, с бытием, о чем ниже. Но с самого начала они сознают свое родство, суть как данность общественную, общество. Можно потому сказать, что общество – это сущность первого порядка человека как рода, родового существа. Это для нас означает, что проясняя человеческий род в качестве такой сущности, мы раскроем особенности человека именно как общественного сущего.
Человек, как неоднократно утверждалось, всегда живет, творит, мыслит, чувствует, переживает, относится к вещам, окружению, к себе самому сообща, общественно. Хоть, как мы дальше увидим, человек возвышается до реализации себя в мире и с бытием, с самого начала, все же, он характеризуется общественностью. Все, что он ни делает, сознает, находит как таковой, изначально общественно, вершится им сообща с другими людьми. Можно с уверенностью заявить, что ни один человек ни при каких условиях не поступает, живет в строгом смысле самостоятельно. Он не способен существовать, проявлять себя по-человечески, изолированно от других людей, общества. Впрочем, — и мира с бытием – тоже, хоть это не столь очевидно.
И это так в любых условиях человеческого становления, жизни. Даже в условиях полнейшего отчуждения производящим существованием, как бы последнее ни «атомизировало», расщепляло (обесчеловечивало, разбытийствляло и обмирщало) людей. Будь человек полностью изолирован от остальных, от мира, общества он непременно ведет себя как прежде всего родовое (в общественном смысле) сущее. Ни одно человеческое сущее не может стать человеком в подлинном смысле, не пройдя горнило вызревания в обществе, обществом, как общественный носитель и представитель.
Скажем, я в своей мастерской что-то мастерю, строгаю, строю, вроде бы, полностью оторванный от остальных людей. Однако, здесь я творю тоже сообща, общественно. Ибо приходится пользоваться опытом мастерения, накопленным другими, обществом. Точно также, я обращаюсь к инструментам, созданным другими, довольствуюсь временем, высвобожденным другими. И Материал, условия, где работаю, — не созданы мной, а обществом, матерью природой, пребывают в мире. Опять же, силы, чины, привлекая которые я создаю, ввожу в мир предметы, далеко не мной придуманы и существуют. И, опять же, я тружусь, создаю какие-либо предметы отнюдь не просто бес цели, без смысла, неведомо для чего. Оно, конечно, можно так творить. Но, строго говоря, в этом случае, — когда я создаю нечто бессмысленное, никому и ни для чего потребное, никем не запрашиваемое, лишенное какого угодно назначения, — вряд ли в таком случае, моя деятельность может быть признана общественной, человечной. Вряд ли она будет нести на себе присутствие родового начала. Да и общество, другие люди, — вряд ли они позволят мне как вменяемому члену общества, как носителю известных долженствований и функций в обществе, такую активность сколь-нибудь долго и в больших размерах.
Говорят, что заснувшая японская невеста, так спит, чтобы любой, кто бы мог увидеть ее, не усомнился в ее замечательных достоинствах.
Сказанное о невозможности человека вне общества (рода), очень хорошо выражает Маркс. «Но даже и тогда, когда я занимаюсь научной и т.п. деятельностью, — деятельностью, которую я только в редких случаях могу осуществлять в непосредственном общении с другими, — даже и тогда я занят общественной деятельностью, потому что я действую как человек. Мне не только дан, в качестве общественного продукта, материал для моей деятельности — даже и сам язык, на котором работает мыслитель, — но и мое собственное бытие есть общественная деятельность; а потому и то, что я делаю из моей особы, я делаю из себя для общества, сознавая себя как общественное существо» [Маркс К. Экономическо-философские рукописи 1844 года // Там же. — С. 119].
Когда, с другой стороны, решаясь совершить какой-либо жизненнозначимый шаг, осуществляя его, — я, вроде бы, самостоятелен, свободен. Однако, и здесь мой шаг (часто густо неведомо мне) обставлен, обусловлен, обязан бесчисленному множеству «повинностей», «привязок», «нитей», опыта, воли и жизненной энергии, которые во мне, в данном деянии от других, от мира, наконец, от бытия. И подобное имеет место в любой человеческой ситуации, вплоть до отправления людьми самых элементарных потребностей, акций. Одним словом, я в качестве человека оказываюсь со всех сторон обеспечен, обставлен и представлен, обществом, другими людьми (в том числе бытием, Миром). И из данной «обставленности» мне некуда деться. Опять же, хорошо по этому поводу и, продолжая мысль, говорит Маркс: «Прежде всего следует избегать того, чтобы снова противопоставлять «общество», как абстракцию, индивиду. Индивид есть общественное существо. Поэтому всякое проявление его жизни — даже если оно и не выступает в непосредственной форме коллективного, совершаемого совместно с другими, проявления жизни, — является проявлением и утверждением общественной жизни. Индивидуальная и родовая жизнь человека не являются чем-то различным, хотя по необходимости способ существования индивидуальной жизни бывает либо более особенным, либо более всеобщим проявлением родовой жизни, а родовая жизнь бывает либо более особенной, либо всеобщей индивидуальной жизнью» [Там же. – С. 120].
И, конечно же, не в том просто дело, что человек на практике проявляет свою родовую характеристику, и даже знает об этом. Все куда глубже. Вот, как об этом говорит Маркс: «Человек есть существо родовое, не только в том смысле, что и практически и теоретически он делает своим предметом род — как свой собственный, так и прочих вещей, но и в том смысле — и это есть лишь другое выражение того же самого, — что он относится к самому себе как к наличному живому роду, относится к самому себе как к существу универсальному и потому свободному» [Там же. – С. 94]. Так что, продолжает великий мыслитель, «если человек есть некоторый особенный индивид и именно его особенность делает из него индивида и действительное индивидуальное общественное существо, то он в такой же мере есть также и тотальность, идеальная тотальность, субъективное для-себя-бытие мыслимого и ощущаемого общества, подобно тому, как и в действительности он существует, с одной стороны, как созерцание общественного бытия и действительное пользование им, а с другой стороны — как тотальность человеческого проявления жизни» [Там же. – С. 120].
Животная деятельность в принципе не носит «родовой», характер, если, разумеется, эту черту ей не присвоит человек по аналогии с собой. «Животное, — говорит Маркс, — непосредственно тождественно со своей жизнедеятельностью. Оно не отличает себя от своей жизнедеятельности. Оно есть эта жизнедеятельность. Человек же делает самое свою жизнедеятельность предметом своей воли и своего сознания. Его жизнедеятельность — сознательная. Это не есть такая определенность, с которой он непосредственно сливается воедино. Сознательная жизнедеятельность непосредственно отличает человека от животной жизнедеятельности. Именно лишь в силу этого он есть родовое существо. Или можно сказать еще так: он есть сознательное существо, т.е. его собственная жизнь является для него предметом именно лишь потому, что он есть родовое существо. Только в силу этого его деятельность есть свободная деятельность» [Там же. – С. 95].
Этого никак не скажешь об активности животного. Она не поднимается до общественного выражения в, означенном выше, смысле. И, разумеется, — никогда не коллективна, что свойственно подлинно общественному бытию людей. Отсутствует коллективность (общество) и у существ, вроде бы, живущих явно общественно, демонстрирующих совместным проживанием разделение труда, функциональную специализацию, «кооперацию» и т.д. Тем не менее, мы не можем признать, что активность, например, конкретной пчелиной особи коллективна. Ибо она совершает свою «работу», как преимущественно предзаданную, заложенную известными биогенетическими наследственными механизмами, «кодами».
Строго говоря, даже многие, наблюдаемые ныне совместные дела, свершения людей не могут считаться коллективными. Где нет соборности, советскости, заботы, ответственности и подлинной свободы людей [См. об этом: Алиев Ш.Г. Философские основания образования событийного человеческого бытия // http://filosofia.ru/informacionnyj-m...e-cheloveka/.], где царит частнособственническая присваивающая конкуренция, где человек отчужден, проявляет себя нечеловечески, «вещно», манипулируемый, — разве там обитает коллективность? Видимо, тут, самое большее, речь может идти лишь о псевдоколлективности... Правда, качества общественности (рода) у людей не отнять ни при каких обстоятельствах... Это же можно сказать и о состоянии мирности. Однако, в обоих случаях дела обстоят далеко не просто. Существуют такие разновидности человеческого бытия (обусловленные той же производящей практикой), где общественность (род) и мирность приходится видеть лишь в серьезно опосредствованной форме.
Не станем, однако, углубляться здесь в существо дела. Все же, заметим следующее. То, что практика характеризуется родовой особенностью, серьезно обязывает человека. На самом деле. Родовая характеристика не есть одна из рядоположенных черт практики: назвали ее — и пошли дальше. Вообще-то, все атрибутивные особенности весьма много значат для понимания и реализации практики. Тем не менее, так называемая «родовая черта» несколько стоит особняком. Как знать, не от того ли это, что в современных условиях именно ее люди как-то обходят, игнорируют, отрицают, в лучшем случае, превратно толкуют и выражают. Оно и понятно. Ведь производство настолько отдаляет людей друг от друга и общества, настолько их «атомизирует», что усмотреть подлинную суть человеческую, явленную их родовой принадлежностью, родом, просто становится трудным.
Между тем, выбравшись из превратных и ложных видений своей сути, человек проникается: в его жизни прежде всего и главней должно быть именно родовое начало. Лишь служа последнему, своей сути, заботясь о полноте его развертывания, совершенствования, человек, в конечном счете, проявляет заботу и о своих ближних, равно о себе самом. Жизнь отдельного человека потому должна быть так обставлена, чтобы на первом месте стояла забота (служение, обогащение, развитие) родового начала в человеке. И лишь на этой основе — начала личного, индивидуального. Любой человек, — независимо, личность он, экзистенция или просто индивид, — с самого начала призван так проявлять человечность, чтобы она светилась, раскрывалась прежде со стороны своей сути, рода.
Именно в этом, между прочим, состоит своеобразие социалистического и коммунистического обществ, где, соответственно их названию, общественное, мирное (выражающее род) начало имеет приоритет над личным. Ибо лишь заботясь, служа роду (всем, для всех в роде), «ассоциированные индивиды» (К. Маркс) непременно служат, облегчают жизнь, совершенствуют и свою жизнь. Тем временем, служа лишь себе, каждый представитель «общества атомарной пыли» мало как или вообще не служит роду, не утверждает родовое, служит лишь дальнейшему углублению пропасти, оттесняющей его от остальных таких же, от мира, общества.

sgaliev

Общество как человеческая сущность первого порядка

Что же являет момент общественного в человеке, равно, человеческого в обществе? Почему человек должен пониматься общественным существом, больше, сущностью человека? Что есть общество, как его понимать? Сказанного выше на этот счет, — в частности, при разбирательстве с натуралистическими и идеалистическими трактовками в предшествующей философии, — недостаточно.
Укажем сначала, несколько даже повторившись, как бы предваряющее нижеследующее, вместе с тем, несомненное. Общество представляет с самого начала единственное условие, где изначально существует и возможен человек. Обобществляясь, живя общественно (как род), человеческое существо приобретает свои сущностно-родовые черты, человечность. В том числе — становится личностью, активным субъектом жизни. Далее, как субстанциально-родовая (сущностная) основа существования каждого человека общество выступает тем, что объединяет всех людей в единое системное целое; у всех людей одна и та же общественная природа. Пусть на каждом историческом этапе развития она разная в зависимости от множества внешних факторов. Но, прежде всего, — от того, насколько люди обобществились (очеловечились), насколько раздвинуты пределы их родового существования. Как бы люди ни были развиты, как бы ни расширились их проявления как родовых сущих, Тем не менее, общественное начало всегда пребудет с ними. И, действительно, ни один человек, ни при каких обстоятельствах не в состоянии появиться, существовать без общества, точно также — покинуть его.
Можно указать и ряд других особенностей общественного существования человека. В частности, — что само общество есть не что иное, как взятый по сути своей человек. Термин общество синонимичен понятию «человек», причем, выступающему в своих существеннейших определенностях. Потому, собственно, общество выражает сущность человека. Правда, в лице общества перед нами лишь сущность первого порядка. Ибо, по большому счету, человек, как будет показано ниже, живет не только обществом, но также и миром, с бытием (выражающими, соответственно, сущности иных порядков человеческого бытия). Но, как бы там ни было, без развертывания своего сущностью первого порядка (общественностью) человек, повторимся, ни при каких условиях невозможен.
В нижеследующем мы постараемся развернуть и восполнить намеченные моменты общества. Причем, — как специфического материального образования. Речь пойдет о взаимоотношениях общества и образующих его «элементов», об отличительных чертах общества в диалектико-материалистическом видении. Снова коснемся несостоятельности трактовок общества в иных мировоззренческо-методологических видениях. Будут освещены особенности общества как системы и ряд других вопросов.
Надо при этом сразу оговориться: предстоящего разговора будет крайне мало для получения развернутого образа, что представляет из себя общество как исключительно своеобразная система, как оно существует, как устроено, как движется, развивается. И, вообще, сколько бы ни писать на данную тему, вряд ли она может быть исчерпана. Ведь общество — весьма сложный предмет, как и сам человек, сущностью первого порядка кого оно есть. Собственно, мы и не ставим себе цели основательного разбирательства в означенном предмете. Он нас интересует лишь под углом зрения того, что есть человек, для чего и как он существует.
Приступим же к конструктивному осмыслению, так сказать, «размеченного» предмета.

Понятие общества. Своеобразие философского осмысления

Как сказано, общество — весьма сложный предмет, являющийся, к тому же, крайне своеобразным систематическим целым. Достаточно вспомнить, что речь идет о человеке, причем, человеке, выступающем по сути своей. Между тем, нам уже известно, человек — «тайна». И последнее обстоятельство не в малой степени касается именно его, так сказать, «общественной ипостаси».
На самом деле. Полагать, что общество для современной науки и сознания уже не проблема, что о нем ученые все вызнали и, следовательно, можно успокоиться относительно того, как строить общество, как руководить и со знанием дела направлять его бег, конечно же, нельзя. Перед нами — уйма сложнейших, и, опять же, мировоззренческих (вечных, неразрешимых в одночасье) вопросов, проблем.
Причины нерешенности проблем общества, таинственности последнего — по сути, те же, что и касательно человека в целом. Как раз, пытаясь постичь общество, сознание воочию убеждается как бы на конкретном уровне в сложности феномена человек.
Да, общество, общественная жизнь осмысливается ныне целым комплексом разнообразнейших социо-гуманитарных наук. Одни из последних зацикливаются на довольно-таки узкой, но от этого не менее значимой, стороне общественной жизни какого-либо народа, страны, другие пытаются разобраться в вещах по-общее. Существуют науки конкретно-социологические, бурно развиваются исследования на уровне теоретической социологии... Короче, говоря, нет в современных условиях таких областей общественной жизни, как на общем, так и локальном уровнях, которые бы не привлекали к себе научно-исследовательское внимание. Что характерно, строятся эти исследования в основном на сугубо «научно-позитивной» (классически-научной, модерновой) основе. Ибо, как полагается, именно такой научный («в позитивном духе») подход способен постигать предмет более всего эффективней и подлинно, ему просто нет альтернативы. Между тем, при внимательном рассмотрении дела очевидно: далеко не все подсильно науке. И не важно, классическая она или далеко перешагнула данный свой статус. Существует множество «уголков» человеческого существования, которые для научно-рационального (пусть и «позитивного») мышления, даже преодолевающего свою классическую ограниченность, остается «за семью печатями», в качестве тайны.
Надо к сказанному добавить, что имеющиеся разыскания, конечно же, ведутся в разнобой, на различной методологической и мировоззренческой основе. Оно, собственно, так и должно быть, ибо наука не вольна сама из себя строиться; она крайне несамостоятельна, хоть и пыжится часто выказывать свою «независимость». В основе любого научного (в том числе социологического, исторического) подхода всенепременнейше лежит соответствующее поприще освоения человеком мудрости (искусство, религия, философия), которое служит для нее мировоззренчески-методологическим основанием. Характерной особенностью современности является то, что здесь данное основание почти всецело захвачено философией.
Между тем, как последняя «пестра» на сегодня! Сколь разнообразны (особенно в плане качества) философские течения современности! Не удивительно потому, что, легко и просто прошедшее (в смысле «пройти мимо») серьезную философскую подготовку, ученое сознание сегодня пробавляется какими-то клочками, там-сям нахватанных положений, или (в лучшем случае) идеями и установками примитивных философем, являющихся, по сути, отбросами подлинно философского процесса. Ведь ими столь насыщен здравый смысл наших дней...
И, как ни парадоксально, несмотря на то, что нынешняя наука не располагает достоверной картиной общества, несмотря на то, что познание последнего находится, по большому счету, лишь в начале пути, — как, тем не менее, все мы (не только ученые мужи, особенно неграмотные политики) успешно ладим с обществом! Да, мы все строим, «перестраиваем», «реформируем», его, «революционно обновляем», «планомерно и организованно движемся» к «высотам» и т.п. Иной раз даже поражаешься спорому и эффективному решению «заправилами» общества предстоящих задач, достижению поставленных целей. А как успешно мы воспитываем, учим?! Что говорить: современное общество сплошь ведь уже манипулируемо! У людей «сменяют» (подобно платью) сознание, память, святыни, отечество... Неужто все это не свидетельствует о знании общества? Ведь все манипуляторы с воспитателями, реорганизаторы с управленцами уверяют себя и нас, что действуют строго по науке, руководствуясь научной теорией и методологией. Да и достигаемые ими результаты, успехи — не свидетельствуют ли именно это?..
Ничуть не бывало! Речь здесь может идти лишь о том, что в нашей жизни, в отношениях между людьми, — в их реформаторской и манипулятивной деятельности, как и во многих других актах общественной жизни, — присутствует далеко не только научное сознание. Присутствует еще и нечто такое, что позволяет совладать с таинственностью, с неведомым: некоторое вненаучное сознание, иррациональный опыт общения. Речь идет, скажем, о том, что дает человеку присутствовать (не присутствуя) в своем подлинном будущем и из него строить себя настоящего и прошлого. Сказал же некогда известный учитель: «Наука составляет лишь одну двадцатую часть человека». И вряд ли следует полагать, что люди только научно-рационально живут...
А с другой стороны, ведь многие явления и факты, вроде бы свидетельствующие эффект, результативность, успешность в плане решения задач, на самом деле не выражают подлинную науку. Очень многое, бывает, невозможно понять (выразить в понятиях). Но как, тем не менее, оно легко понимается! В дополнение к объяснению, есть ведь еще истолкование. Где бессилен научный разум, — «тут как тут» какой-то иной («практический», сказал бы И. Кант) разум. Помимо знания, люди пользуются также мифами. Помимо обучения, просвещения, научения есть (и особенно бурно ширится в нынешних условиях Западно-ориентированного образа жизни) манипулирование...
Не следует в этом смысле примитивно полагать, что мифы — лишь удел древнего, «неграмотного», «забитого» человека-дикаря. Современное сознание, особенно социальное, социологическое, тоже весьма тяготеет к истолкованиям, к мифотворчеству, идеологизированию, если, увы, не к манипулированию сознанием. Потому, далеко не все, что тут выдается «на гора», есть «всамделишное». Очень многое от того, что дает трезвому сознанию нынче, например, поучительный опыт психоанализа, или прагматизма...
Факт, что наше сознание (в частности себя и общественной жизни) пробавляется не только чисто научным отношением к действительности, а, видимо, даже главным образом, вершится иррационально, в том числе мифотворчески, ничуть не следует принимать за нечто отрицательное. В том, что не одной наукой жив человек, но также многим другим (в плане жизни, познания мира и самого себя) заложено больше пользы, положительного. Иначе ведь, как беспомощно выглядит человек, сплошь да рядом осуществляющий рационально-позитивными средствами собственную жизнь...
Среди прочего, элемент вненаучности, наднаучности, иррациональности, в конце концов, поэтичности в жизни, в отношении человека к себе самому и окружению обусловлен присутствием здесь мудрого (в частности, философского) момента. Иначе говоря, любые разыскания ученых в обществе, любые социологемы, картины истории, тех либо иных сторон общественной жизни, поприща деятельности людей в обществе, — по крайней мере, сегодня непременно специфицированы присутствием в них философского начала. Не может быть, чтобы любая конкретная социально-гуманитарная наука, социологическая конструкция, так либо иначе, не базировалась на определенном философско-мировоззренческом и методологическом основании, предпосылке. Иначе, собственно, ни одна наука (включая социологические науки) не может строиться, функционировать. Об этом уже свидетельствует мировоззренчески-методологическая роль философии касательно науки и жизненно-практической активности людей.
Стало быть, ясно, философия тоже прикладывает руку к осмыслению общества. Это вполне понятно и не нуждается в разъяснении. Точно также — то, что философия, в отличие от социологических и социально-гуманитарных конкретных наук, осмысливает общество в его наиболее общем (родовом) виде. Речь идет здесь об обществе в целом, без конкретной привязки к какому-либо общественному организму, народу, стране. Тем более, — отдельным сторонам их жизнедеятельности. Можно так сказать: философия изучает существование и функционирование общества как феномена, системы в его предельно общем виде; ее интересуют наиболее общие законы и тенденции развития общества, важнейших его сторон, структурных элементов. Именно такой подход философии, — ее еще применительно к обществу называют «социальной философией», «философией истории», — позволяет ей оставаться всеобщей методологией и мировоззренческой основой социально-научного знания. Именно в силу такого постижения общества, конкретные социальные науки постоянно обращаются к ней за опытом, категориальным аппаратом, ценностно-целевыми установками, ориентирами, направлениями движения и т.д.
Однако, беда состоит в том, что нет единого философского видения общественной жизни: существует огромное множество их. Потому и науки об обществе вынуждены прибегать к опоре не на одну и ту же философскую систему, а на какую придется, — что ближе и понятней исследователю, что ему доступней. А точнее всего, по известным причинам, прибегают к философии, уже как бы витающей в воздухе здравого смысла, ставшей достоянием ходячего сознания. Понятно, из таковой почти «выветриваются» подлинно философские смыслы и содержание. По качеству и эвристическим достоинствам она, по сути, не стоит ни гроша. И, тем не менее, поскольку сознание ученого «улавливает» эту «философию» как бы непроизвольно, над усвоением данной сподручности не приходится утруждать дух, — она выступает для массового исследователя отправным моментом.
Дело здесь иной раз доходит до абсурда, когда наш исследователь простосердечно, не ведая рекомое, утверждает, что, вообще, «никакой философии не придерживался», что «не знает никакой философии», что последняя просто и «не нужна» в его работе и проч. От того, между прочим, весьма часты в социально-научных исследованиях результаты, весьма плоского и примитивного достоинства, если не хуже. Случается и так, что исследователь, по различным соображениям (в том числе конъюнктурного характера), скрывает свою философскую позицию...
Лишь исследования, осознанно базирующиеся на серьезных философских основаниях (точно так же, как в большой науке), могут рассчитывать на основательность своих разысканий. Только они могут действительно что-либо стоящее открыть, осмыслить в социально-исторических реалиях.
Последние (надо к сказанному добавить) сами по себе тоже весьма не просты и во многом не похожи на реалии, с коими приходится иметь дело естественным наукам. Социальные предметы весьма специфичны с самого начала, в частности, своей историчностью. Данное обстоятельство тоже предполагает далеко не просто чисто научное к ним отношение и понимание...
Итак, в основе социальных наук лежат соответствующие философско-социальные теории, учения. И по логике вещей, подлинное понимание общественной жизни достижимо, начав с осмысления этих учений. Сами по себе последние, повторимся, тоже весьма разнообразны. И «разнообразны» — не из-за зацикленности их на том либо ином «участке» общественной жизни, а по иной мерке. Речь идет об исходной, мировоззренческой ориентированности и позиции соответствующих философских учений и школ, находящихся друг по отношению к другу порой в весьма различной диспозиции. Не случайно, потому, «разнобой» в социальных науках касательно познания своего предмета, во многом кроется именно в расхождениях самих философских концепций, установок, откуда исходят ученые обществоведы.
Между тем, философских учений об обществе, по крайней мере, на сегодняшний день, — огромное множество. Кроме того, полагать, что эти учения (какое бы ни взять) уже имеют окончательные ответы, что они уже постигли все касательно общества (пусть даже в общем виде), естественно, нет никаких оснований. Общество слишком сложно для этого, если не сказать, что принципиально недоступно окончательному распознанию.
Нет нужды в довольно кропотливой и трудоемкой затее осмысливать существующие социально-философские теории и взгляды. Будет проще и практичнее сгруппировать их в некоторые объединяющие направления. И затем, — по возможности, предпринять общую критическую характеристику их под углом зрения наиболее перспективной и плодотворной идеи. При таком подходе мы бы одновременно решили несколько задач. Скажем, с одной стороны, имели бы какое-то (пусть общее) представление о состоянии философско-социальных идей касательно общества. А с другой — давая конструктивную критику рассматриваемых подходов, одновременно раскрывали позитив относительно интересующего нас предмета, общества.
Несомненно, стремление людей познать общество, использовать результаты исследований на практике, жить в соответствии с выработанным пониманием социальной жизни, — никогда не ослабевали на всем протяжении человечества. За всю, по крайней мере, писаную историю об обществе, — его устройстве, функционировании, назначении и т.д. — высказано столько точек зрения, идей, что ни один другой предмет не выдержал бы конкуренции в данном отношении. Если все же попытаться посмотреть в предельно общем плане на существо наработанных социально-философских подходов к обществу, можно было бы разделить их на два достаточно больших и, существующих продолжительное время, движения: материалистическое и идеалистическое. Приняв же во внимание, что материализм в истории философии (особенно во взглядах на общество) был не последователен и поверхностен, его тоже можно «расщепить» надвое, назвав одно из направлений, тяготеющее к поверхностному натурализму, натуралистическим материализмом. А другое — диалектическим материализмом. Так что, уточнившись, правомерно, существующие на сегодня философско-социальные учения связать условно в три направления: натуралистическое, идеалистическое и [/B]диалектико-материалистическое[/B]. Рассмотрим, вкратце, данные подходы к обществу. При этом сразу оговоримся: будем отталкиваться от самого плодотворного, диалектико-материалистического взгляда на общественную жизнь. Он часто еще называется историческим материализмом. Критически анализируя (причем, предельно кратко) натуралистические и идеалистические подходы к обществу с данной позиции, раскроем, вместе с тем, характернейшие черты человеческого общества.

[/B]Критика натуралистического подхода[/B]

Начнем (вернее, продолжим) с натуралистического подхода. Нужно сказать, что направление данное весьма аморфно, объединяя порой противоположные мировоззренческие позиции. Здесь как бы умещаются «под одной крышей» многие течения, не поднявшиеся до уровня диалектического материализма, и мыслители, эклектичные по своим воззрениям, скатывающиеся, в конечном счете, к идеализму.
Как мы знаем, Согласно представителям натурализма, человеческое общество, по существу, ничем не отличается от таких квазиобщественных формирований, которые уже можно находить в самой природе (у животных, даже растений). Еще раз заметим, природа понимается представителями натурализма в том предельно узком смысле, как термин данный фигурирует в естествознании, обыденном сознании и здравом смысле. Конечно, если бы природа понималась по подлинности своей (как равная бытию, материи, даже Богу), соответственно, строились выкладки относительно существа и назначения человека, общества в столь широком контексте, — как знать, не выражали б натуралистические подходы подлинную истину?..
Между тем, для натуралистов человеческое общество — по сути, то же самое, что и общество животных. Разница между ними, разве что, в том, что общество людей устроено несколько сложней: «более развито», нежели совместная жизнь «братьев меньших». Но в основе своей оба общественных устройства не обнаруживают принципиальной разницы. Имеющееся в совместной жизни людей «своеобразие», «исключительное», говорят натуралистические социальные мыслители, не может служить основанием находить сущностную отличность ее от общества животных. Поскольку же человеческое общество может быть сведено к животной организации совместной жизни, вполне правомерны всевозможные экстраполяции, наблюдаемых в животных обществах «дел» и связей особей, на дела совместной жизни людей. Общественная жизнь животных может и должна учить людей как жить, как решать соответствующие задачи, как обставлять возникающие жизненные ситуации и проч. На эту тему, особенно в последнее время можно найти очень много публикаций.
Но верно ли это? Можно ли согласиться с таким подходом? На первый взгляд, действительно, люди и животные, вроде, ведут одинаковую во многом совместную жизнь, и общество людей подобно сообществам животных (даже растений). Но, приглядевшись ближе и основательней, можно найти разительные несходства. Укажем некоторые из них.
1. Конечно, как и животные, люди объединяются в «общество» (лучше сказать «сообщества»), в силу так называемой «естественной необходимости». Подобно тому, как волков зимой собирает в стаи естественная нужда обеспечения пропитания, а, скажем, птиц — нужда осуществить дальние перелеты и т.п., люди живут общественно для удовлетворения естественных потребностей: пищи, тепла, безопасности, выживания и т.д. правда, и в этом случае, так называемую естественную необходимость, идущую только от природы, люди восполняют необходимостью опосредствованной: экономической, политической, нравственно-правовой, религиозной... Одним словом, — исторической необходимостью, осуществляющейся по законам свободы, сознательности, практически-деятельно.
Именно этого у животных нет. Они живут и организованы в сообщества лишь узкой, сугубо природной, с господством жесткой детерминации, «слепой необходимости». Как только эта необходимость отпадает, отпадает и нужда в совместном пребывании. И, явленное на свет, животное, в принципе, уже наделено всеми необходимыми способностями, задатками, инстинктами, комплексами для жизни самостоятельно, без других своих «сородичей». Потому-то, для совместного существования животным достаточно стаи, стада, — одних из первых разновидностей совместной жизни. Между тем, человеческие существа нуждаются в обществе, роде, сущностно связывающем их воедино и продолжающем их формировать, очеловечивать (особенно на первых порах истории). Правда, затем оно само формируется продуктивно-творческой активностью, обретениями и привнесениями, идущими от своих носителей и представителей (прежде всего, в качестве личностей). Этого, опять же, нет на уровне животной стаи (стада). Хотя, какие-то привнесения, в частности, идущие от «вожаков», даже здесь можно наблюдать...
2. Тем временем, имеется в животном мире и другой тип сообщества, где особи связаны между собой довольно глубоко. Многие животные, насекомые образуют сообщества, как рой, муравейник, колония и т.п., де они выступают частями единого целого. На самом деле. Скажем, пчелиный рой или муравейник настолько глубоко связывает своих особей, что, скорей, напоминает организм, который уже не просто включает в себя органы (как в случае с обыкновенным организмом), но состоит из как бы несамостоятельных организмов. Действительно, отдельная пчелиная особь в каждом конкретном случае, на той либо иной стадии своего «жизненного пути» (длиной в 23-35 дней) не располагает всеми необходимыми возможностями и способностями для самообеспечения. Лишь в улье («работой» других особей) она восполняет их. Каждая особь наделена (организмически «запрограммирована») на различных этапах своей короткой жизни лишь определенными функциями. На следующей ступени эволюции она обретает другие функции, соответственно, строение тела. Наша пчелка так изначально устроена, чтобы в «разделении труда», обеспечивающем жизнь улья в целом, выполнять различные «виды работ» по мере своего органического перерождения. Иначе говоря, к известной специализированной активности она каждый раз пригодна, благодаря своей организмической перестройке. Осуществляя на очередном этапе собственной «эволюции» данную конкретную «работу», она не пригодна, не способна ни на какую другую. Потому, одни пчелы выполняют функцию охраны, другие — разведки, третьи — собирают пыльцу, нектар, следующие — трудничают и т.д. Но одна и та же пчела может поменять «профессию» только и только переродившись, обретя новые органические особенности, коими прежде не располагала, теряя, соответственно, способность делать то, что делала прежде.
Но нечто совершенно отличное мы находим в человеческом обществе. Отдельные люди не выступают частями либо органами общественного целого как системы. Единичный человек как носитель и представитель общества в этом смысле не особь. Таковая — непременная принадлежность стаи или стада и, вообще, какого угодно другого сообщества на уровне живой материи. Каких-либо личностей, индивидов и проч. на уровне животности принципиально не может быть. Точно также, — отношений, о которых выше говорилось. Лишь с приходом человеческого общества носители и представители последнего выступают индивидами, индивидуальностями, личностями, гражданами, народом, партиями и иными социально-политическими единицами-разновидностями. При этом они связаны между собой, тем более, со своим родом, общественным целым, как указывалось, на основаниях свободы, сознательности, деятельности.
Носители и представители человеческого общества (конкретные люди) не нуждаются в своей органической перестройке для выполнения той либо иной общественно значимой функции. Каждый из нас способен выполнять любое дело, любую работу — достаточно только этому научиться, располагая наличной физиологией и телесно-организмической структурой.
Правда, иной раз мы видим, что совершаемое людьми, существенно сказывается на их организме. Бывает, что труд уродует человека. Больше того, можно говорить о таких ситуациях, когда человек выступает приставкой к машине, становится так называемым «частичным работником (К. Маркс) и т.п. Дело, одним словом, серьезно сказывается на человеке... И особенно это имеет место в ненормальных общественных системах, в обществах, где человек и его творческий труд отчуждены, люди ведут нечеловеческий образ жизни и т.д. Однако, вести такой образ жизни, жить в ненормальном обществе — все это не неизбежность: оно преодолимо справедливым и человечным обустройством жизни. Точно также в нормальном, человечном обществе деятельность людей так обставляема, чтобы она не уродовала человека, чтобы человек оставался самим собой на любом поприще и мог по-настоящему творить, даже на поприщах, требующих, все же, особенных «физических» данных». И, что важно — труд его станет не просто нуждой, внешней, естественной необходимостью, «проклятьем», а свободным, творческим самоутверждением в мире и даже — с бытием.
Конечно же, ничего подобного в животных обществах нет и быть не может. Животное, вообще, не умеет трудиться (работать) в подлинном смысле слова.
3. Но самое главное для человеческого общества не в том, что сказано. Не в том дело вообще-то, что необходимость толкает людей к совместной жизни. В том-то и суть, — общество по подлинности своей как раз там и тогда начинается в своем принципиальном отличии от животного и животных сообществ, — что люди обобществлены именно за пределами необходимости. То есть, там, где они общаются. Именно от слова «общение», собственно, и возникает термин-понятие «общество». Другими словами, — то, что представляет творчество общения, то, где люди общаются, могут общаться, находят себя в общении.
Последнее же надо понимать по огромной глубине несомых смыслов. Общение — это создание, обмен и приобщение людей к ценностям, идеям, идеалам; это соединение людей узами любви, веры, надежды; бескорыстное служение человека человеку; душевно-духовное единение, взаимодействие людей, влияние на душу и дух. Общение — когда люди сотрудничают, оказывают взаимную помощь, поддержку; в общении они выражают, уважение, внимание, признание, воздают человеку, делятся своим сокровенным, личным; творят друг друга. Собственно, это именно то, где и только создается, зреет человек. Без такого общения, — а оно, правда, бывает весьма разным в зависимости, прежде всего, от уровня развитости души, духа, — никогда и никак невозможен человек. Не потому ли многие мыслители рассматривали общение, тем более полнящееся содержательно, всестороннее, в качестве «самого высшего богатства».
4. И, опять же, ничего такого в сообществах животных, в их взаимодействиях найти невозможно. Но, далее, следует не забывать и о других специфических особенностях, свойственных человеку. Причем, — как на уровне отдельных людей, так и на уровне иных проявлений (общества, мира и проч.), которые производны, в частности, от родового и особенно практического начал человека (о чем говорилось выше и еще речь впереди). Так, мы, среди прочего, установили, что человек — свободное, культурное, сознательное, живущее целесообразно, сущее. В конце нашего разговора об общественной сути человека будет показано, что во многом именно данные специфические черты обусловливают историческое своеобразие и принципиальную несводимость человеческого общества к сообществам, наблюдаемым на более низших уровнях материальной организации. К другим, специфицирующим чертам человеческого общества (соответственно, человека), разумеется, следует отнести: мораль и нравственность, право, экономику, политику, религию и другие формы, сферы и уровни общественного сознания, активно влияющие на состояние и ход общества, всего, что в нем совершается. Исключительна роль различных материальных и духовных факторов, господствующих в общественной жизни, как и жизни каждого его члена идей, идеалов, ценностей, установок. Велика роль общественных отношений, «цементирующих» элементы системы «общество» в единое целое. Означенные и другие факторы превращают общество в — саморазвивающуюся открытую нелинейную систему, создающую и воссоздающую себя, свою жизнь (в частности, руками важнейшего своего элемента, людей).
5. В плане сказанного очевидно, что, если сообщества на уровне биологической материи возникают и существуют как бы само собой, естественным образом, то человеческое общество формируется, существует, сохраняется и развивается на своей собственной основе. Другими словами, — лишь созидая самое себя, путем переработки вещества природы (в том числе внутри самих носителей и представителей общества), так сказать, «производства и воспроизводства» своего существования. В этом смысле, надо признать, что животные общества возникают, существуют и сменяют друг друга, полностью во всем этом обязанные природе. Тем самым, они вершатся естественно. Между тем, человеческое общество существует, формируется, развивается не только на естественной основе, но на основе, скорей, естественно-исторической. И вот, этому самому, «историческому» началу в становлении и функционировании общества принадлежит главенство. Общественная жизнь, стало быть с самого начала характеризуется историчностью (об этом ниже).
На этом можно распроститься с натуралистическими взглядами и обратиться к подходам, представляющим идеалистическое понимание общественной жизни.

sgaliev

Критика идеалистических представлений общества

Надо сразу заметить, что и данного рода направления далеко не однозначны. Существует множество идеалистических направлений, которые, все же, можно свести к двум, главным: объективному идеализму и субъективному идеализму. Как те, так и другие, в своих социально-философских воззрениях, прежде всего, акцентируют внимание на том, что как бы затеняется натуралистами. Они с самого начала усматривают, что человеческое общество мало чем похоже на животные сообщества. И принципиально отлично общество людей именно своей духовной, идейной, ценностно-смысловой насыщенностью. Верно подмечается, что ничего подобного нет в мире животных. Больше того. Считая, что высшие идеи, ценности, смыслы, вообще, духовные образования, полонящие человеческое общение, никак не выводимы из естественной природы, из «материальных» условий жизни людей, идеализм присваивает им «сверхъестественную природу».
При этом объективные идеалисты ищут эту природу вне человека, в надмирных «Божественных» отправлениях. Будучи неспособным видеть, как реальная жизнь людей творится, — как из нее возникают высшие идеалы, ценности, духовные образования, на коих держится жизнь общества, — поневоле склоняешься к пониманию их как привнесенных «свыше: из некоторой духовной сущности — Бога, «абсолютной идеи» (Гегель), «внеземного разума» и проч. Само общество, его институты, как полагают многие объективные идеалисты, имеет внеземную природу: все это не может возникнуть естественно, самотеком, в процессе эволюции. Гегель, например, прямо утверждал, что общественная история — это «шествие Бога на Земле».
Общественная жизнь, согласно рассматриваемым воззрениям, с самого начала есть духовное образование. Именно в этом своеобразие общества. Все, что тут ни делается, вершится, — осуществляется, строится на основе соответствующих идей. Прежде, чем что-либо делать, предпринимать, люди обязательно должны иметь идею, мысль, желание данного дела. Последнее, что бы из себя ни представляло, имеет под собой какую-нибудь идейную, мыслительную основу. Ничто не творится людьми прежде, чем этому предшествует, обусловливая его, идея, желание, чувство, цель, мысль. Короче — «идеи правят миром». Все возникает и существует на основе своих идей.
Итак, объективно-идеалистическая точка зрения на общественную жизнь сводится к признанию зависимости процессов и дел, совершающихся людьми и между ними, от некоторых надобщественных «идеальных побудительных сил» («Бога», «мировой воли», «космического разума» и т.п.). Есть и такие идеалистические мыслители (в том числе субъективного толка), которые пытаются обходиться без сверхъестественных сущностей. Но и в этом случае общественные процессы и явления, судьбы и почины людей объясняются, отталкиваясь от факторов духовного порядка. В любом случае, для идеалиста, какого бы направления он ни держался, «несомненным» выступает то обстоятельство, что идеи господствуют над всеми начинаниями и процессами мира. Социальный исследователь не был бы идеалистом, если бы в его представлениях об обществе, о совершающейся здесь жизни, «идеи» не выполняли главенствующую роль. Духовная сфера, «идеи» для идеалистического подхода к обществу непременно первичны; все материальные аспекты общества производны от духовных.
В общем-то, в представлении, что идеям принадлежит в жизни чрезвычайное значение, что они определяют ход дел в обществе, — нет ничего удивительного и неправильного. Идеи, действительно, «правят миром». И, вообще, так ли уж они «нематериальны», противостоят материи?.. Вопрос, видимо, в другом: откуда и как сами идеи берутся, из каких материальных оснований? Вразумительных ответов на данный вопрос, как правило, идеалисты не могут дать. О том же, что столь высоко возносимые ими идеи во многом также и материальны, что «Бог», «мировой разум», «мировая воля» и проч. столь же материальны, как и духовны, — об этом и подумать даже было недопустимо. Это тем более так, что мыслители, держащиеся названной позиции, как, впрочем, и их антиподы (старые материалисты), понимают материю совершенно превратно, ложно...
Между тем, диалектический материализм подходит ко всем данным вещам принципиально иначе, главное — весьма убедительно. В частности, — стремясь отыскать «корни» интересующих идей в материальных условиях общества. Да, не всякий материализм на такое видение истины способен, но материализм, до конца последовательный, развитый до своего логического завершения, каковым и выступает означенное направление.
Увы, домарксовский материализм (охватывающий также натурализм) даже в своих лучших вариантах «изменял самому себе», при последовательном промышлении, когда речь заходила об обществе. Если в понимании природы он как-то оставался верным материалистическим установкам, то общественная жизнь, по большому счету, непременно через вульгаризацию (вульгарный материализм) фиксировалась с позиций идеализма.
На самом деле. Коль скоро натуралистический исследователь переходит от аналогий при соотнесении обществ животных и людей к причинам, пытаясь выяснить, почему имеет место известное поведение, почему животные и люди поступают в определенных ситуациях так-то и так-то, — ответы его на поверку оказываются идеалистическими. Оно и понятно. Когда, как правило, «материальным» касательно общественных явлений вульгарно признается все вещественное (чувственно-данное), приносящее, к тому же какое-либо гедонистически-утилитарное чувство, аффект, — когда, в конце концов, материальное сводится к чистой физиологии и разгулу потребительства, к вещному обогащению, к деньгам, — во всем этом, конечно же, нет ни грана материализма. А между тем, как прочно укоренилось в сознании многих именно такое видение материализма. Как оно усиленно внушается на все лады СМИ современными горе «инженерами» человеческих душ!.. По сути же, тут, скорей всего речь об идеализме (да и то, низкопробном).
Действительно. Ведь все означенные и аналогичные разновидности «материального» только потому к таковым относятся, что о них свидетельствуют наши чувства. «Богатство» лишь потому таково, что я ощущаю (удовлетворенный) себя «богатым», способным иметь «много вещей», могущих доставить, опять же, известные «наслаждения». Та, либо иная «вещь» считается материальной, снова-таки, поскольку я, помимо прочего, испытываю от владения (потребительства) нею какие-то особые чувства: наслаждение, отвращение, сытость, безопасность, уверенность, защищенность и какую другую физиологическую удовлетворенность. «Деньги» — этот самый идеальный предмет, вернее, товар, — потому, собственно, принимаются за нечто материальное, что, опять же, способны доставить и доставляют множество чувственных аффектов, переживаний. Благодаря им можно приобретать, утилизовать какие угодно предметы, которые тоже способны нести чувственное переживание, наслаждение, удовольствие. Но, если любой предмет выступает прежде всего в плане, так сказать, «сенса» (сенсуализм), то ведь всегда так обстоит, что он дан человеку только и только через чувства, переживания. А таковые, как известно, явления не объективной реальности, а нечто лишь субъективное, от сознания. Следовательно, все это — прямая «парафия» идеализма, ему тут свою компетенцию являть. Так что, материализм, «материя» — вовсе не в том, за что принимают. И хорошо, что ругают тех, кто за означенные «вещи» цепляется!..
Но главный изъян рассматриваемой точки зрения относительно «правящих миром идей» в том, что она не учитывает очевидного, сплошь да рядом наблюдаемого факта. Любые значимые идеи, учения, идеалы, ценности только тогда что-либо значат, только тогда начинают воздействовать на людей, проявлять свою действенную силу, коль скоро для этого сложились необходимые и достаточные материальные предпосылки, «корни», основания. Когда последних нет, идеи наши, сколь бы они ни были ценны и значимы, оказываются абсолютно бессильными, никчемными, ни на что не подвигающими людей. Кстати, важнейшим условием их действенности и силы является не только то, что они приобретают объективное существование (начинают, как говорится, «витать в воздухе»). Этого мало. Надо еще, чтобы они, как говорит Маркс, «овладели массами». «Идеи, овладевшие массами, становятся материальной силой».
Другой, очень важный момент, выражающий существо идеалистического (причем, субъективного толка) видения общества, как указывает В.И. Ленин, — это лишение народных масс способности самим творить свою историю. Народы, простые люди расцениваются идеалистами обделенными творчески-созидательным началом, свободой. Они, как полагается, никогда не ведают по подлинности что делают. Вся созидательная, животворящая активность, главенство, реальная свобода доступна лишь «великим героям», «вождям», неким мистическим «силам». А народы, самое большее, только «материал», «пушечное мясо», «глина» для реализации целей этих «великих»...
Здесь нет нужды разбираться с данным видением, ибо оно неоднократно подвергалось критическому разбору в марксистской литературе. Особенно замечательна в этом плане знаменитая работа Г.В. Плеханова « К вопросу о роли личности в истории». Потому, заметим лишь, что, коль скоро народные массы лишаются творчески-созидательного начала, превращаются в безоговорочный «объект» манипулирования со стороны «великих личностей» или других мистических сил, становится просто не понятно, откуда сами эти «созидатели» приходят в мир, на каком таком «поле» растут? Для кого они работают, кому нужно все то, что вытворяют, на что нацелены? Если ради отечества, — то ведь оно само такое же «глиняное», как и населяющие, образующие его, равно историю, люди. Неужто на «глину», на «стадо баранов» следует жертвовать свои силы, жизнь, свободу? С другой стороны, ведь для творчества, помимо «глины», которой является народ, нужны ведь и многие другие материалы, средства, поприща, условия, предпосылки. Все это ведь самотеком, откуда ни возьмись не приходит. Где тогда берется, кто создает? Опять же, из какого «истока» великая личность черпает свой опыт, знания, умения, творческие способности и энергетику? А ведь трудящиеся массы народа — вот, кто все это создает, вот, могучая творчески-созидательная сила! Вот, кому обязаны «великие» и без кого совершенно ничего не значат, невозможны. Вот, откуда они берутся, кто их создает, где они черпают собственные силы, вдохновения! Это, кстати, прекрасно знал Л.Н. Толстой. «...Читая о том, — говорит он, осмысливая историческое исследование С. Соловьева, — как грабили, правили, воевали, разоряли (только об этом и речь в истории), невольно приходишь к вопросу: что грабили и разоряли? А от этого вопроса к другому: кто производил то, что разоряли? Кто и как кормил хлебом весь этот народ? Кто делал парчи, сукна, платья, камки, в которых щеголяли цари и бояре? Кто ловил черных лисиц и соболей, которыми дарили послов, кто добывал золото и железо, кто выводил лошадей, быков, баранов, кто строил дома, дворцы, церкви, кто перевозил товары?» [Л.Н. Толстой. Полн. Собр. Соч. - Т. 48. М., 1952. - С. 124].
Продолжим наши риторические вопрошания. Что это за задачи и цели «великие» преследуют? Откуда взялись, почему именно они, но не что-либо другое? Почему так их нужно осуществлять, на этих путях, но не на других?.. Почему великая личность вынуждена реализовывать не любые цели, задачи и призвания, но именно те, что ей выпали? Чем это обусловлено? Почему так случается сплошь да рядом в истории, что, преследуя свои замыслы с призваниями, великий человек, — руководитель, правитель, политик, экономист, деятель искусства, — кто бы то ни был, на деле, как правило, довольствуется противоположными результатами, нежели искомые? Почему, опять же, так выходит, что, когда реально назрело осуществление соответствующей исторической задачи, непременно находится, ответствующая этому, личность (вождь, лидер), которая возглавляет данный процесс? И если даже действующий лидер как-либо сплоховал, не справляется с несомой нагрузкой, тут же из народа выходит другой человек, готовый заместить, возглавить движение. А что, коль скоро «великая личность» налицо, но объективные условия отсутствуют, народ не подготовлен, не дорос для новаций, перемен?.. И подобных вопросов еще очень много! Заканчивая, все же, разбирательство с данным вопросом, укажем, что превратное понимание соотношения роли народных масс и личности в истории на первых этапах истории, включая буржуазное общество, было даже как-то очевидным. Сама история, с одной стороны, вершилась довольно медленно, незаметно, недоступная пониманию. Движущие пружины исторического процесса были глубоко упрятаны. Самое же главное — трудящиеся массы в основном не принимали участия в вершении политических и экономических судеб общества. Властные подмостки истории были сплошь заняты небольшими кучками дворян, помещиков или верхних слоев буржуазии. Широкие народные массы были отстранены от управления и решения общественных дел, пребывая в полном неведении того, что там делается, «наверху». Собственно, когда движение истории идет крайне медленно, в основном господствуют «от века данные» традиции, обычаи, в особой активности, тем более сознательной народа потребности и нету. Разумеется, несознательно, он непременно участвует в вершащихся процессах. Без него они просто невозможны. Однако, участие широких масс народа здесь ограничивается в основном моментом пассивным. В тех же, — довольно редких до капитализма, но учащающихся с его приходом, — случаях «переломных ситуаций», революционных преобразований, где широкие народные массы пробуждались, история существенно ускоряла свой бег. Это особенно характерно для современной истории с приходом XX столетия. Здесь явно наблюдается ускоренный динамизм, глубокие революционные преобразования во всех областях жизни. Народные массы усиливают свою активность, соответственно, растет сознание собственной субъектной роли в строительстве истории, общества. Особенно это касается народов, ставших на путь социалистических преобразований мира.
Успешные социалистические революции, тем более, социалистическое и коммунистическое строительство (к тому же, ведущееся на путях событийного человеческого бытия) со всей убедительностью доказывают, причем, на практике, несостоятельность буржуазно-идеалистических представлений, что народным массам присуща лишь пассивная, самое большее, «негативная», «разрушительная» миссия в истории. Конечно, народ, возглавляемый коммунистической партией, совершая социалистические революции, призван разрушить, захватив, буржуазный государственный аппарат, как орудие буржуазной диктатуры, насилия, направленного против народа. Вместе с тем, предстоит упразднить эксплуататорские частнособственнические отношения, точно также буржуазную идеологию, формы жизни. Но, Надо понимать, все эти меры осуществляются не как самоцель, в них нет никакой самодовлеющей необходимости. Есть лишь одна необходимость. А именно: нужно спасти от разрушения производительные силы, материальные и духовные богатства, созданные трудом народа. Потому-то, социалистические революции и активное строительство нового общества в том и состоят, чтобы не разрушать, но созидать, преумножать общественное (материальное и духовное) богатство. И прежде всего — посредством строительства новых, невиданных ранее форм социалистического государства, налаживания общественных отношений, исключающих эксплуатацию человека человеком, ставящих человека труда в положение свободного труженика, со-участного хозяина всей страны, открытого бытию и времени.
На предшествующих социализму этапах истории экономика, политика, право, культура, — короче, все общественные и государственные дела находились в ведении господствующих классов, именно их представители несли многообразные функциональные полномочия, осуществляли безоговорочную диктатуру своего класса. С приходом же социализма народ впервые в истории приобщается к управлению. Беря в руки власть, получая возможность распоряжаться собственной судьбой, отныне он, действительно становится хозяином экономической, политической и духовной жизни. Наконец-то, история открывает народу широчайший простор для всех видов и форм творческой деятельности.
Вообще, исторический опыт учит: чем большие народные массы приходят в движение, тем глубже социально-политические обновления в общественной жизни. И наоборот. Основательность и масштабность исторических преобразований влечет рост численности, активного и сознательного участия народных масс в историческом вершении. Можно сказать даже, что перед нами здесь нечто от общесоциологического закона, действующего везде в мировой истории.
Так что, решающая роль народных масс в сфере материальной, социально-политической и культурной жизни общества несомненна. Но, может быть, сфера духовной жизни, — искусство, живопись, философия, музыка, — составляют (особенно в современных условиях) исключение из этой закономерности?
Вряд ли кто может отрицать роль гениальных творцов в различных областях культуры, духовной жизни. Однако, верно и то, что все великие создатели искусства были неразрывно связаны со своим народом, с его творчеством. Они вырастали на народной, — с приходом всемирной истории подчас даже далеко выходящей за границы национальности, государства,- почве. И это, кстати, касается не только искусства, литературы, живописи и т.п. Народ дает ученому, поэту, идеи, установки, вдохновение, настрой, этическую атмосферу, сокровища языка, другие результаты своего творчества на протяжение веков. Все подлинно великие художники и ученые не только черпали из этой неиссякаемой кладези творчества, не только отталкивались от нее, но, вместе с тем, служили своему народу, жили во имя его процветания, блага, счастья. Это служение, устремленность выступали также мощным стимулом к созиданию, развертыванию их творчески-созидательной деятельности.
Повторяем, в конечном счете, ход дел в обществе и истории обеспечивается народом, последний решает судьбы истории. Но роль народных масс нельзя рассматривать абстрактно, в отрыве от жизненной конкретики. В частности, — от классов и партий, от вождей, их возглавляющих. История учит, что роль народных масс во многом определяется тем, каково его политическое и идейное руководство в соответствующей ситуации, стране.
Пример того, как исчез с мировой арены в одночасье и полностью разваленный Советский Союз. Огромная и могучая социалистическая держава, — где власть действительно, принадлежала новой общности людей, «советскому народу», а человек, строитель коммунизма, оставлял позади себя остальных людей планеты по уровню развития, в плане человечности, — тем не менее, оказалась просто неожиданно уничтоженной. И все это, — благодаря предательской политике собственного правительства, вождей КПСС, дорвавшихся до власти. Тот же развал и падение наблюдается и в ряде современных постсоветских государственных образований. Особенно в Украине, самой развитой и преуспевающей некогда советской республике. Развальные дела пошли с невиданной скоростью после незаконного захвата здесь власти в феврале 2014 г. нацистско-олигархической буржуазией. Утвердив свою диктатуру, она, пользуясь располагаемыми средствами подавления и одурманивания масс, толкает последние на такие действия, которые не только чужды их коренным интересам и социальному прогрессу, но просто убийственны, катастрофичны для существования страны как таковой, для самого народа. И такие примеры мировая история преподносит с лихвой.
Идеалистический подход к обществу, отрицающий за народом роль активного созидателя жизни, помимо того, что изначально ложен, выполняет своеобразный идеологический заказ власть предержащих классов. Он обрекает народ, простых людей на бездеятельность; отнимает у них возможность и потребность в изменении жизни к лучшему; «выбивает из-под ног почву» для борьбы с угнетателями и притеснителями. Человеку, народам, классам остается в таком случае лишь безропотно переносить выпадающие на их долю «испытания» и уповать на «высшие силы», поскольку ничего иного не остается.
Этим самым, идеализм более всего на руку антиреволюционным силам, идущим от прошлого. Он вполне устраивает тех, кто бы хотел оставить в сложившемся обществе «все как есть», поскольку господствующие порядки вполне удовлетворяют их. Что ни говори, как бы ни возражай, идеализм на руку тем, кто стремится держать народ в повиновении, невежестве, в постоянной доступности манипулированию, дабы и впредь можно было грабить, эксплуатировать, обогащаться силами трудового народа.
В качестве еще одного недостатка идеалистического видения общества следует указать уничижительное отношение к природе, противопоставление природы обществу. Причем, природа расценивается как нечто, не имеющее особой ценности само по себе. Потому-то ее (природу) можно и грабить, и безнаказанно потреблять, расходовать в угоду сугубо человеческим использующим интересам. Сложившееся в мире капитала хищническое, разбойничье-грабительское отношение к природе во многом сформировалось именно под влиянием идеалистического отношения к ней. Здесь, Конечно, возможны различные оговорки. Однако, если вести речь по большому счету, то дело обстоит именно означенным образом.
С другой стороны, идеалистический «отрыв» человека (общества) от природы, их противопоставление приводит также к тому, что общественная жизнь, гуманитарная сфера, наконец, «науки о духе» резко противопоставляются наукам о природе. В итоге, утверждается в основе своей ложный взгляд, что общественная жизнь, история недоступны рациональному осмыслению, здесь невозможно вести разговоры об истинных знаниях и проч.
Можно указать и другие недостатки идеалистического и грубо-материалистического подхода к общественной жизни, истории. Но об этом лучше повести речь несколько ниже.
Диалектико-материалистическая линия в понимании общественных явлений принципиально противостоит идеализму. На первый взгляд, она весьма проста: видеть вещи, социальные явления так, как они есть, без всяческих идеалистических умозрительных «вывертов». Диалектико-материалистическое понимание истории, общественной жизни против привлечения к объяснению социальной жизни каких-либо «потусторонних», «внеземных» сущностей. Оно исходит из реальных материальных условий людей, усматривая действительные основания всего вершащегося в общественной жизни. Материалистическое понимание истории с самого начала гуманистично и оптимистично. Оно настраивает человека на самостоятельное, вместе с бытием (материей) и временем (исторически) решение своих жизненных проблем и забот. Нечего перекладывать их на некие несуществующие мистические сущности! Будучи в высшей степени трезвым и реалистичным, материалистическое понимание истории (исторический материализм) антидогматично. Оно не цепляется за идеи и положение вещей, утративших свою актуальность. Сам принцип материализма здесь уточняется, конкретизируется, наполняясь в каждую историческую эпоху новыми гранями, аспектами. Осмысливая общественную жизнь всегда диалектически, конкретно-исторически, ученье данное непрерывно развивается, обогащается новыми идеями, новым действительным содержанием, конкретикой жизни. Оно потому постоянно держит связь с жизнью и практикой; развивается в тесной связи со всем комплексом социальных и гуманитарных наук. Диалектический материализм распространяет «линию материализма» с общефилософского уровня на общество. Тем самым, «здание» материализма «достраивается доверху как последовательное и цельное учение» (В.И. Ленин).
Наконец, Данное учение (материалистическое понимание истории) Открыто стоит на защите интересов и нужд будущего, тех социальных сил, коим последнее принадлежит. Оно в авангарде борьбы с социальной несправедливостью, бесправием и угнетением человека, кто бы он ни был. Не случайно отсюда, почему в нынешних условиях оно так усиленно третируется и выхолащивается, извращается сильными мира сего и их приспешниками.

sgaliev

Общество как система

Понятие «общество» фигурирует в социальной философии во многих смыслах. Данным термином обозначают какое-либо множество, совокупность, объединение, группу, общность, сообщество и т.д. людей. Некоторые исследователи, например, полагают, что два человека уже образуют общество. А как различно они бывают соединены!.. Кроме этого, и на уровне животных, даже растений имеется общества. Мы видим, далее, при таком расширенном использовании термина «общество» весьма часто случается, что одно общество обнимает другие, само при этом входя в некоторое, более общее. Потому, следует сразу же оговориться: будем впредь под понятием «общество» иметь в виду некоторое целостное, скажем так, «межлюдское» образование, включающее в себя множество различных, более мелких социальных образований, сами, в свою очередь, часто состоящих из дробных образований. В этом ключе можно говорить об обществе как о некотором моменте человечества или даже о таком соединении людей (например, в недалеком историческом будущем), уже обнимающем все человечество. В настоящее время, тем не менее, надо видеть, что такого единства человечества еще нет: оно лишь складывается на наших глазах. Потому целесообразно утверждать о различных определенных обществах, представляющих исторический процесс и, как правило, ограниченных известным историко-географическим, культурным, экономическим, политическим и иным единством. Всевозможные же образования людей внутри данного общества, — группы, классы, этносы, иные объединения, большие либо мелкие, — имеет смысл в плане нашего рассмотрения именовать термином «общности». Что же касается общественных образований у животных и растений (стаи, стадо, прайд, рой, колония и т.д.), то по отношению к ним будет справедливо использовать термин «сообщество».
До сих пор не выработалось единое и общеприемлемое определение общества. Последнее вообще трудно поддается строгой дефиниции. Оно и понятно. Помимо вышесказанного, ведь перед нами самая сложная и высокоорганизованная материальная система, выражающая сущность человека. Если невозможно дать исчерпывающее определение человека, то тем более это справедливо в отношение сути последнего. По понятным причинам, за пределами философской, научной рационализации человека и общества всегда останется неизмеримо больше неизведанного, чем познанное.
Как понятно, предметом своего преимущественного внимания диалектико-материалистическая социально-философская теория рассматривает общество именно в том смысле, в котором, как было сказано, выражается сущность (пусть и первая) человека. Каждый отдельный человек и общность выступает тогда его индивидуализирующим, уникальным носителем, выразителем, представителем. Как самая развитая форма материального движения общество представляет уже цельное единство материального и духовного, необходимости и свободы, детерминации и целеполагания, естественного и исторического... Этим самым, опять же, человеческое общество принципиально отличается от всех квазиобщественных формообразований, обнаруживающихся уже на уровне живой материи. Важнейшие отличительные черты общества становятся очевидными, помимо сказанного, при подходе к нему как к системе.
Согласно системному подходу, всякий предмет выступает какой-либо системой. При этом системы бывают чрезвычайно разнообразными. Один и тот же предмет может представлять (следовательно, осмысливаться) системой в весьма многих смыслах и отношениях. Это зависит как от данного предмета, его своеобразия (тоже, крайне множественного), так и от субъекта (исследователя), опять-таки, со своими особенностями. Зависит характер системы (равно системного анализа) и от тех средств, методов, подходов, которые субъект использует, может применять. Наконец, Характер системы будет зависеть и от культуры исследования, уровня научной зрелости его, целей, задач, преследуемых людьми, постигая конкретный предмет. Как показывает академик В.С. Степин [Степин В.С. Саморазвивающиеся системы и постнеклассическая рациональность / В.С. Степин // Вопросы философии, М., 2003. — № 7. — С. 5-16], современные условия предъявляют системному анализу (особенно больших, саморазвивающихся систем, куда относятся и общественные системы) весьма непростые требования с ожиданиями.
Можно утверждать, что в мире существует бесконечное множество систем. Больше того. Каждому предмету присуща возможность проявляться достаточно большим числом системных вариаций. Например, автомобиль это, с одной стороны, система (пусть механическая) узлов и деталей. С другой стороны, он система реализованных в нем принципов, знаний и т.д. Далее, автомобиль — это транспортная система, техническая система. Неорганическая, искусственная (в отличие от естественной) и т.д. В дополнение к сказанному, наша машина выступает моментом других систем и некоторой целостностью множества иных, образующих ее, подсистем.
Несмотря на бесчисленное многообразие систем в действительности, системный подход выявляет, прежде всего, наиболее важные и значимые, — как для понимания иных систем, самой действительности, так и для жизнеобеспечения во всех отношениях человеческого существования, — системы. Они, как общепризнано, выражают типическое, родовое, «матричное» для соответствующих разновидностей систем. И, совпадая с основными уровнями организации нашего мира, могут быть сведены к четырем. Это: неорганические, органические, социальные и духовные системы. Все они, разумеется, в свою очередь, состоят из целого ряда подсистем, систем. Причем, последние бывают большими, малыми, устойчивыми, неустойчивыми, открытыми, замкнутыми, пространственными, временными, функциональными, сложными, простыми и т.д. Они могут находиться в соподчинении, взаимосвязи, взаимодействии по самой различной логике. Помимо «линейных», современные исследователи выделяют различные системы и по степени их нелинейности, сложности, самоорганизации и саморазвития. Такого рода системы осмысливаются, как известно, подходом к действительности, складывающимся ныне на стыке комплекса наук под названием «синергетика». Среди прочего, «...саморазвивающиеся системы, — как пишет В.С. Степин, — характеризуются открытостью, обменом веществом, энергией и информацией с внешней средой. Здесь формируются особые информационные структуры, фиксирующие важные для целостности системы особенности ее взаимодействия со средой («опыт» предшествующих взаимодействий). Эти структуры выступают в функции программ поведения системы» [Там же. — С. 13]. Скажем, забегая вперед, что общество как раз и представляет сложную, открытую, самоорганизующуюся и саморазвивающуюся систему. Впрочем, этого тоже мало для него.
Все предметы, независимо от своего качества и количества, уже по тому, что суть системами, имеют много чего общего. Они в этом смысле могут быть осмыслены системным подходом, В чем, кстати, универсальность и преимущества последнего перед другими методами и формами познания. Не случайно, он выступает составной частью материалистической диалектики и может быть использован при анализе общественных явлений. «Сегодня, — говорит В. С. Степин, — познавательное и технологическое освоение сложных саморазвивающихся систем начинает определять стратегию переднего края науки и технологического развития» [Там же. — С. 14].
Любая система, как учит системный подход, состоит из своих элементов. Последние так взаимодействуют, связаны (уже в простых линейных системах), между собой, что создают то самое системное целое, коим выступает осмысливаемый предмет. Не будем останавливаться на том как (по какой диалектике) соотносятся между собой система и образующие ее элементы. Здесь, если вести речь о сложных самоорганизующихся, саморазвивающихся системах, дело обстоит далеко не так, как (вообще и, в частности, на уровне простых линейных систем), соединены целое и части, общее и отдельное и т.д. Скорей всего, тут имеет место, каждый раз своеобразное соотношение их.
Отметим еще один чрезвычайно важный момент в данной «сцепке», без указания которого существо системного подхода было бы не раскрыто. Среди множества связей и зависимостей, в которых находятся элементы системы, включая сложные, имеется, как правило, единственная связь, благодаря коей, элементы так «стыкуются», соподчиняются и организуются, так функционально дополняют и продолжают друг друга, что обеспечивается существование предмета в качестве именно данной системы. Именно эта связь создает систему как некоторое структурно определенное целое. Точнее — структурно-функциональное целое. Ее потому именуют структурообразующей связью, или просто — структурой соответствующей системы. Найти эту структуру, осмыслить ее, — одна из главнейших задач и целей постижения объекта как системы.
Очень часто потому, особенно касательно социальных явлений, системный анализ сводится к тому, что получило название «структурно-функционального анализа».
Конечно же, системный подход не упускает из поля зрения индивидуальности, своеобразия исследуемых объектов. Иначе, зачем выделять означенные типы и разновидности систем? Разве можно допустить чтоб, например, такая разновидность социальной системы как человек была тождественна во всем с представителем живой системы (тоже сложной самоорганизующейся, — скажем, «организм», «клетка» и т.п.). Различные типы систем, как сказано в учебнике по философии [Социальная философия: учебник / под общей редакцией Андрущенко В.П., Горлача Н.И. — Киев — Харьков: Издательский центр «Единорог», 2002. — С. 114-116], специфицируются информационной и энергетической насыщенностью, сложностью организации и функционирования, располагаемым элементами движением (активностью), свойственными им «степенями свободы», способом взаимодействия их с окружением и по многим другим показателям.
После проделанных (хоть и скупо-поверхностных) разъяснений относительно системного подхода можно обратиться непосредственно к обществу в интересующем нас плане.
Основные элементы общества как системного целого. Их соотношение

Итак, общество — своеобразная система. Как таковая, очевидно, она принципиально отлична от всех несоциальных систем, причем, многими факторами.
Своеобразится общество и в другом смысле, приняв во внимание, что система данная находится в историческом развитии. Одна общественная система потому не похожа на другую. Точнее, речь следует вести о типах, формах общественных систем (система феодального общества, первобытного общества и т.д.).
Но не только одна разновидность общественных систем отличается от другой, Различаются и системы одной и той же разновидности в силу своей исторической неповторимости, уникальности (о чем ниже). Собственно, в этом нет ничего удивительного. Ведь нет в природе двух абсолютно одинаковых предметов. Тем более, касается это самых сложных высокоорганизованных вещей, каковыми суть люди, общества и многое другое из материального уровня, куда они относимы. Назначение осмысливающего постижения (объемлющего также системный анализ), между тем, в том и состоит, чтобы, не теряя эту их уникальность, исключительность, фиксировать, находить совпадения, общие моменты, существенное, значимое для всех них...
Что же объединяет различные общественные системы, что в них общего, значимого? Что позволяет в данном отношении фиксировать системный анализ?
Да, он позволяет видеть в любом обществе, отвлекаясь от его неповторимости, совпадающую элементную базу, взаимосвязь и зависимость элементов в различных общественных системах, соответственно, те общие тенденции, механизмы, коими общество в самом общем виде устроено, функционирует и многое другое. Выделим же элементы, свойственные всякому обществу как системе.
Прежде всего, таковыми в обществе выступают с самого начала, несомненно, люди. То есть — означенные выше, представители, носители и выразители общественного.
Много чем человек в качестве элемента общественной системы отличен от элементов иных материальных систем. Его, как было сказано, нельзя понимать чем-то вроде части (или «атома») неорганических систем. Не есть он и каким-либо «органом», представленным организмом. Недопустимо его рассматривать также некоторой особью, являющей стаю (или рой, муравейник) на уровне биологической организации материи. То, что принципиально характеризует человека как элемента социальной системы, это его субъектность. К числу наиболее важных черт человека в качестве субъекта относимы практически-творческая активность, сознательность, культура, свобода, общественность, мирность, бытийность, временность и др. Благодаря этим своим особенностям люди выступают не только пассивными агентами (представителями и носителями) общественного целого, но ведут созидательную, самостоятельную жизнь. Они оказываются способными влиять на ход дел в обществе, направлять его движение, насыщать новыми смыслами и содержанием.
Люди, стало быть, существуют, действуя, поступая в обществе, преследуя свои цели, желания. Следовательно, взаимодействуют между собой. И эта-то их активность, деятельность, характеризующаяся многими чертами, — предметизующим и человекообразующим продуктивным творчеством, сознательностью, поэтичностью и т.д., — образует второй важнейший элемент общества как системы.
Созидая, люди взаимодействуют. Тем самым, мы переходим к третьему существенному элементу общества как системы, общественным отношениям.
Общественные отношения представляют собой один из главнейших элементов общественной системы. Ни одно общество не существует без них.
В самой общей форме, общественные отношения — это разновидности общедиалектических отношений, разворачивающиеся в социально-материальном движении. Другими словами, перед нами связи и зависимости, которыми люди, их дела, результаты и обстоятельства активности соединены в единое целое, общественную систему. Делая каждого человека нуждающимся в других людях, выражая неспособность существовать его без поддержки и помощи других, вместе с тем, ставя других в зависимость от него, данные отношения как бы «цементируют», связывая, упорядочивая, всех людей, а также материальные и духовные условия и факторы их жизни в своеобразную целостность, единство, получающее наименование общества. «В общественном производстве своей жизни, — пишет Маркс, — люди вступают в, не зависящие от их воли и желания, отношения» [8]. Эти отношения могут быть мимолетными (случайными) и постоянными, «близкими» и «далекими»... Они имеют место, как между отдельными людьми, так и между человеком и обществом, сообществом, между группами, институтами, между всеми элементами общественного целого. Они могут быть, далее, осознаваемыми или скрытыми, материальными или идеологическими, экономическими или политическими и т.д. Их потому бесчисленное множество. Каждый человек одновременно и в одном и том же месте может находиться в огромном множестве отношений с другими людьми и сообществами. Что примечательно, он об этом, иной раз, может не подозревать.
Социальные отношения как отношения, связывающие людей, непременно возникают и имеют место, поскольку люди (основной элемент общественной системы) суть деятельные сущие. Иначе говоря, они преследуют свои цели, интересы, осуществляют в жизни собственную волю. Но, так как действующих и волящих субъектов в обществе огромное множество, активности их переплетаются между собой, взаимодействуют, влияют друг на друга. Иначе говоря, они взаимосвязывают людей. Эти-то взаимосвязи, взаимодействия, выступающие в самой разной форме, и выливаются в что называется «общественные отношения».
Разумеется, люди могут соотноситься, взаимодействовать и нечеловечески, непрактически, когда, например, движутся как обыкновенные физические, биологические или как-либо еще предметы. Но в этом случае отношения их никак не могут считаться общественными. Так что, не все связи, равно взаимодействия людей являют собой социальное отношение. Лишь те из них, которые более менее развиты, дорастая до социально-практического уровня, характеризуются, указываемыми ниже, особенностями, приобретают достоинство социального отношения.
И, опять же, не все социальные отношения однозначно равноценны для жизни общества, людей (равно исследования). Особый интерес представляют прежде всего отношения устойчивые, касающиеся вещей жизненно значимых, охватывающие важнейшие области общественной жизни, имеющие особый статус. Таковы многие экономические, политико-правовые, этико-религиозные отношения. Таков также целый ряд культурных, идеологических, организационных, межличностных отношений.
Говоря о разновидностях общественных отношений, нельзя не видеть, что сами они в целом как-то соотнесены между собой. Во всяком случае, можно их разделить на две категории: материальные и идеологические. К материальным отношениям принадлежат, формирующиеся и существующие, в конечном счете, независимо от воли и желания людей. Ярчайшим примером подобных отношений служат производственные отношения. В процитированной нами работе Маркс говорит именно о них.
Идеологические же отношения — это все многообразные отношения, возникающие между людьми при сознательном участии последних. Таковы, например, большая часть политических отношений, отношения личные, моральные и т.д. Не следует полагать, что идеологические отношения производны от такого предмета, как «идеология». Они, повторимся, таковы, поскольку образованы при активном участии сознания людей.
Любое социальное отношение, далее, характеризуется некоторой внутренней структурой. Подобно каждому предмету, они являются системой, которая, как мы знаем, внутренне структурирована, состоит из взаимосопряженных элементов. Легко показать: несмотря на специфику различных общественных отношений, они, тем не менее, в плане устройства похожи друг на друга (см. Рисунок).

В предельно упрощенном виде, всякое социальное отношение включает в себя, по крайней мере, следующие элементы: 1) Предмет отношения; 2) двух субъектов (заинтересованных в данном предмете); 3) те функциональные полномочия и долженствования, которыми субъекты обмениваются, дабы реализовать свои интересы к предмету.
Под предметом социальных отношений понимается любая вещь, какой угодно объект, — материальный либо идеальный, реальный либо воображаемый, наличный либо долженствующий быть, — который представляет известный интерес людей, вызывает их активность по приобщению (завладению, пользованию, располаганию и проч.) собой.
Всякое отношение как взаимодействие двух субъектов, могущих быть весьма разными, предполагает обоюдно интересующий их предмет. Он-то и соединяет их, часто даже не подозревающих существование друг друга. Если бы связующего предмета не имелось, не возникли б и отношения. Предмет-посредник должен выражать интерес обеих сторон отношения, притягивать их к себе. Например, песок в пустыне, или камень на дороге, — покуда они не выражают какой бы то ни было значимой нужды людей, — ни при каких обстоятельствах не могут служить предметами отношений. Между тем, уже ряд районов на Луне выступают предметами отношений; вокруг них уже складываются отношения собственности. И это не случайно, не странные «причуды» кое-кого. Просто в виду дальнейшего освоения лунной поверхности, рано или поздно, она непременно будет выражать известный (экономический, или политический, быть может, даже военный и т.п.) интерес каких-либо групп людей, общественных сил, субъектов.
Итак, лишь когда по поводу предмета возникает интерес, и люди вынуждены как-то оговорить, регламентировать, взаимоопределиться относительно доступа, пользования данным предметом, тогда между ними складывается соответствующее (очень часто в зависимости от предмета, его значимости для людей) общественное отношение.
Субъектами отношений могут быть отдельные люди (как минимум, два человека), отдельный человек и общность, сообщества, институты, юридические и физические лица, предприятия и т.д. Субъекты данные наделены известными интересами, устремлениями, ожиданиями и проч. К тем либо иным предметам. Без этого отношения не может быть.
В итоге сложившегося отношения дело оборачивается так, что вступившие в него стороны заключают между собой известный «контракт» (писанный или не писанный), по которому они обретают к предмету интереса соответствующие (оговоренные) права и [/B]обязанности[/B]. Причем, выходит так, что «права» одной стороны предполагают «обязанности», (долженствования, функциональную нагрузку, полномочия) стороны другой. Точно также, наоборот.
И такого рода «контрактами», правами и обязанностями каждый отдельно взятый субъект общества «повязан» не только с каким-либо другим отдельным субъектом. Иначе говоря, один и тот же человек в обществе находится одновременно в огромном множестве отношений, которые, тем самым, всецело вписывают его в общественную систему, как бы связывая по «рукам и ногам» соответствующими обязанностями, функциями. Вместе с тем, — наделяя его также известными правами, полномочиями. Хотя, порой он даже не подозревает о существующих между ним и другими субъектами связях, это, однако, не мешает, ему действовать, жить, мыслить, переживать, занимать свое место, выполнять роль в полном соответствии с тем, как все обставили отношения, где он пребывает.
Говоря о соотношении прав и обязанностей людей в обществе, важно понять, что любое право человека, коим он пользуется, располагает, — не «дар с небес» (подобно пенсиям, коими правительство РФ жалует своих, «удостоившихся», граждан [???]), не свойственно ему «естественным» образом (тем более, когда «естественное» низводится до природы в узко-натуралистическом смысле). Все права проистекают из общества: из его потребностей, возможностей, способностей, обязанностей, которые оно берет на себя в целях обеспечения, защиты своих членов. Вместе с тем, нет ни одного права без обязанностей: если человек заполучил «право», то, тем самым, также берет на себя «обязанности», предполагающие, по крайней мере, права другой стороны отношения. Нет и обязанностей без прав. В этой связи следовало бы камня на камне не оставить от либералистического понимания, когда взаимосвязанные права и обязанности людей в обществе разрываются и противопоставляются друг другу. Того хуже, — когда в целях политической конъюнктуры, умышленно педалируют на известных правах (например, «правах человека», правах секс. Меньшинств), предварительно вырвав их из социального контекста, абсолютизировав и придав им достоинство «непререкаемой истины», «неотторжимой свободы»...
Далее, следует подчеркнуть, что, по крайней мере, наиболее важные взаимодействия, отношения, больше того, дух и содержание всех отношений изначально заданы, предопределены тем структурообразующим началом, которое характерно для соответствующей общественной системы. Как учит материалистическое понимание общества и истории, для всех до сих пор существовавших общественных систем данным структурообразующим началом выступал материально-экономический фактор. В том либо ином историческом типе общественных систем к нему примешивались то одна, то другая группа факторов.
Так, феодальная общественная система функционирует и структурирована при явном приоритете религиозного комплекса. Современные социальные системы характеризуются исключительной ролью политического момента. Так что даже не поймешь, где кончается экономика, где начинается политика. Надо ожидать, весьма специфичным будет структурообразующий элемент в последующей (событийной) истории человечества. Вряд ли он повторит уже былое.
Среди множества социальных отношений весьма значимы такие, которые имеют жизненосный характер для общества. Без них нормальное функционирование и, вообще, существование общества просто невозможно. Потому общество и сами люди, все общественные элементы заинтересованы, чтобы они протекали «как надо», по заведенному «порядку», чтобы никто и ничто их не нарушало. Именно для этой цели в обществе специально создаются социальные институты и учреждения, призванные поддерживать, сохранять, обеспечивать и т.д. «нормальное» протекание сложившихся отношений между субъектами общества.
Взаимодействующие и соединяемые соответствующей структурой (господствующих отношений), люди в общественной системе, помимо социальных институтов, образуют целый ряд других, так сказать, «вторичных» элементов: социальную структуру (социальные организации, движения, социальные общности), политико-правовую структуру. Неотъемлемыми элементами всякого общества выступают также общественное (материальное и духовное) производство, природа («географическая среда»), быт людей, народонаселение, культура, духовная жизнь, общественное сознание, сферы общественной активности людей, язык и т.д. Все данные элементы весьма значимы сами по себе и для жизни общества; они весьма активны, влияя и взаимодействуя друг с другом. Общество, как среда, условие и результат взаимодействия данных факторов, опять-таки, обнаруживает себя реальностью, весьма сложной и трудоемкой для постижения.

Материальное и нематериальное в обществе

В материалистическом понимании истории названные и иные элементы принято группировать на две противостоящие друг другу сферы: «общественное бытие» и «общественное сознание». Иначе данные сферы именуются, соответственно, «материальной» и «духовной сторонами общественной жизни». Стало быть, нам предстоит прояснить, что есть что здесь и как они соотносятся между собой.
Выше не раз говорилось о материальных аспектах общественной жизни. Постараемся же прояснить теперь существо материального момента общества. Раскроем, какие явления жизни людей образуют материальную сторону, что представляет из себя общественное бытие. Вообще, какими особенностями характеризуется материальное, материя применительно к обществу. Соответственно, как оно соотносимо с духовной стороной общественной жизни.
Во-первых, следует проконстатировать, что и применительно к обществу работает общеметодологическая установка диалектического материализма относить к материи, материальным явлениям что угодно, коль скоро ему присуще свойство объективной реальности. Это значит касательно общества как системы, что любые общественные явления, существующие объективно-реально, могут быть рассматриваемы как материальные.
Отсюда, среди прочего, вытекает: даже идеи, ценности, ряд явлений духовной жизни, многими относимые к нематериальной сфере, должны быть расцениваемы материей, материальными. Чтобы какая-либо мысль, идея обрела достоинство объективной реальности, достаточно объективировать. Иначе говоря, придать ей общепризнанный в обществе, тем более, воплощаемый статус. «Идеи, овладевшие массами», как говорил Маркс, уже материальная сила.
Среди прочего, — скажем это, несколько повторившись, — для своей «материализации», любая идея должна стать нужной, значимой; она, как говорится, должна «витать в воздухе», «воплотиться в массы», стать нормой, образцом, принципом, «руководством к действию» и т.д. Если всего этого нет, то вряд ли она «дотягивает» до объективно-реального существования.
Так, когда какая-либо мысль (даже очень важная, как обнаружится впоследствии) пока еще остается в моей голове, — о ней никто ничего не ведает, ей не «воздали», не признали, — не может быть отнесена к материальным явлениям и, потому, остается в пределах сознания. В плане сказанного, многие явления и направления активности таких сторон общественной жизни, как мораль, религия, искусство, поскольку они выражают принцип объективной реальности, должны быть признаны реалиями общественного бытия.
Во-вторых, к материальной стороне общества необходимо причислить всевозможные вещи, без которых человек не способен просуществовать, причем, даже физически. Эти явления обычно принято называть материальными благами. К ним, несомненно, следует отнести, например, пищу, питье, жилище, одежду, воздух и др. Обо всем этом выше мы говорили. Важно понимать, далее, что материальные блага не являются чем-то константным. То есть, круг их непрерывно изменяется в сторону роста по мере общественного прогресса и очеловечивания человека. Предметы, некогда не бывшие материальными благами, в дальнейшем могут стать таковыми.
Так, автомобиль в момент своего появления никак не мог быть включен в круг материальных благ. Он, скорей всего, являл нечто от предметов роскоши. Однако, в дальнейшем, уже в современных условиях высоко урбанизованной цивилизации, развитой инфраструктуры, средств коммуникации и т.д., автомобиль, несомненно, превращается в материальное благо. Человек сегодня уже не в состоянии обойтись без него, причем, не только в плане экономическом, но также общекультурном.
Но самое главное, в-третьих, состоит не столько в существовании материальных благ, а в том, что блага эти человек вынужден создавать. Другими словами, блага данные не существуют в готовом виде. Если и существуют отчасти, как дар природы-матери, то в очень ограниченном объеме: на всех людей их ни в коем случае не хватит. Потому-то, людям с неизбежностью приходится создавать их: изготавливать, производить, продуцировать.
Отсюда, создание (производство, произведение) материальных благ — а вместе с этим вся сфера жизни людей, где и как все это осуществляется, — выступает главенствующей и определяющей стороной общественной жизни. Она, следовательно, должна быть расцениваема материальным моментом общества. Причем, — наиболее важным, выражающим специфический способ существования человека в мире и с бытием.
Разумеется, люди создают необходимые для своего существования материальные блага различно, не только производят их. Но в любом случае, как бы это создание ни осуществлялось, какие бы формы ни приобретало, оно, безусловно, образует материальное начало любого общества. Создание материальных благ — вечная и, так сказать, естественная материальная необходимость человека.
На основе означенных критериев материальности явлений общества мы уже способны выделить в последнем именно материальную сферу, общественное бытие. В дополнение к сказанному, сюда следует отнести объективно-реальные аспекты экономической, политической, правовой этико-религиозной, философской, эстетической и проч. Сторон жизни. Далее. В круг материального в обществе нужно включить все так называемые первичные социальные общности (классы, слои, этносы и т.д.). В равной мере следует вписать и общности, приобретшие исключительно-значимый статус в жизнеотправлениях общества. Семья, быт, демографические аспекты общества, культура, язык, природное окружение, бытие, а также многое другое, выступающее в качестве объективной реальности в соответствующем обществе, тоже охвачены сферой общественного бытия.

Основной общесоциологический вопрос

Как нетрудно видеть, после проведенной «сортировки» удел материальной жизни общества выглядит предельно широким. По существу, на долю того, что называется духовной сферой, общественным сознанием, остается слишком мало что. И в этом нет ничего удивительного и, тем более, непозволительного. Ведь, в конце концов, вся действительность, которой мы живем, материальна. И даже самые, вроде бы, далекие от материи явления, есть не что иное, как проявления, обнаружения последней. Следует не забывать, что, «кроме движущейся материи, в мире нет ничего, и познавать больше нечего» (К. Маркс). Предложенный подход трактовки материального применительно к обществу предельно раздвигает и укрепляет позиции материализма. Собственно, так оно и должно быть: материализм, коль скоро мы отстаиваем его правоту, должен быть мощным, всесильным и всеядным. Он не должен оставлять места для иных мировоззренческих позиций. Придерживающемуся материализма (причем, диалектического), вопрос о соотношении материи и сознания в обществе приобретает предельно ясное и однозначное звучание с подобающим ответом.
Тем не менее, означенная материальная сторона не охватывает всего общества: за пределами материального (пусть и размытого, не жестко ограниченного) остается еще и сфера нематериального, общественного сознания. Как соотносятся между собой данные сферы? Что первично? Данный вопрос иногда расценивают как «основной вопрос философии применительно к обществу». Называют его и основным общесоциологическим вопросом.
Для идеалистов касательно общества, конечно, сфера сознания (в том числе общественного) предельно раздвигается, а материальное низводится до вышеозначенного статуса, выражающего все низменное, чувственно-животное, «вещественное» (прежде всего в механистическом, потребительском смысле). Попытки идеализма расширительного понимания нематериальной стороны общества, иной раз, даже заражают материалистов, коль скоро, конечно, они «не тверды на ногах».
Точно также, очевидно, как идеализм решает сформулированный вопрос о соотношении двух сфер: сознание — первично, а материальное — вторично.
Выше мы уже имели возможность коснуться данного вопроса, потому, не будем снова входить в разбирательство дела. Скажем лишь, что окончательного и безоговорочно истинного решения соотношения материального и идеального среди философов нет и быть не может. Однако, косвенное решение в пользу материалистического понимания истории-таки, имеется. Добавим в этом отношении к вышесказанному, что философия диалектического материализма всегда стремится опираться на реальные факты, выверенные наукой. Вообще, он теснейшим образом связан с прогрессом науки. И особенно — практики. Диалектический материализм, как известно изначально практическая философия. И решение всех вопросов, особенно смысложизненного, социо-гуманитарного характера, он ставит на практическую основу. Среди прочего, — стремится решать их в связи с запросами, реальными возможностями и интересами практики. Саму же последнюю он понимает и реализует (как будет показано ниже) не примитивно, оскопленно и ущербно, что характерно остальным философским построениям. Диалектический материализм, далее, открывает истину, внимая зовам бытия и человеческого бытия. Он исходит из объективно-реальных земных условий, потребностей и способностей людей, равно веяний времени, истории. Всегда связанное с прогрессом, с революционно-освободительными движениями, будущим, материалистическое понимание истории чуждо апелляциям к всевозможным «внеземным» мистическим силам в решении социально-философских, гуманитарных вопросов. В своих исканиях и борениях данное учение принципиально партийно, выражая интересы незащищенных, обездоленных народов, общностей и людей. Оно всегда против различных проявлений несправедливости, социального неравенства, лжи, угнетения и эксплуатации людей. Вот почему, сказанное выступает подтверждением и гарантией того, что материалистическое понимание истории принципиально заинтересовано в объективном отражении процессов и явлений общественной жизни, в истинном и не ангажированном подходе к решению различных социально-философских вопросов, в том числе рассматриваемого. Истина потому — всегда на его стороне. Всего этого, разумеется, никак не скажешь об иных философских движениях (особенно современности)...
Отстаивая материалистическое решение «основного социологического вопроса», конечно же, следует избегать прямолинейности и примитивизма. Это, среди прочего, означает, что, хотя материальному началу в обществе и принадлежит несомненный приоритет, тем не менее, сознание тоже весьма активно воздействует на материальные явления, материальную сферу в целом. Общественное сознание в этом смысле, говорят, «обладает относительной самостоятельностью к общественному бытию». То есть, может иной раз опережать, отставать от материального начала, даже задавать ему тон, забегая вперед. Но, в конечном счете, в основе своей, как учит последовательный материализм касательно общественных явлений, сознание вторично по отношению к материи, оно обусловлено последней.
Еще одно важное замечание относительно материалистического решения основного социологического вопроса. Ведь он предполагает, среди прочего, определение человека в отношение того, во имя чего жить. И когда материалистов обычно упрекают, что они «вульгарны», «меркантильны», устремлены к вещной наживе, вещному обогащению и т.п. (полагая при этом означенное оскопленное утилитаристское видение материального), то материалисты призваны напомнить своим оппонентам, по крайней мере, два момента. Во-первых, настоящий материалист не позволит (ни себе, ни кому другому) так узко понимать материальное. Вместе с тем, для настоящего материалиста ни в коем случае не может выступить в качестве самоцели то либо иное материальное явление, предмет, поскольку он (будучи вещефицирован) вырван из контекста всей материальной стороны данного общества, истории. Ведь первично не просто материальное (чем бы оно ни являлось) а материя, материя без изъятия, в целом, общественное бытие (ежели ограничиться обществом). А во-вторых, если материалист и нацелен на материальное в жизни, то он не только не зацикливается на данной конкретной материальности (скажем материальных благах, деньгах, власти, или даже удовольствиях), но, что не менее важно, диалектико-материалистическая нацеленность никогда не носит частные, эгоистические интересы и устремления. Тем более, — «вещно»-потребительские. Вообще, просто нелепо, когда человек обогащается ради обогащения же, или просто приобретает материальные блага («вещи»), для их дальнейшего накопления в своем владении. Нормально, напротив, другое: когда человек стяжает блага, власть, силы ради их преумножения для других, для подлинной общественной пользы, истории, бытия. Причем, все последнее выступает не просто фразой, или лицемерным прикрытием личного эгоизма и частного присвоения, а в действительном смысле. Настоящий материалист, в том числе применительно к обществу, не должен забывать, что не человек по своему разумению и хотению чинит произвол в жизни. Вне и независимо от него существует объективная материальная реальность (бытие, Божественная мать-природа). Все сущее вокруг, как и сам человек, обязано последнему. Лишь живя в соответствие с объективной необходимостью, законами, тенденциями, веяниями и зовами материальной действительности, опираясь на них и используя их в своей творческой активности, он (человек, общество) может рассчитывать на существование и перспективу. Как бы ни был силен человек, как бы далеко ни распространялось его могущество, перед лицом объективно-реального бытия он в собственных идеях-устремлениях всегда слаб, не самодостаточен, своемерен. И материя (бытие) присутствует не где-то там, за пределами человеческих возможностей, вне общества, вне культуры. Она во всем и везде, что бы ни делал, к чему бы ни устремлялся человек. Надо это видеть, понимать, признавать и жить, сообразуясь с ней, реализуя ее веяния, зовы, почины, — короче, живя со-бытийно.
И последнее. Характеризуя общественные явления, в частности, выясняя соотношение материального и духовного в обществе, мы, по сути, включили в материальную область почти все стороны общества, в том числе — духовные факторы. Мы показали, что моменты духовной жизни, оставаясь таковыми, тем не менее, настолько объективно-реальны, следовательно, материальны, что воздействуют на ход жизни в равной мере со всеми остальными материальными факторами. В этом смысле ставить вопрос о том, что главней, что первичней в делах жизнепротекания, материальные или духовные моменты, — становится как-то неважным, излишним. Все факторы, — как материальные, так и духовные, по крайней мере, которые столь же материальны, как и любые другие факторы, — «работают», влияют, видимо, в равной мере. Или — если и нет, то ведь это не столь важно, не имеет особого мировоззренческого, смысложизненного значения.
С другой стороны, коль скоро материальность охватывает, по сути, все моменты протекания общественной жизни, стоит ли так педалировать на разделении этих явлений на материальные и не таковые? Это уже очевидно из факта, что одни и те же явления становится просто трудно отнести к материальной или нематериальной сферам. Скажем, куда отнести институт государства? Как быть с таким явлением как «информация» В конечном счете, любой социальный предмет выступает как бы двумя своими ипостасями: материальной и духовной. Достаточно взять для примера простую детскую игрушку, как уже в ней это двуединство материального и духовного налицо...
Конечно, в известные времена, эпохи, быть может, было весьма актуально не терять из виду приоритет какой-либо из сторон в данном двуединстве. Однако, в сегодняшней действительности, тем более, впредь, такая необходимость просто отпадает. «Отпадает» уже потому, что, порой, оказывается просто сложно усмотреть что именно в данном предмете от материальности, а что от не таковой, от духовности. Так что, вопрос о соотношении материального и нематериального (в частности, духовного, которое при ближайшем рассмотрении столь же материально) с известной поры становится не столь значимым, как прежде. Во всяком случае, этот вопрос не может уже претендовать на место основного социологического вопроса. Имеются куда больше значимые и актуальные вопросы, над которыми следует, по крайней мере, сегодня, ломать головы.
В этой связи, мы полагаем, наиболее значимый и весомый вопрос на сегодняшний день — это вопрос о путях спасения, о выходах из тех «завалов», где современная действительность очутилась. Не «разгреби» их, не преодолей современный человек предстоящие тупики движения, не «перескочи» уже разверзшуюся инфернальную пропасть, — он просто пропадет. «Пропадет» со всем миром, историей. Этот вопрос о путях спасения, об обретении достойного исторического будущего — он может звучать по-разному, — действительно, самый насущный, самый значимый. Именно практическое и теоретическое решение его в различных ответвлениях предстает во весь рост с роковой неотвязностью перед современным человеком. Мы еще будем иметь возможность возвратиться к нему, причем, — под иными ракурсами.
Пока еще лишь заметим, что не может быть, чтобы люди постоянно, из века в век «ломали головы» над одними и теми же проблемами. Меняются времена, меняются эпохи, — соответственно, меняется их содержание, смысловая «начинка», — меняется и круг тех проблем (в том числе насущных, мировоззренческих), которые приковывают к себе и определяют решение всех остальных вопросов. И означенный круг вопросов приобретает актуальность, первостепенное значение, претендует на статус основного вопроса не только для материалистов. В принципе, он значим и для идеалистического мироотношения. Да и любые социально-политические, идейные, духовные движения, независимо от своей мировоззренческой ориентации, «цветности», оказываются захваченными вопросами спасения и обретения миру достойного будущего. Всех они касаются, всем значимы, что и показательно для того что выступает основным вопросом эпохи, времени, значит, и философии. Но оставим пока этот разговор и обратимся к дальнейшей характеристике общества.

sgaliev

Существование и развитие общества как естественноисторический процесс

Общество, выяснили мы, — состояние высшей формы материального движения, особая, сложно устроенная, открытая и самоорганизующаяся система, где возможен человек. Оно существует, функционирует, процессирует по своим специфическим законам. Способом его (как и остальных разновидностей человеческого бытия) существования выступает практика. Существуя же практически, то есть, двигаясь, общество, как и всякий предмет, находится в изменении, развитии. Нет раз навсегда данного общества, или какого-либо общественного явления, феномена. Все тут постоянно трансформируется, переходит в иное состояние.
То обстоятельство, что общество, в том числе социальные явления, находятся в движении, прехождении, видимо, никто не может оспаривать. Это — несомненный факт. Из философского рассмотрения связи движения и вещей очевидно: ничто не может оставаться вне движения. Недвижный предмет — нечто нелепое, бессмысленное, потому, невозможное.
Однако, когда речь заходит о развитии, о прогрессе в общественной (тем более, мирной, человекобытийной, поскольку о них даже не говорят) жизни, в том числе касательно каких-либо сторон и моментов общественного целого, то в данном отношении с «разговорами» далеко не так все просто. Во всяком случае, уже давно сложились точки зрения на сей счет, которые порой носят взаимоисключающий характер.
Одни обществоведы признают правомерность использования категории развития в связи с общественной жизнью. А другие, напротив, сомневаются (Ю. Бохемськи) еще более, отрицают развитие общества. Особенно большое распространение приобретают последние подходы в условиях кризисности общественной жизни. Поскольку же современная эпоха уже издавна являет собой перманентный, причем, углубляющийся системный кризис, неудивительно большое распространение здесь адептов, лишающих общество такой особенности, как развитие.
При этом полагается, что за все время существования общества, в принципе, не произошли никакие уж очень особенные перемены. И в дальнейшем таковые не предвидятся. За всеми видимыми вариациями общественной жизни, изменениями, наблюдающимися здесь, суть дела сохраняется одной и той же. Все возможные «новшества», входящие в общественную жизнь и видимо разнящиеся между собой (порой даже до «радикальности»), при углубленном осмыслении, ничего нового не представляют из себя. Так что справедливо положение, согласно которому «Ничто не ново под Луной».
Другие сторонники рассматриваемой позиции полагают, что, если и существуют какие-либо серьезные перемены в становлении обществ, культур, то они, самое большее, носят лишь локальный характер. Другими словами, использовать категорию развития можно лишь по отношению к отдельно взятой конкретной культуре, обществу. Каждое общество, культура, тем самым, подобно живому организму, приходит в мир, растет, взрослеет, дряхлеет и, наконец, бесследно уходит. Приходящее, возможно, вослед ему, общество, тоже начинает свою жизнь заново и так же исчезает с исторической арены (О. Шпенглер, А. Тоинби и др.). В этом смысле за время существования человека на Земле существовало множество самостоятельных культур, цивилизаций, обществ, не образующих при сем какой-либо преемственно взаимосвязанный процесс. Можно иной раз указать факт перехода одного общественного организма в другой. Тем более, справедливо находить в жизни одного и того же общества различные стадии. Судьба каждого общественного целого позволяет выделить, по крайней мере, два прямо противоположных этапа, которые уже Экклезиастом зафиксированы в качестве «времени собирать камни» и «времени камни разбрасывать». Тем не менее, сторонники рассматриваемой точки зрения (причем, из прошлого и современности) отрицают в процессировании отдельных культурных систем единое сквозное движение, «магистральную линию», где бы общественные организмы могли быть распределены, устроены. Поскольку не образуется единая преемственная цепь развития (истории), цивилизации, культуры «замкнуты» друг для друга: у каждой своя судьба, свой удел. А раз нет истории, постольку, собственно говоря, «нечему учиться у истории».
Для иной категории ученых (преимущественно либерально-буржуазного толка), если в общественной жизни и имеет место нечто от прогресса, развития, то только в том смысле, что он привел историю к состоянию, где они живут. И на этом социальный прогресс остановился, чтобы обеспечить вечность наличному порядку вещей. Еще К. Маркс дал едкую критику подобных взглядов в ряде своих работ. И, тем не менее! Как совсем недавно повсеместно и на все лады, безапелляционно и «желанно» прозвучала идейка «конца истории» одного из скороспелых авторов. Но как, тем не менее, был короток «век» этой «песни», благодаря происходящим сегодня переменам на мировой арене!..
Третьи мыслители (обычно выражающие кантианство) отвергают развитие в обществе, рассуждая о нем по аналогии с природой. В природе, говорят они, развитие очевидно. Оно носит объективный, естественный характер. Между тем, общественная жизнь весьма разнится от природы: это поприще и результат деятельности самих людей (субъектов), обладающих «волей». Следовательно, не может общество развиваться, подобно природным феноменам. Развитие имеет место лишь относительно вещей, существующих закономерно, объективно, естественно, детерминировано и т.д. Явления же общества, социальная жизнь в целом не существуют таким образом...
Можно было б указать и другие трактовки, отрицающие социальное развитие, в конечном счете. Однако, ограничившись, скажем, что в целом, подходы данные ложны, ибо не соответствуют действительности. Уже объективный научный взгляд на состояние дел в общественной жизни с несомненностью фиксирует, что последняя развивается.
Конечно, не следует не замечать ряда, так сказать, «корней», влекущих к противоположному мнению. Так, нельзя не видеть: общественная жизнь — весьма сложный процесс. Здесь почти все события, явления достаточно уникальны, неповторимо своеобразны. А, с другой стороны, — действуют одаренные сознанием, свободой, люди, народы со своими судьбами, жизненным опытом. В общественном процессе причудливо порой переплетаются различные интересы, отношения, устремления, причем, как объективного, так и субъективного характера. Потому, иной раз, тем более, при неуглубленном, того хуже, конъюнктурном рассмотрении, действительно кажется, что никакого развития нет. Уникальность, которую можно отнести как к культуре в целом, так и к, выражающим последнюю, народам, отношениям (между людьми, общественными силами, структурами), в известном смысле сложно подвести под единый знаменатель с тем, чтобы окрестить все это, например, развитием. Тем более, — в том смысле, как последнее имеет место в естественнонаучных предметах. Можно в плане сказанного понять и тех мыслителей (идеологов), которые отрицают развитие общества по, так сказать, сугубо «Земным», конъюнктурно-идеологическим мотивам.
Наконец, отрицание развития общества напрашивается и в случае, когда при осмыслении, что и как делают люди в конкретные эпохи, как решают соответствующие политические и иные задачи, — можно находить «подобие схем». Другими словами, — сходные механизмы, штампы, «рецепты», коими стоящие задачи решаются, а цели — достигаются. Не случайно и отнюдь нередко (если не всегда) ведь, что люди, дабы легко вершить свою настоящую жизнь, бывают вынуждены рядиться в «костюмы» героев прошлых эпох, действуя, пользуясь прежде приобретенным опытом и т.п. Верно, заимствуется лишь схема, общая канва деятельности. Она насыщается современным содержанием, фактурой, материалом, фабулой. Но кажется, что существо дела не меняется. И, «выходит»: люди, вроде бы разыгрывают вечно один и тот же набор «исторических спектаклей», меняя лишь «декорации» и т.п.
Все же, как бы ни подмывало в таком ключе, согласившись с Великим Шекспиром, отождествить исторический процесс с «большими подмостками», где разыгрывается одна и та же драма, — причем, теми же «куклами», ведомыми «безвестным кукловодом», — жизнь общества иначе вершится. Она, действительно, развивается, представляя, хоть и непростой, но исторический, вернее, естественноисторический процесс.
Достаточно окинуть осмысляющим взглядом путь, пройденный человечеством с момента своего прихода на Землю, как становится очевидным, что он (путь) далеко не просто движение, воспроизводящее одно и то же состояние, порядок вещей. Человечество, шествуя миром, существенно изменялось, поднималось на новые, более высокие ступени созревания. В экономике, искусстве, моральной сфере, религии, — словом, везде человек прогрессировал: рос, мужал, набирался опытом способностей, потребностей, умений. Он расширяет сферы своих возможностей, раздвигает горизонты мира, коим живет, восполняется жизненным опытом, более могущественными силами, осваивает новые источники сырья и энергий. Углубляя познание действительности, люди научаются властвовать над своим окружением и над самими собой. Разумеется, в этом процессе не могут не меняться формы и типы общественного устройства, способы, каким человек утверждает себя в мире, добывает «хлеб насущный». Да, с момента возникновения человека, общества сменялись по линии восхождения типы культур, отношений и организаций людей в совместной жизни. Менялись, совершенствовались как сами люди (на уровне индивидуальном, личностном), так и общности, коими они объединялись, человечество в целом.
Так что, при объективном, не ангажированном известными силами и интересами взгляде, Не видеть происходящих перемен, ведущих к радикальным сдвигам, преобразующим существо дела в общественной жизни внутренне, содержательно, — нельзя. Сводить же достигаемые «новшества», которые, как ни старайся, невозможно не замечать, к пресловутой «смене декораций», нынче непростительно. Тем не менее, следовало бы, внимательно присмотревшись, понять, что данная «смена декораций», — вместе с «костюмированиями в старину», «заимствованиями», «повторами» воспроизведением на различных этапах истории «сходных механизмов» и проч., — далеко не случайно. Тем более — нечто «не заслуживающее внимания», выражающее, в лучшем случае, попытки решать насущные проблемы жизни посредством «подражания». Есть во всем этом весьма серьезная логика и смысл, о которых мы поговорим в своем месте.
Стало быть, перемены, процессы, наблюдаемые во всех сферах самовыражения человеческого, — где имеет место совершенствование, восхождение от одного качественного состояния к другому, влекущие к обновлению жизни по сути, к расширению творческих способностей, потребностей и устремлений людей, сообществ, — не могут быть названы иначе, как развитием, историей. И Важно тут, что развитие, исторический процесс обнаруживаем не просто в какой-то культуре, в какой-то локальной части человечества. Не так обстоит дело, что лишь какие-то цивилизации растут, прогрессируют. Причем, — с тем, чтобы рано или поздно раз навсегда и бесследно исчезнуть, как представляется означенным выше подходам. Суть, как раз, в том, что человечество в целом, так или иначе, находится в едином, всеохватном процессе становления. Можно, другими словами, утверждать о единой магистральной линии прогрессивного движения, охватывающей, так или иначе, все народы, все регионы человечества. И прогресс данный вершится преемственным, поступательным процессом. Неверно полагать, что каждый народ, культура начинает свое движение заново. Если б на самом деле так обстояло, то человечество навсегда остановилось бы на самых ранних этапах прогресса. История, развитие общества в этом смысле есть движение, формируемое всеми странами и народами, всеми людьми, вместе взятыми; каждый привносит сюда свою незаменимую, неподменимую лепту; каждый, тем самым, преумножает копилку кумулятивного шествия.
Под таким углом зрения путь, пройденный человечеством до современного состояния, предстает весьма непростым процессом. На самых ранних этапах своего существования люди были объединены в первобытное общество с общинно-родовым устройством жизни и вытекающими отсюда формами активности, являвшей историческое начало крайне поверхностно. На этой ступени существования, в силу неразвитого характера средств добывания человеком жизненных благ, еще отсутствует частная собственность как таковая. Она возникает и приобретает господствующее положение на следующих ступенях исторического процесса: в рабовладельческом, феодальном и капиталистическом обществах. В докапиталистических обществах способ, каким человек существует в мире, можно назвать натурально-личной практикой. С приходом капитализма люди уже утверждают себя, производя, производяще-практически.
На первых этапах своего существования человек, хоть уже и выделился из природы, но, тем не менее, находится всецело в зависимости от нее, соответственно, живет мерами, ритмами и циклами самой природы, беря у нее (собирая) необходимое для своего существования в готовом виде. С Нового же времени человек испытывает сознание господства над природой. Он уже не может довольствоваться тем, чем и как обеспечен матерью природой — вынужден производить (по своему усмотрению) необходимые для себя жизненные блага. Если в первобытнообщинном строе еще нет ни классов, ни государственного устройства жизни как таковой, то с приходом последующих обществ наличие классов и государственного объединения людей, народов становится высшей очевидностью. Происходят радикальные перемены также в правовых отношениях и правосознании.
Можно было бы еще многое сказать относительно того, какие перемены являют собой соответствующие формы общества, представляя исторический процесс и сменяя друг друга, здесь. Однако, ограничимся лишь одним указанием. Будет верно, вслед за Гегелем, утверждать, что весь исторический процесс человечества, взятый в целом, являет собой «прогресс свободы» (воли). На самом деле. Каждый последующий этап в историческом становлении народов убеждает, что возможности людей относительно их свободного (самостоятельного, вольного) самоутверждения расширяются. Если, скажем, сравнить современного человека с тем, как был в состоянии свободно осуществлять себя древний грек, то легко видеть, что наш современник в этом отношении несравненно более могущественней, свободен. Границы и размеры его активности (значит, свободного самоизъявления) для грека покажутся фантастическими, «богоравными». При этом современный человек свободен не просто в плане техники, силы, знаний, но также в плане своих общественных возможностей: политической, правовой самореализации, свободы воли, в области искусства, поведения, социальной защищенности, общественного устройства, демократичности и т.д.
Хотя, верно и то, что в морально-экзистенциальном смысле, в смысле человечески-духовном наш современник не много выигрывает по сравнению со своими предшественниками, в том числе означенным греком. Тем временем, свобода как воля своим неотъемлемым моментом предполагает именно сторону моральную. Ведь мораль, нравственность (этическое в целом) — поприще воли, вольного самоизъявления человека. Когда человек этически не развит, тем более, деградирует в моральном отношении, — разве можно признавать его свободным? Между прочим, почти все исследователи как-то обходят данный аспект свободы...
Впрямь, силы и мощь (особенно производяще-технологическая, разрушительная), приобретенные человеком наших дней, велики. Но соразмерны ли они его миру, соответственно, заботам, ответственности, обязанностям, моральности, которые от него окружение ждет? И ожидается, действительно, многое. Полагать же, что эспектации данные могут быть удовлетворены как бы автоматически, средствами, так сказать, «самотечного» вызревания предмета ожиданий, далеко не приходится. Так что, как на нашего современника, так, видимо, на все того же грека (поскольку они настоящие люди) возложено, по сути, одинаково многое. И каждый — в соответствующее время, адекватно жизненной ситуации, в пределах своего мира и бытийной устремленности, — призван быть готовым, способным и умеющим к располагаемой свободной самореализации по меркам возлагаемых на него ответов, надежд, упований, эспектаций. Но, как бы там ни было, надо признать: от современного, более свободного, человека требуется для мира, жизни (особенно их сохранения, множения, дальнейшего развития) гораздо больше забот, нежели от человека предшествующих эпох в сходных ситуациях. Современный человек в своей свободе (воле, самостоятельности), сказано, стал поистине богоравным по возможностям, силе, могуществу. Весьма важно потому, как он употребит свою «богоподобность».
Между тем, симптоматичным для нашего времени является как раз то, что люди склонны направлять свою производяще-свободную мощь именно на деструктивность, но не на созидание. Тем более, — что последнее не так просто дается: как говорится, «ломать — не строить». Современный мир стал хрупким и зыбким как раз от означенной человеческой мощи в смысле производства и свойственной ему техники, но немощи в смысле подлинно человеческой, ответствующей бытию, моральности. Беда происходящего в современном мире в том, что подлинная человечность и моральность принципиально разошлись с несомой производящей практикой свободой (как либеральной данности) творчества и моральности. Да, кризисность действительности, — воочию подстерегающие ее инфернальные ямы-тупики, — существенно обязаны последнему обстоятельству. Мир, вся планетарная жизнь нынче уже ждут спасения от деструктивности, разложения, из-за неумолимо производяще-развернутой поступи, главным актером коей выступает все тот же либерализованный человек. Выходит, тем самым, что мало человеку сегодня дорасти до богоравности как по части созидания, так и разрушения. Богоравность, божественность нужна еще на одном поприще, поприще спасения. В состоянии ли, благодаря своей свободе, человек быть еще и спасителем самого себя, мира, жизни? Способен ли он вывести историю и будущее из его безоглядно производящей активности, нагроможденных инфернальных тупиков, — это весьма большой вопрос наших дней. Точнее, — основной вопрос.
Но продолжим наш разговор. Мы установили: общество (так же, как и природа, природные феномены) выступает развивающейся реальностью. Больше того. Легко видеть: общественное развитие тоже, подобно наблюдающемуся в природе, носит объективный, в том числе закономерный характер. Действительно. Ход истории, общественный прогресс так себя реализует, что протекает помимо воли и желания отдельного человека, людей вообще. Будучи объективным, он не может не быть закономерным, выражающим существенные, повторяющиеся моменты, логику. Правда, — хоть и не столь очевидные, как в естественной реальности. По крайней мере, так утверждать — вполне правомерно, в конечном счете. Что бы там ни говорить, на протекание общественных процессов оказывают влияние и естественные законы. Такое следует допустить, признав уже, что в общественных процессах присутствуют, всячески выказывая себя, разнообразные физические, химические, биологические факторы, явления. Не случайно ведь, что как раз на основе данного обстоятельства некоторое время существовали целые школы ученых, пытавшихся описать общественную жизнь средствами физики (не говоря уже о биологии и химии, особенно алхимии). Предпринимались попытки создать некую отрасль физической науки под названием «социальная физика» (А. Сен-Симон).
С другой стороны, очевидно, что в процессировании социальных явлений, в развитии общества в целом присутствуют и активно реализуют себя общефилософские, диалектические связи и отношения. В частности, легко показать, как общественная жизнь протекает и функционирует, выражая общеизвестные законы диалектики. Оно и понятно, ведь диалектика — ученье о наиболее общих законах, отношениях и особенностях развития.
Так что, будет вполне справедливо рассматривать общественное развитие, по аналогии с развитием вещей природы, в качестве естественного процесса. Однако, если бы мы ограничились описанием движения общества лишь названной характеристикой (чего достаточно касательно явлений природы), то мы бы сильно ошиблись. Дело в том, что при всей общности развития явлений общественной жизни, наблюдающемуся в естественной природе, есть в процессировании социальных феноменов такие моменты, которые принципиально отличают их от естественного протекания дел на досоциальном уровне материи. Вот, эта-то принципиальная разница процессирования (развития) общественных явлений и выражается еще одним термином, без которого нельзя обойтись, описывая их. Это, уже не раз употребленный нами термин, «историческое».

Общество как история. Понятие исторического

Что же он означает? Какие особенности присваивает развитию общественных феноменов? Нужно сказать, что термин данный весьма глубок и многозначен. Не будем останавливаться на его разборе. Отметим лишь, что с выражением «история», — «ист» и «ория» («area»), — образованы весьма многие, причем, очень значимые понятия и конструкции нашей картины мира. Достаточно сказать, что «ист» («ist»)в различных аналогичных начертаниях выступает формой фиксации самого бытия. Вместе с тем, оно служит основой для получения термина и понятия «истина». И, что важно, истина тут присутствует не в смысле научной истины, а истины экзистенциальной, выражающей бытие. Можно, далее, термин «история» («ист-ория») передать как арену, поприще истовствования (через активность людей, народов) бытия как истины, истинствующего бытия. Или же — бытийствующей истины, то есть полноты, всеохватности, подлинности самореализации бытия и т.д.
Но для нас в рассматриваемом плане важен другой аспект понятия-термина «история». А именно, специфицирующий развитие общественных феноменов, систем. Так вот, обратившись к этому аспекту, нельзя сразу же не заметить, что «история», «историчность» применительно к описываемым реалиям означает, что процессы здесь вершатся не столь жестко детерминировано, как в природе. Они не подчиняются действию неукоснительной железной необходимости, которую, по сути, можно однозначно описать (в духе Лапласа). Общественные процессы протекают, обусловленные не столько причинно-следственной зависимостью, сколько зависимостью целевой, волевой. Отсутствие жестко однозначной линии в их осуществлении предполагает присущность им различных вариантов самореализации, множество возможностей самораскрытия. При этом возможностей столько, что даже имеют место такие, которые не только отклоняют движение (влево или вправо), но также поворачивают движение вспять. «Стрела времени», следовательно, здесь не столь жестко и безоговорочно однонаправленна. Вообще, фактор времени в общественных процессах играет весьма значительную роль. В принципе, любое общественное явление есть, означенное выше, средоточие трех модусов времени. При этом здесь главенство может принадлежать как прошлому, так и настоящему с будущим. Не только будущее, но и прошлое доступно субъектам исторического процесса в качестве объекта преобразования, творчества, будучи переосмысленным, переживаемым, вызывающим иное отношение к себе.
Исторически протекающий процесс, далее, характеризуется тем, что участники его (активно действующие, волевые субъекты) самым непосредственным образом влияют на ход дел. Они способны изменить направление движения соответствующего процесса, наполнить его новыми смыслами, вплоть до противоположных. Они могут ускорить, затормозить и даже — направить вспять, по ложному («тупиковому») пути ход общественного движения... Одним словом, развитие общества многими своими моментами (если не всеми) выступает предметом целенаправленного творчества, преобразования людей. Люди в состоянии творить свою общественную жизнь по собственному усмотрению. По мере исторического становления роль и размеры сознательного творчества здесь возрастают. И творчество данное касается не только вещей, реалий, с которыми люди имеют дело непосредственно (в данной пространственно-временной точке). Это касается и явлений, вещей прошлого, в известном смысле и будущего. Достаточно для этого, как сказано, их переосмыслить, иначе к ним отнестись, разместить в ином сопряжении с другими фактами и явлениями.
Тем самым, как очевидно, исторические явления, факты, события очень зависят от особенностей тех, кто их осуществляет, ценит, знает, осмысливает. В этом смысле на явлениях истории лежит довольно сильный отпечаток субъективности, чего не скажешь, например, о явлениях естественнонаучного осмысления. Правда, историческая наука тоже старается постигать свои предметы объективно-научно, насколько это возможно. Тем не менее, специфика предмета такова, что собственно научные средства исследования здесь ограничены. Собственно, разве не ограничены, тем более, не ограничивают они возможности самого естественнонаучного исследования? Ведь и здесь с объективностью, истиной — далеко не идеальный порядок!..
Но, с еще одной стороны, есть в исторической науке, историческом подходе и осуществлении непосредственными участниками исторического процесса своих дел, момент, который как бы обезопасивает их от голого и дурного субъективизма. Не случайно ведь, перед нами не просто активность, не просто какое-то общественное событие, явление, а явление, событие, деяние историческое. Что это значит, о чем речь? Да, речь о том, что перед нами история. То есть, как сказано, истинствование бытия, бытийная истина в области общественных вещей. Это, среди прочего, означает, что люди призваны здесь, коль скоро хотят истинно жить, поступать, жить по этой самой истине, соблюдать ее, в истинно-бытийном свете осуществлять себя и свои дела. Точно также, исследователь, историк призван так мыслить соответствующие явления, чтобы не терять эту самую бытийно-истинную позицию при подходе к ним, в ее свете смотреть на жизнь, на явления прошлого и будущего. Держась такой позиции, ученый историк не впадет в субъективизм, не будет оперировать домыслами и всяким вздором, не будет впадать в ошибки и заблуждения, осмысливая свой предмет...
Разумеется, держаться данной позиции довольно не просто. Иной раз, она представляется даже иллюзорной, надуманной. Но, тем не менее, лишь так можно и нужно избегать всевозможных «кривотолков» и ложновидений касательно общественных явлений. А порукой тому, — соответствующая философско-мировоззренческая платформа, которую, кстати, представляет исторический материализм...
Вот, вкратце, что означает момент «историчности» («исторического») применительно к развитию общественных феноменов. Именно, в силу действия такого исторического момента, развитие социальных феноменов выступает уже не просто как естественный ход дел, но как естественный и исторический. Перед нами, стало быть, естественноисторический процесс. И важно, что исторический момент тут выступает не в качестве дополнения к естественности протекания дел в жизни, а, напротив, главенствующим, определяющим началом развивающейся системы, феномена.
Потому-то, говоря о развитии общественных явлений, систем, начиная даже от отдельно взятого человека, мы используем вместо термина «развитие» термин «история». Общественные явления находятся не столько в развитии, сколько в истории. Лишь они могут иметь историю, тогда как о природных феноменах говорить как об исторически становящихся, как-то язык не поворачивается.
.. А если мы, все же, используем выражение «история» касательно природных явлений, то, скорей всего, в качестве метафоры, аналогии, бездумного потребления соответствующего термина.