Гость1

Подскребышев Владимир, а я, будучи студентом МВТУ работал на "картошке" в Зарайском районе Московской области. Тягали мешки с картошкой с утра до вечера , так что на пикник та поездка была мало похожа. А уж в "коммунию" проситься- да уж, господи упаси. Хотя бы всё по той же причине- ничего лучшего из этих "коммуний" , кроме коммун в маоистском Китае и полпотовской Камбодже, не получалось.

Яро-Свет

Тягали мешки с картошкой с утра до вечера , так что на пикник та поездка была мало похожа.
Для вас, по-видимому вы просто не готовы к коллективному труду, вы хотите только пользоваться, но не производить. С утра до вечера и только один месяц в году. Я ведь тоже жил в то же время и почему то у меня совсем другое впечатление о тех же студенческих отрядах, о коллективном труде, о свободе выражения, об общагах. Было прекрасное время в том плане, что люди были независимы от рабства духовного. Не было над нами власти денег, бездарных шоу. Было понятие взаимопомощи, дружбы, коллективного отдыха, не только работы. Я во времена студенческие в колхозе на картошке работал одно время завхозом. Отряд большой, картошку чистили, как в армии по очереди для всего отряда. Один студент первокурстник мне заявил, что он... не чистил никогда, и не будет чистить картошку, А кушать любил... Что ж, пришлось учить коллективизму.

Гость1

Яро-Свет, я ещё и срочную в советском ВМФ служил, там коллективного труда хватало. Особенно в 124-й учебке на Океанской, что в окрестностях Владивостока А в школьные годы во времена развитого социализма, два раза ездил в лагерь труда и отдыха. Вследствие чего к коллективному труду подобного рода у меня выработался иммунитет. Так что, извиняйте , в маоистско полполтовскую "коммунию" ( а других у краснорадиклаьных товарищей не получалось, и полагаю, не получится) не тянет абсолютно.

Подскребышев Владимир

Умеет всё таки тот, кто хуже татарина, душу и память разбередить.
Я тоже вспомнил:
- как нас, молодых студентов МИФИ возили убирать картошку;
- как картошки было много и мешок ставился чуть ли не через каждые 4 метра;
- как молоды мы были, как искренне любили, как верили в себя и чуть ли не за 10 километров в свободное от уборки картошки и просмотра хоккея время, ходили в соседнее село, к девушкам из какого-то московского девчачьего института;
- как как раз в это время проходила серия встреч советских хоккеистов с канадскими профессионалами и какой ор мы устраивали у телевизора, а потом шли спать довольные и счастливые очередной нашей победой;
- какое единение мы испытывали и в случае выигрыша, и в случае проигрыша нашей команды;
- как мы гордились своей страной, своим народом...
Счастливое было время!

Не знали мы, что в это время теми, кто намного хуже тех, кто хуже татарина, уже было спланировано разрушение нашей страны и вовсю шла подготовка к этому преступному действу.
Не знали мы, что среди нас, советских людей, уже появились нелюди, обособляющиеся от нас, живущие по "Катехизису еврея в СССР" и сыгравших заглавную роль в разрушении-разворовывании Советского Союза.
Ничего не знали мы и о существовании сионских протоколов, сионо-фашизма, человеконенавистнических планов мирового господства и геноцида народов.
Беда в том, что многие обо всём об этом не знают до сих пор!

А в коммуны-посёлки Оуэна никто никого насильно загонять не собирается.
Вообще жить ли
- в мире индивидуализма, в обстановке постоянного, часто кровавого столкновения интересов, а значит неминуемо во лжи и взаимной ненависти, лелея и постоянно удобряя своё Я, или
- в мире коллективизма, с заботой об окружающих, а значит в мире и гармонии между людьми, по правде и счастливо,
- это каждый будет выбирать сам.

И сколько можно, как попугай долдонить о Пол Поте.
Нужно читать Оуэна - кладезь мудрости, обязательно изучить его опыт построения коммуны в Нью Ленарке и донести всё это до людей, до их сознания, уже порядочно замутнённого и загаженного сионо-фашизмом.

Борьба за сознание людей - это сейчас основное.
Проясним сознание людей - победим!

Николаев

Добро и зло, описанные Р. Оуэном, вечная тема. В философии это описывается как двойственный характер явлений. Все верно, следует лишь добавить, управляют не только людьми, но и всем сущим, как внутренние и внешние условия существования. Детали пока опустим.
Если добро и зло - противоположны, что будет уравновешивать зло? Или - добро? Без логического ограничения добро превратится в абсолютное зло. "Слишком хорошо" - то же плохо. Примеров полно!
Верно, ведь это внешние условия от Природы, от общества, коллектива, по отношению к личности. Они существуют независимо от нас, потому и "неизменные" (как законы Природы)!
Да, это так. Но, фантазии могут возникать только у человека в голове, следовательно, это внутренние условия его существования как части общества, коллектива. Человек - существо в высшей мере противоречивое, его всегда тянет туда, "где нельзя", непонятности и новизна. Но, это единственный путь развития. Основа всего этого - личное эго, которое не существует без абсолютной свободы . Эго - двойственное понятие, и у Природы тоже есть свое "эго", она всегда поступает с нами так, как хочет, в соответствии со своими "эгоистичными" законами. Личность, как и общество в целом, с внешне подавленным эго (культы личности, партии, "корпоративный дух") плохо развивается и в конце всегда разрушается (СССР, КПСС, рядовые члены групп, ОПГ и пр.).
Что ж, и здесь все абсолютно верно. Добро (внешние условия, законы Природы) - истинны, они объединяют человека в единый биологический организм, множество людей в общество, множество государств в цивилизацию.
Но, чтобы это "работало", нужна ложь (относительность истины), рознь (варианты развития). Из всего этого Добро выбирает менее ложные варианты поведения личности, более умных и сильных. Увы, старина Дарвин был абсолютно прав, человек, его сознание, поведение - общественный продукт! Это же подтверждает и следующая цитата из поста:
Я не людоед, как пишет Владимир Подскребышев, более того, я сторонник социального коллективизма (не коммунизма!), потому что знаю что это - будущее человечества, и я знаю, как это сделать. Нужно не сидеть в коммунистических окопах, всех проклинать и призывать к смене Начальника Путина Начальником Зюгановым.
Нужно понимать, что разрушает семью, убивает человеческие взаимоотношения, делает всех врагами всех. Это современное (кап) производство, основанное на частных экономических отношения на результаты труда.
Если есть человек - экономический Хозяин другого человека, в обществе всегда будут холопы и драка за его милость и расположение.
Вам нравится выбирать себе Начальника? Мне - нет. Я презираю начальников. Особенно, извините, россиян. Если ДАМа сделать премьер-министром Великобритании, он начнет вставлять пластиковые окна в Вестминстерском дворце, вешать замки на подвалы и штрафовать всех за переход лужаек в Гайд-парке. Шутка, конечно, но, подумайте, зачем вы выбираете себе Хозяина? Вам страшно без Него? Так он у нас у всех уже есть, вечный и неуничтожимый, то, от чего (а не от Кого!) мы все зависим в этой жизни. У него много имен, названий. Это не Бого-человек, не человеко-Бог, не государство и не коллектив. Это - все, до последнего человека, общество - Социал. Нужно правильно определить, кому или чему служить и поклоняться, Оуэну, Марксу, Гитлеру или их идеям, если в них еще осталась истина (увы, идеи стареют).

Подскребышев Владимир

Именно только людьми. Вне людей, в природе добра и зла нет, а есть явления природы.
Слишком хорошо не бывает. Добро не только не сможет превратиться в зло, но и не смогут незамеченными появиться ростки зла, если всё освещено Разумом и не остаётся ни одного тёмного места. Человеку на то и дан Разум, чтобы он способен был оценить, что хорошо, а что плохо, где добро, а где зло и устранять явное зло, явное плохо, а не уравновешивать их. Нужно уметь видеть мир и общество в развитии, в постоянном изменении. Не должно быть застывшей идеологии, замороженных понятий о добре и зле, нужно уметь вовремя увидеть ростки зла и начать с ним борьбу. Да здравствует Разум, да скроется тьма!
Вы привели пример не подавления эго, а наоборот, искуственного раздутия до вселенских размеров эга вождей. Страдают в таких случаях всегда коллективисты, которые живут интересами коллектива и не могут не говорить правду. Эгоисты же приспособятся, и выиграют, поскольку займут места более грамотных, но уволенных, если не уничтоженных коллективистов.
Если Разум человека видит и отслеживает Истину, понимая её относительность, то какая же здесь ложь и кому она нужна?
Если Разум человека видит варианты развития, может прогнозировать, к чему ведёт каждый вариант и соответственно выбрать наиболее оптимальный, то какая же здесь рознь и кому она нужна?
А почему увы? Человек и его поведение - это лакмусовая бумажка состояния общества, его здоровья. И если Вы заметили, что увеличивается число курящих детей, уже надо бить тревогу. Значит в обществе, что-то не так. А уж при том, что творится с людьми сейчас, надо всё высшее рукоуодство и представителей СМИ сажать на кол без суда и следствия, как явных врагов общества, и коренным образом менять само общество, его политическое устройство.
Увы! Пока этого нет.
Коллективизм:
- это основа общества будущего,
- это основа социализма, при котором воцарится социальная справедливость и каждый будет получать по труду, т.е. по своему вкладу в общественные закрома,
- это и основа коммунизма.
Но мир коллективизма - это особый новый мир и ему ещё нужно учиться и лучший способ обучения - коренным образом поменять сам процесс воспитания детей, когда школа, а вметсе с ней вся коммуна, весь посёлок становятся одной большой семьёй, в котрой дети с 3-х летнего возраста воспитываются в коллективе, с заботой об окружающих и с тщательно проводимым уводом ребёнка от сосредоточенности на себе любимом.

Я как-то наблюдал игру девочек в волейбол. Смешно было наблюдать, как одна после каждого приёма мяча поправляет свою причёску. Видно было, что она постоянно сосредоточена на том, как она выглядит со стороны. Эта сосредоточенность на себе мешала её видеть окружающее, слабые и сильные стороны игры своей подруги, полностью отдававшейся игре и поэтому очень красиво смотрящейся со стороны, хотя и не придающей этому никакого значения.

Эта сосредотченность на себе безусловно будет мешать ей видеть окружающий её мир таким, каков он есть, помешает ей стать хорошим специалистом в своей профессии. Чересчур много сил и энергии будет уходить в пустоту. Я уж не говорю о тех силах и энергии, затрачиваемых в мире индивидуализма для достижения чего-то, которые будут сталкиваться со стремлением достичь того же другими индивидумами и нейтрализовываться, оказываясь затраченными впустую.

Всем нам, воспитанным в мире индивидуализма, очень трудно представить взаимоотношения людей мира коллективизма, наверняка они будут принимать решения совершенно неожиданные для нас, но преимущества этого мира очевидны. Коммуны-посёлки Оуэна надо развивать. Практика построения таких посёлков на многое раскроет нам глаза.
Да здравствует мир коллективизма!

Григ

Не все Подскребышевы,знаете ли.На практике коллективная посредственность всегда будет подавлять неординарное,новаторское индивидуума.Прежде чем строить школы учителей еще нужно воспитать.В светлой советской школе меня однажды такая училка-коммунистка публично обвинила в краже,которую я не совершал,а все идиоты подхватили и стали на меня давить.Вот вы и воспитали рабов,рукоплещущих гадам,которые сильнее,хитрее и выше соцстатусом.А сами мыслить так и не научились,учились они только подражать,жить по уставу и по приказу как велено

__________________
Анархия- Мать Порядка,Хаос Порядка Отец!!!Анархия- Высшая Стадия Коммунизма!

neupkev

Источник: Русский Социализм


Русский национальный коммунизм – это осознание сущностного тождества идеалов русского национализма и коммунизма. Речь идет ни в коем случае не о смешении, примирении или компромиссе двух разных политических принципов, и даже не об их комплиментарной совместимости или синтезе. Национальный коммунизм есть простая, а не составная доктрина, сущность которой можно выразить тремя ёмкими формулами:

1. В обществе, разделённом классовыми противоречиями и экономической конкуренцией не может быть национального единства. Подлинное национальное единство возможно лишь в бесклассовом обществе.

2. Коммунистическая идея вырастает не из абстрактной теории, а из русской национально-духовной традиции, из русской общинности и соборности.

3. Не Русские для коммунизма, а коммунизм для Русских.

Для того, чтобы раскрыть смысл идеи русского национального коммунизма, необходимо рассмотреть формальные составляющие этого понятия. Что есть национализм вообще? Что есть русский национализм в его специфике? Что есть коммунизм; и что в коммунистической идеологии составляет ее необходимое сущностное ядро, а что является лишь относительными влияниями места и времени? Дальше следует ряд вопросов позиционирования национально-коммунистической идеологии относительно родственных или только внешне сходных идеологических форм: классического национал-большевизма, евразийства, национал-социализма, а также ряда современных политических направлений и проектов – неокоммунизма Зюганова, «Арктогеи» Дугина, псевдо-«национал-большевизма» Лимонова. Раскрытие этих вопросов и составляет план настоящей работы.



I. Формальные Составляющие национального коммунизма



1. Понятие Нации



Вопрос «что есть национализм» не так прост, как может показаться на первый взгляд. Национализм – эта та форма ментальности, которая собственно и определяет существование народов, наций, этносов. В самом деле, всем, кроме самых радикальных либералов, очевиден факт объективного существования наций. Нация есть единство, которое невозможно полностью свести к совокупности индивидуумов на определенной территории. Что же формирует и определяет факт существования нации как единства? Общность языка, территории, исторической судьбы, менталитета, происхождения? Но ведь это только совокупность признаков, определяющих сходство индивидуумов, составляющих нацию. А сходство не обязательно предопределяет единство. На самом деле существование нации определяется наличием национального самосознания, то есть осознания индивидуумов себя частью целого национального организма. Именно это национальное самосознание, являющееся национализмом в собственном смысле слова, будучи по своей природе субъективным, является первопричиной общественных отношений, существующих уже объективно, подобно тому, как идея, овладевшая массами, проявляет себя как объективно существующая и действующая историческая сила.

Понятие национализма поэтому может быть определено только в связи с определением природы самой нации. И здесь возникает вопрос: можно ли дать понятию «нация» универсальное определение, которое бы адекватно описывало сущность всех общностей, именуемых нациями. В самом деле, где грань между такими понятиями как «нация», «национальность», «народ», «народность», «этнос», «этническая группа»? В ряде случаев эти слова понимаются как синонимы, в других случаях – нет. Словарь может дать формальные определения этих понятий, но в реальном словоупотреблении они зачастую смешиваются и взаимно заменяются, что и неудивительно: объективная сложность явления не укладывается в прокрустово ложе формальных определений. В ряде случаев под словом «нация» понимается единство гражданского характера (французская формула: «где Франция – там французы»), в ряде случаев – этническое единство (немецкая формула: «где германцы – там и Германия»). Может ли быть нация частью другой нации? Например, является ли нация карел частью русской нации? Или насколько корректно употреблять словосочетание «российская нация», понимая под ней единство всех жителей России независимо от этнической принадлежности? Корректно ли уравнивать под общем наименованием «нация» зачастую несопоставимые по масштабу этнические общности? Например, правомерно ли уравнивать в статусе суперэтническую общность русских и, скажем, микроэтническую группу вепсов? Должен ли русский суперэтнос в рамках определения «нации» сопоставляться со всем западноевропейским суперэтносом как таковым или только с одним из европейских народов – скажем немцами или каталонцами?

Обычно в определении понятия «нации» перечисляется совокупность признаков общности. Так, в марксизме-ленинизме нация определяется как «исторически сложившаяся устойчивая общность людей, возникшая на базе общности четырех основных признаков, а именно: на базе общности языка, территории, экономической жизни и психического склада, проявляющегося в общности специфических особенностей национальной культуры» (И.В. Сталин «Национальный вопрос и ленинизм»). К этой марксистской четырехчленке различные не вполне марксистские или совсем не марксистские авторы добавляют наличие иных признаков: наличие своего собственного обособленного национального государства, единство происхождения, антропологического типа, исторической судьбы, хозяйственного уклада, религиозного вероисповедания и т.д. Посмотрим как такого типа определения работают на конкретных примерах.

Русские. Вроде бы все признаки налицо. Общность происхождения, территории, исторической судьбы, языка, национального менталитета, антропологических характеристик. Наличие своего государства, единство (хотя сейчас довольно относительное) в православном вероисповедании. Все сходится.

Немцы. Уже сложнее. Государственного единства нет (с учетом наличия австрийских немцев), религиозного единства – тоже, общность исторической судьбы германских и австрийских немцев сомнительна.

Швейцарцы. Государственное единство без общности языка (три государственных языка на равных).

Американцы. Ни общности происхождения, ни общности антропологического типа, ни общности менталитета. Языковая общность есть, но она роднит американцев с британцами, частью канадцев, австралийцами и т.д., то есть не является признаком национальной идентификации. Остается только общность государственной принадлежности, территории и (возможно) исторической судьбы.

Евреи. Ни общности территории, ни языка, ни общей исторической судьбы. Общность антропологического типа и исторического происхождения – более чем сомнительны. По сути единственный формальный признак – религиозная принадлежность, да и этот признак в настоящее время относителен. Тем не менее, евреи прекрасно осознают себя отдельной нацией и эффективно поддерживают свою национальную идентичность, столетиями не ассимилируясь среди других народов.



Вывод состоит в том, что ни один из формальных признаков нации не является необходимым и достаточным. Объективное существование нации может успешно обходиться без любого из этих признаков, если наличествует главное: факт национального самосознания, то есть национализм. Национализм – есть единственное необходимое и достаточное условие существования любой нации. Получается, что нация есть единство надличностного организма, осознающего себя единым национальным субъектом, причем независимо от того, какие именно формальные признаки в данном конкретном случае служат для самоидентификации 1. Следовательно, нация проявляется как единство людей, обладающее своим собственным национализмом.

Понятие «надличностный организм» на первый взгляд может показаться не более, чем сомнительной метафорой. Однако известно, что живая материя имеет множество уровней организации, и уровень отдельного организма – далеко не высший из них. Существуют и надорганизменные уровни – такие как популяции и биоценозы. Очевидно, что это общее правило распространяется и на человека. Конечно было бы вульгарным упрощением видеть в нации только популяцию людей. Понятие популяции отражает лишь биологическую составляющую человеческой природы. Однако это нисколько не отрицает того факта, что и человеческому виду присущи надорганизменные уровни организации, но имеющие не только биологическую, а и социально-культурную составляющую.

Всякое явление реальности не совпадает с границами формальных определений. Реальность изменчива и диалектична, и границы всякого явления размыты и во времени, и в пространстве. Вполне очевидно, что данное нами «коллективно-субъективное» определение понятию нации может быть подвергнуто критике с позиции редукционизма. В самом деле, если единственный критерий принадлежности к национальной общности оказывается субъективным, то возникает вопрос о верификации. Ведь, субъективные идентификации границ национальной общности могут не только не совпадать, но и существенно разниться. Для одних, к примеру, казаки – несомненная часть русской нации, для других – отдельная нация в составе многонационального государства. С точки зрения одних людей родившийся в России мулат является полноценным русским, с точки зрения других – он навсегда останется инородцем. Таких примеров можно привести множество. Действительно, стоит только разложить коллективно-субъектную самоидентификацию национального организма до совокупности индивидуально-субъективных идентификаций отдельно взятых членов этого организма – и наше определение оказывается весьма сомнительным с содержательной точки зрения.



__________________________________________________ ______________________

1 – В этом определении мы, впрочем, отнюдь не оригинальны. В начале прошлого века использовалось, в частности, такое определение понятия нации: «Нации суть не естественные, а историко-социальные образования... Нация не есть что-либо объективное. Нация есть нечто существенно субъективное, т. е. свойство определенного содержания сознания. Группа людей, сознающих себя объединенными множеством общих своеобразных культурных элементов и общим историческим прошлым и потому отличными от других людей, образует нацию» (Еллинек, "Общее учение о государстве", СПБ. 1908, стр. 84-86).



Однако следует помнить, что мы изначально исходим из представлении о нации не как о механической совокупности составляющих ее индивидуумов, а как о надличностном субъекте, обладающим собственной коллективной волей. В любой момент времени найдутся люди, сознательно или бессознательно выделяющие себя или попросту выпадающие из этого национального единства. Поэтому неудивительно, если их субъективные представления о границах и содержании понятия нации (на какие бы формальные определения они ни опирались) расходятся с той коллективной волей, которая задает и создает объективную реальность этих границ. Если же мы наблюдаем в этих вопросах полную разноголосицу и уже не можем увидеть реальность общенациональной воли, если разные представители одной нации самым различным образом понимают границы нации и признаки принадлежности к ней – это значит только одно: нация находится в глубочайшем кризисе. Образно говоря, она пребывает уже в бессознательном коматозном состоянии. Она может выйти из этого состояния, обретя вновь свою надличностную субъектность, а может и погибнуть, распавшись на отдельные социальные группы, племена или попросту «человеческую пыль».

Спор о том, какое определение является правильным, беспредметен: каждое определение понятия само задает собственный объем, и разные определения попросту несопоставимы. Определение – вещь всегда в известной мере произвольная и формальная. Оно вводится лишь для удобства познания объективных явлений, и качество определения состоит лишь в той мере приближения, которую оно способно дать в отношении реальности. Дав собственное определение, мы лишь указали, в каком именно смысле понятие нации будет использоваться в настоящей работе. Однако для объяснения полезности избранного нами определения разберем меру применимости альтернативных определений нации к объективной реальности.

Современное либеральное общество навязывает нам представление о нации, как о чисто государственной самоидентификации. Национальность любого гражданина США – американец, любого гражданина России – россиянин. Отсюда, кстати, и настойчиво внедряемое в сознание словосочетание «российская нация». В отношении такого определения мы вполне солидарны с марксистской критикой, в частности данной в работе И.В. Сталина «Национальный вопрос и ленинизм»: «При вашей схеме пришлось бы утверждать, что: а) ирландцы стали нацией лишь после образования “Ирландского свободного государства”, а до этого времени они не представляли собой нации; б) норвежцы не были нацией до отделения Норвегии от Швеции, а стали нацией лишь после такого отделения; в) украинцы не были нацией, когда Украина входила в состав царской России, они стали нацией лишь после отделения от Советской России при Центральной раде и гетмане Скоропадском, но они вновь перестали быть нацией после того, как объединили свою Украинскую Советскую республику с другими Советскими республиками в Союз Советских Социалистических Республик. Таких примеров можно было бы привести многое множество. Очевидно, что схема, приводящая к таким абсурдным выводам, не может считаться научной схемой».

Но лучше ли обстоит дело с собственным марксистским определением? Мы уже разбирали выше вопрос о том, насколько марксистская «четырехчленка» применима к реальным нациям.

Общность языка. Большая часть Латинской Америки говорит на испанском, но на какие жертвы пошли латиноамериканские нации ради того, чтобы завоевать независимость от Испании! Сколько народов в современном мире единственным своим языком имеют английский, но можно ли считать их англичанами? И в то же время, можем ли мы отрицать существование швейцарской нации, говорящей на трех разных языках?

Общность территории. Более чем спорный момент. Уже был приведен выше пример евреев, которые в течение почти двух тысяч лет не имели ни одного формального признака нации и с точки зрения марксизма, конечно, не были нацией, но вопреки всем формальным определениям пронесли свою национальную самоидентификацию и в XX веке воплотили её в реальность. Но, допустим, этот пример для марксистов неубедителен, и они, исходя из своего определения, признают нацией израильтян, но не рассеянное по миру еврейство.

Рассмотрим вопрос об общности территории с другой стороны. Если марксистское определение убрало критерий наличия национальной государственности, то каков содержательный смысл понятия «территориальной общности»? На каком основании, мы выделяем такие территориальные общности как Финляндия или Россия? Чем эти границы более обективны, чем, скажем, выделение в качестве «общей территории» Северной Европы? Тогда окажется, что финны, шведы и северные русские имеют одну «общность территории», а южные русские – другую. На самом деле, лукавство определения здесь в том, что мы уже заранее имеем представление о существовании народов и «территориальные общности» подгоняем под границы их расселения. То есть получается, что определяющее понятие само определяется через определяемое. С логической точки зрения это простая тавтология.

Или под понятием «общности территории» понимается лишь её нерасчлененность? Но что тогда сказать о живущий в Калининградской области русских, этнических анклавах армян в Азербайджане и азербайджанцев в Армении, не говоря уже о т.н. «местах компактного проживания» нескольких наций? Получается, что «общность национальной территории» – это такой хитрый признак, понять который можно только уже зная предмет, который этот признак должен был бы определять.

Еще хуже обстоит дело с «общностью психического склада». Здесь уже субъективизм поистине безграничен. Что такое психический склад? Темперамент? Нормы морали? Значит ли это, что в одной нации все флегматики, а в другой – холерики. Или в одной все лжецы, а в другой – разгильдяи? Очевидно, нет. Но что тогда понимать под «общностью психического склада»? Действительно, в разных нациях могут преобладать те или иные темпераменты, характеры, нравы, нормы морали и т.д. Но опять-таки, чтобы сказать о таком преобладании необходимо сперва уже очертить границы национальной общности. Классический же марксизм предлагает «общность психологического склада» в качестве критерия, по которому мы должны национальные общности выделять. И тогда уж действительно, придется всех флегматиков записывать в финны, а всех холериков – в итальянцы.

И, наконец, коронное определение – «общность экономической жизни». На основании этого определения марксизм делает вывод, о том, что до формирования общенациональных рынков нации возникнуть не могли. Иными словами, в рамках марксизма (и, что любопытно, в рамках ряда антимарксистских буржуазных теорий!) нации возникают только в результате развития капиталистических отношений: «Вопреки вашим ошибочным утверждениям не было и не могло быть наций в период докапиталистический, так как не было еще национальных рынков, не было ни экономических, ни культурных национальных центров, не было, стало быть, тех факторов, которые ликвидируют хозяйственную раздроблённость данного народа и стягивают разобщённые доселе части этого народа в одно национальное целое. Конечно, элементы нации — язык, территория, культурная общность и т. д. – не с неба упали, а создавались исподволь, еще в период докапиталистический. Но эти элементы находились в зачаточном состоянии и в лучшем случае представляли лишь потенцию в смысле возможности образования нации в будущем при известных благоприятных условиях. Потенция превратилась в действительность лишь в период подымающегося капитализма с его национальным рынком, с его экономическими и культурными центрами» (И.В. Сталин «Национальный вопрос и ленинизм»).

Здесь заключен важный момент, который необходимо учесть. Марксизм как теория создавался на материале Европы, причем прежде всего Западной Европы. Классическая схема формаций прекрасно отражает историческое развитие Западно-Европейской цивилизации: рабовладельческая Античность, феодальное Средневековье, буржуазное Новое Время... Но стоит выйти за рамки Западно-Европейской цивилизации, как формационная теория начинает основательно буксовать: Древний Египет, Сасанидский Иран, Китай, кастовую цивилизацию Индии, империю инков без явных натяжек не удастся засунуть в прокрустово ложе чуждых им западноевропейских формаций. И тут в марксизме возникает понятие «восточного способа производства», которое в сущности отражает признание неприменимости формационной теории к неевропейским цивилизациям.

Та же самая ловушка возникает и в марксистском определении нации. Действительно, формирование западно-европейских наций и их выделение из единого котла средневековой римо-католической цивилизации более или менее исторически совпадает с развитием капиталистических отношений. Поэтому определение наций в качестве структур буржуазного общества на материале Западной Европы работает почти без натяжек. Действительно, не будет ничего противоестественного в утверждении, что Карл Великий не был еще французом, а Генрих Птицелов – немцем. Допустим, действительно, французы или итальянцы выделились из общей массы западно-христианского мира вместе с началом первых ростков капиталистических отношений. Но едва мы выйдем за пределы Европы, как увидим, что понятие нации может иметь совершенно иное историческое содержание. Неужели китайцы возникли в 19 веке и как нация насчитывают только пару веков истории? Неужели японцы стали нацией только после революции Мэйдзи? Неужели, наконец, Александр Невский не был по национальной своей принадлежности русским? С точки зрения марксистского определения – нет, и здесь уже марксистское определение нации обнаруживает отрыв от реального исторического содержания.

Но с полной очевидностью этот схематизм отражается в понимании классическим марксизмом природы нации при переходе от капитализма к социализму. Социалистическая революция с точки зрения марксизма не просто преобразует нации, но полностью разрушает старые буржуазные нации и создает на их месте новые социалистические: «Никто не может отрицать, что нынешние социалистические нации в Советском Союзе — русская, украинская, белорусская, татарская, башкирская, узбекская, казахская, азербайджанская, грузинская, армянская и другие нации — коренным образом отличаются от соответствующих старых, буржуазных наций в старой России как по своему классовому составу и духовному облику, так и по своим социально-политическим интересам и устремлениям. Таковы два типа наций, известные истории. Вы не согласны с тем, чтобы связать судьбу наций, в данном случае судьбу старых, буржуазных наций,— с судьбой капитализма. Вы не согласны с тезисом о том, что с ликвидацией капитализма будут ликвидированы старые, буржуазные нации. А с чем же, собственно, можно было бы связать судьбу этих наций, если не с судьбой капитализма? Разве трудно понять, что с исчезновением капитализма должны исчезнуть порожденные им буржуазные нации? Не думаете ли вы, что старые, буржуазные нации могут существовать и развиваться при советском строе, при диктатуре пролетариата?» (И.В. Сталин «Национальный вопрос и ленинизм»).

Здесь уже схоластика марксистского определения нации, на наш взгляд, очевидна 2.

В самом деле, что же получится, если принять это определение? До революции была одна русская нация, после революции стала другая русская нация, логично предположить, что после победы буржуазной контрреволюции старая буржуазная нация воскреснуть не могла, поскольку она уже разрушена и уничтожена. Получается, что возникла новая, третья русская нация. А если периоды побед и отступлений революции будут еще на достаточно длительном этапе истории чередоваться (такой возможности марксизм не отрицает), то какая же эта будет чехарда наций! Неужели можно рассматривать в качестве нации то эфемерное образование, которое существует лишь несколько десятилетий – срок по историческим меркам ничтожный? Остаётся только словами самого Сталина отметить: «Очевидно, что схема, приводящая к таким абсурдным выводам, не может считаться научной схемой».

Рассмотрев два «альтернативных» определения нации – современно-либеральное и марксистское – мы определенно приходим к выводу, что предложенное нами «коллективно-субъектное» определение адекватнее отражает суть явления. К данному нами выше определению остаётся добавить лишь одну существенную деталь – относительную устойчивость в исторических масштабах времени.

Таким образом, нация (в нашем национально-коммунистическом понимании) есть сверхличностный организм, осознающий себя единым историческим субъектом и поддерживающий свое существование в исторических масштабах времени.

__________________________________________________ ______________________

2. – Подчеркнём, что речь идёт именно о схоластике самого марксистского определения, а никак не сталинской работы. Ведь Сталин, напротив, приспосабливает неадекватное, но идеологически господствующее на тот момент определение для доказательства и обоснования идеи сохранения наций при переходе к социализму – идеи, вызывавшей бешеные нападки национал-нигилистов, требовавших насильственно «упразднить нации».



2. Национализм



Понятие национализма уже было определено нами выше. Национализм – это не идеология, не доктрина и не политика. Национализм – это простое «я есть» надличностного национального организма. Простая, не нуждающаяся в доктринальном обосновании констатация собственного бытия и собственной субъектности. Национализм – это именно то коллективное сознание, которое объединяет множество отдельных индивидуумов в единое надындивидуальное целое. Это очевидное для своего носителя разделение мира на две категории: «мы» и «не мы», «свои» и «чужие», «наша земля» и «чужая земля». Это не означает автоматически враждебного отношения к другим нациям, но безусловно выделяет своё из множества чуждого.

Нация как и всякий организм рождается, живет и со временем умирает. Как и всякий организм, нация взаимодействует с окружающей средой, борется за свое существование и имеет встроенные механизмы защиты, своего рода иммунную систему. Такой иммунной системой служит в том числе т.н. ксенофобия – инстинктивное отторжение чужеродных элементов, будь то чуждые традиции, обычаи, религии, нормы поведения язык или сами инородцы. То, что космополиты презрительно называют «ксенофобией» – это здоровый и нормальный национальный инстинкт, направленный на выживание этноса как такового. Пока нация жива как организм, жива в ней и ксенофобия: способность отличать своё от чужого и воспроизводить себя из поколения в поколение, не растворяясь в окружающей среде.



Поскольку нации выделяются не на основе однотипных формальных признаков, а на основе прежде всего сознания собственного единства, собственной исторической субъектности, то и формальные признаки, по которым определяются границы этого единства для разных наций различны. Поэтому и национализмы (т.е. национальные самосознания) разных наций принципиально различны и не сводимы к общей схеме.

Есть нации, по своей природе ориентированные на устойчивость собственного воспроизводства, для которых первичным признаком национальной идентичности является происхождение. Соответственно, и национализм таких наций имеет черты этнического, иногда антропологического характера и зачастую выражается в форме национального сепаратизма и изоляционизма. Есть нации, напротив, несущие в себе универсалистскую идею, и склонные к расширению и интеграции других национальных общностей в свой состав. И в этом случае имперский национализм обычно чужд принципам «чистоты крови».

Есть нации, в которые практически невозможно интегрироваться, а есть те, которые сами стремятся интегрировать окружающих в свой состав. Для одних наций доминирующим признаком идентичности будет почва и государственная принадлежность, для других – антропологический тип, для третьих – язык.

Всё это формы национальной идентичности, всё это свои самобытные национализмы, каждый из которых органичен для собственной нации. Универсалий здесь быть не может: разных национализмов существует ровно столько, сколько существует отдельных наций.



К настоящему моменту сложилось два представления о природе национализма, столь же устойчивых, сколь и ложных.

Первое из них – простое и вульгарное – состоит в том, что национализм представляет собой якобы идеологию национального превосходства и национальной вражды. Очевидно, что национализм как национальное самосознание никоим образом не требует тезиса «национальной исключительности», подобно тому как личность, осознавая себя личностью и субъектом, не обязательно претендует на превосходство над другими личностями. Идеология национального превосходства над другими народами определяется понятием «шовинизм». Национализм может сочетаться с шовинизмом, а может и не сочетаться, но, во всяком случае, шовинизм вовсе не является необходимым атрибутом национализма, и смешение этих сущностно различных понятий является или ошибкой, или (в подавляющем большинстве случаев) злонамеренной подменой, направленной на дискредитацию понятия национализма, а, следовательно, на подрыв национальной самоидентификации.





Второе представление о национализме порождено марксистским представлением о буржуазной природе нации. Речь идет о том, что национализм якобы порожден развитием буржуазных отношений и генетически связан со структурой буржуазного гражданского общества западного типа.

Как это ни парадоксально, но это чисто марксистское представление о природе нации и национализма оказалось усвоено антимарксистским буржуазным национализмом. Так, например, в работах идеолога современного буржуазного национализма Сергея Городникова совершенно чётко проводится различение между понятиями «народ» и «нация». «Народ» по Городникову определяется как общность, характерная для аграрного, докапиталистического уровня развития общества: «... русский народ, как общественная форма существования русского этноса зародился со времени окончания Великой Смуты в начале XVII века, достиг зрелости и расцвета в последующих двух столетиях, а в XX веке исчерпал свой ресурс исторического существования и сейчас умирает» (С. Городников «Россия: проблемы переходного этапа от либерализма к национализму»). При этом распад и гибель народа по Городникову выступают явлением прогрессивным и потому положительным. На руинах народной общности (т.е. общности аграрно-коллективистской) должна возникнуть новая прогрессивная общность – национальная, по своему существу являющаяся буржуазным гражданским обществом. «Русским предстоит пройти через исторический этап, подобный тому, которым прошли ныне считающиеся развитыми западные нации, создавшие современные капиталистические экономики. То есть через национальное социально-политическое структурирование в процессе жёсткого естественного отбора, который происходит при становлении рыночных капиталистических отношений и начало которому даёт всякая буржуазная революция ... Каков же способ выявления тех, в ком проявляется предрасположенность к участию в становлении русской нации? Этот способ выявления должен основываться на способности и готовности того или иного индивидуума соучаствовать в формировании таких социальных общественно-производственных отношений, какие необходимы для прибыльного развития в России самого сложного промышленного производства, для развития самой передовой науки, самой передовой изобретательской деятельности и быстрого использования их результатов в крупном промышленном производстве <...> А те, кто окажутся неспособными к этому, будут естественным и политическим отбором низведены к нижним ступеням социальной пирамиды русской нации или даже изгнаны из её жизненного пространства или уничтожены» (С. Городников «Россия: проблемы переходного этапа от либерализма к национализму»).

Итак, «буржуазный националист» Городников понимает природу нации почти по-марксистски, т.е. как специфически буржуазную. Разница только в расстановке ценностных приоритетов. Для марксистов непреложной аксиомой является переход от буржуазного общества к коммунистическому, и поэтому по мере прогрессивного развития общества нация как порождение буржуазного общества обречена со временем стать атавистическим пережитком и исчезнуть. По Городникову, наоборот, буржуазные отношения являются на данный момент наиболее передовыми (положительный смысл социалистического этапа он видит только в разрушении старой отжившей народной общности, т.е. в расчистке пространства для национально-буржуазного строительства по аналогии с западно-европейской Реформацией). Поэтому для Городникова обозримое будущее – за национализмом, причем национализмом буржуазным.

Но оказывается, что то же самое представление о специфически буржуазной природе нации воспроизводится и современными евразийцами, хотя, казалось бы, они-то могли бы подняться выше марксистско-буржуазного зазеркалья 3. Так, рассматривая природу национализма в своей статье «Национализм: сущность, происхождение, проявления», Рустем Вахитов пишет:

«Первые же националистические государства появляются в Западной Европе после краха там традиционной цивилизации, т.е. ансамбля католических монархий, и возникновения новой, буржуазной цивилизации <...> Идеологией этого государства, как известно, является либерализм. Его декларативными положениями являются утверждение свободы граждан и их равенства <...> Однако, поскольку в либерализме эти свобода и равенство понимаются исключительно отрицательно <...>, то по сути эти “свобода” и “равенство” сводятся к утверждению крайней обособленности и отчужденности людей друг от друга, совершенно противоположному традиционно-религиозному идеалу общинности <...> С другой стороны экономическим фундаментом этого государства-нации является капитализм, ценности которого общеизвестны и представляют собой прямое приложение либеральных ценностей к экономической

__________________________________________________ ______________________

3. – Критикуя настоящую работу, изначально опубликованную в Интернете в виде серии отдельных статей, ведущий современный идеолог евразийства Р. Вахитов указал на фундаментальное методологическое различие между марксистким и евразийским мировоззрениями: в основе марксизма лежит исторический материализм, в то время как в основе евразийства – исторический идеализм. Поэтому в рамках марксизма феномен нации порождается в конечном счёте объективным развитием производительных сил, в то время как в рамках евразийства (по Вахитову) – болезнью коллективного духа. Тем не менее, независимо от того, что рассматривается в качестве первопричины, в обоих случаях нация понимается как феномен, тесно и практически неразрывно связанный с развитием капитализма.



жизни <...> Нетрудно заметить, что данная мировоззренческая формула либерализма <...> замечательным образом коррелирует с мировоззренческой формулой национализма, которую мы вывели в предыдущей части <...> либерализм вкупе с капиталистическими ценностями и национализм есть частные случаи одной и той же мировоззренческой и культурной парадигмы, разворачивающей содержание категории отчуждения субъекта от субъекта, которую следует определить как духовные основания западного, классического буржуазного общества. Только в случае либерализма в качестве такого субъекта отчуждения выступает отдельный индивид, т.е. субъект социальной реальности, <...> в случае национализма – целая нация, т.е. субъект международной реальности. Иначе говоря, либерализм есть распространение буржуазного духа отчуждения на отношения между индивидами, капиталистические ценности – на отношения между собственниками (безразлично чего - труда или капитала), национализм – на отношения между нациями <...> Итак, мы пришли к выводу, что национализм в его классической форме, реализацией которой является буржуазно-демократическое государство-нация, есть проявление духа классической западной буржуазной культуры, основные интенции которого сводятся к отчуждению объекта от объекта и как следствие – к утверждению принципов эгалитаризма, количества, плюрализма, хаоса и текучести».



Итак, во всех трёх случаях (марксизм по И. Сталину, буржуазный национализм по С. Городникову и евразийство по Р. Вахитову), независимо от различия ценностных и мировоззренческих установок национализм понимается почти одинаково: как атрибут капиталистического общества, неразрывно и теснейшим образом связанный с феноменом гражданского общества западного типа.

На каком же основании? Да только на основании и отождествлении национализма вообще с национализмом специфически западно-европейским! Стоит отбросить западно-европейские лекала, и выяснится что национализмы столь же многообразны, сколь сами нации, дух и субъектность которых они воплощают. Наряду с национализмами изоляционистскими и сепаратистскими, наряду с национализмами экспансионистско-шовинистическими, мы увидим национализмы универсалистско-имперские, интеграторские. И далеко не всякий национальный дух, далеко не всякое национальное самосознание тяготеет к идее «моноэтнического государства-нации».

Можно ли тогда вообще выделить нечто общее, необходимо присущее всякому национализму вообще, национализму как таковому? Да, можно – иначе само это понятие оказалось бы содержательно пустым. Всякий национализм неизбежно имеет в себе две существенные идеи:

1. Ясное и определенное выделение «своего» из мира «чужого» с категорическим императивом сохранения, отстаивания и преумножения «своего» перед лицом угрозы со стороны чужого и чуждого («варварского»), актуально или потенциально враждебного окружающего мира. Это свойство далеко не только западного «коллективно-эгоистического» буржуазного национализма. Это свойство в равной мере присуще как изоляционистским, так и имперско-интеграторским национальным общностям, таким как русская или китайская. Как только возникает надличностный организм, так он неизбежно позиционирует себя в отношении внешней окружающей среды.

2. Императив сохранения собственного единства перед лицом опасных для этого единства внутренних противоречий. Прежде всего – противоречий клановых, корпоративных, классовых. Любая зарождающаяся внутри национального организма общность представляет для него опасность с того момента, как начинает отделять свои интересы от интересов общенациональных, иными словами осознаёт себя не в качестве органа, а в качестве отдельного организма. Поэтому национализм в самой своей идее ориентирован на нивелирование всех внутренних конфликтов – начиная от межличностных и заканчивая классовыми.

Эти два принципа и являются определяющими качествами национализма как такового, национализма вообще. Все остальное – это специфика того или иного национального духа.



3. Коммунизм



коммунисты могут выразить свою теорию одним

положением: уничтожение частной собственности

К. Маркс, Ф. Энгельс «Манифест коммунистической партии»



Основной вопрос для нас в рамках настоящей работы – что есть коммунизм по самой своей сути? Что в нём непосредственно выражает суть и является имманентно присущим, а что относится к конкретно-историческим формам и может быть изменено в соответствии с изменением обстоятельств места и времени?

Следует, во-первых, заметить, что коммунизм существенно шире, нежели марксизм вообще и марксизм-ленинизм тем более. Марксизм-ленинизм несомненно является наиболее разработанной, систематизированной и при этом прошедшей проверку практикой формой коммунистической идеологии. Тем не менее, он все же является лишь одной из возможных форм, и было бы ошибочно отождествлять коммунизм вообще с одной, хотя бы даже наиболее передовой и развитой на данный момент, его формой.

Коммунистическая идея возникает в западно-европейской политической мысли и получает всемирное распространение только по мере всемирной экспансии западной цивилизации. В известной мере можно говорить о том, что коммунизм как идея является реакцией на западно-европейский буржуазный тип цивилизации. Центральная идея для коммунизма – это стремление к преодолению отчуждения, являющегося основным принципом капиталистического общества.

Марксизм раскрывает корень отчуждения в отчуждении труда. Труд в марксизме воспринимается как коренное свойство человеческой природы, являющееся источником всякой ценности. Капитал рассматривается лишь как «накопленный труд», как результат отчуждения продукта труда от своего первоисточника, т.е. трудящегося индивидуума. Это изначальное базовое отчуждение выступает первопричиной и источником всякого отчуждения вообще, достигающего своего максимума в обществе развитого капитализма. Капитализм – это пик и предел отчуждения: человеческого общества от природы, человека – от общества. Логика отчуждения труда порождает с одной стороны классовую эксплуатацию, а с другой – всеобщую конкурентную борьбу. В свою очередь классовая эксплуатация порождает борьбу классов, доходящую до непримиримого антагонизма.

Конечная цель коммунизма – снятие отчуждения, переход от безличного господства капитала к господству человеческой личности над безличными природными и экономическими силами, причем в форме не отчужденного, а коллективного человеческого бытия. Положительный идеал коммунизма, таким образом, можно определить как органическое единство общества, преодолевшего и снявшего индивидуальное и групповое отчуждение, общества «в котором свободное развитие каждого является условием свободного развития всех». Путь к такому обществу лежит через обобществление средств производства, т.е. через снятие центральной предпосылки отчуждения продукта труда от субъекта труда. Обобществление средств производства, таким образом, должно привести к исчезновению классовой эксплуатации, да и самого разделения на классы.

Исходя из этого мы можем дать определение коммунизма. Коммунизм есть идеология социального органического единства, достигаемого через обобществление средств производства. Историческое содержание коммунизма можно определить как освобождение человечества от диктата отчужденных производственных отношений как таковых (а не только от диктата капитала): «Но современная буржуазная частная собственность есть последнее и самое полное выражение такого производства и присвоения продуктов, которое держится на классовых антагонизмах, на эксплуатации одних другими. В этом смысле коммунисты могут выразить свою теорию одним положением: уничтожение частной собственности» (К. Маркс, Ф. Энгельс «Манифест коммунистической партии» ).

Если взять за основу это определение, то становится ясно, что целый ряд политических установок, присущих историческим формам коммунизма, не являются для него обязательными и не связаны напрямую с центральным основополагающим принципом.

Так, например, понятно, что коммунизм как таковой в своей основной идее не несет отрицания религии. Христианский коммунизм, исламский коммунизм, или, если угодно, буддистский, ведический или языческий коммунизм по крайней мере не менее возможны, чем коммунизм атеистическо-материалистический. На самом деле идея преодоления отчуждения, идея холизма, как раз прекрасно согласуется и с онтологической, и с нравственно-этической точки зрения с принципами монотеизма вообще и Православного Христианства в первую очередь.

«Манифест коммунистической партии» отвергает эту мысль с порога, но на каком же основании? Лишь на основании того, что религия с точки зрения его авторов полностью сводится к классовой идеологии феодализма, иначе говоря, заведомо рассматривается с точки зрения последовательного материализма. Таким образом отрицание христианского коммунизма в марксизме исходит не из собственной логики коммунизма как идеологии социального органического единства, достигаемого через обобществление средств производства, а только из логики исторического материализма, a priori положенного в основание марксизма. Иными словами, марксистская критика христианского социализма в «Манифесте» – это простая тавтология, в которой материализм обосновывает себя своим же догматом.



Коммунизм как таковой, как идея в общем-то нейтрален в отношении формы организации политической власти. Как это ни парадоксально на первый взгляд, но монархический коммунизм столь же возможен, сколь и республиканский. В том, разумеется, случае если монархическая власть сочетается с соборностью и выражает общенародные интересы, а не интересы господствующего класса.

Более того, идея социально-органического единства, достигаемого через ликвидацию частной собственности на средства производства, вовсе не предполагает обязательного эгалитаризма, то есть принципа гражданского и политического равенства! Наравне с коммунизмом демократическим (кстати, стоит учесть, что и демократия может быть чрезвычайно разнообразной и не сводится только к её европейско-американской форме) логически вполне возможен коммунизм аристократический и даже в определённом смысле сословный, если только понимать под сословиями общности не классовой природы (т.е. выделяемые на основе различного отношения к собственности), а функционально-органические (т.е. на основе различия выполняемых в едином социальном организме функций). Простая логика говорит о том как раз, что высокоорганизованное органическое единство предполагает дифференциацию и спецификацию социальных ролей и функций, а никак не их унификацию и выравнивание.

Наконец, приведенная выше формула коммунизма сама по себе ничего не говорит об отношении к нации и государственности. Формально она, по крайней мере на первый взгляд, допускает весь спектр возможностей от крайнего этно-национализма до полного национального нигилизма и от радикального анархизма до этатизма – причем в любых сочетаниях.

Однако формальное допущение не означает на самом деле практической возможности и равной жизнеспособности этих форм. Как будет показано ниже, последовательная реализация центрального коммунистического принципа неизменно в ходе объективного исторического развития находит для себя те внешние формы, которые обеспечивают реальную жизнеспособность воплощаемой идеи. Воплощаясь в реальность, коммунистический принцип неизбежно обретает черты национального коммунизма, что и понятно, поскольку именно нации составляют ту реальную почву, которая воспринимает для себя либо отторгает коммунистическую идеологию. Если коммунизм подаётся нации в идеологическом комплексе с антинационализмом, то такой комплекс отторгается национальным организмом или приводит его к саморазрушению. Напротив, коммунизм в комплексе с национализмом может усваиваться национальной почвой и приносить на ней свои плоды. Поэтому, хотя на уровне отвлеченной идеи описанное выше разнообразие форм коммунизма возможно, но реальность отбирает из них только те формы, которые возможны не только логически, но и с точки зрения их жизненности.





II. СУЩНОСТНОЕ ЕДИНСТВО НАЦИОНАЛИЗМА И КОММУНИЗМА



4. Реализация коммунизма есть национальный коммунизм



Марксизм, как и всякая научная теория, имеет как минимум две существенные составляющие – модельно-описательную и прогностическую. Описательная составляющая состоит в том, что марксизм раскрывает внутреннюю механику капиталистического общества, позволяет понять его структуру и принципы функционирования, а также его историческое происхождение и логику развития. Как и всякая научная теория, марксизм строит модель реальности. То есть выделяет ряд факторов, наиболее существенных с точки зрения авторов концепции, и абстрагируется от ряда других факторов. Всякая научная модель ограничена и относительна, всякое понимание в рамках научной методологии достигается путем определенного упрощения. Поэтому всякий вывод требует критического отношения и проверки практикой.

Научный прогноз всегда неизбежно строится на основе аппроксимации наблюдаемых тенденций. Что дало основания Марксу и Энгельсу утверждать историческую неизбежность социалистической революции?

Классики исходили из следующих посылов:

1. Логика капитализма требует максимизации прибыли. Заработная плата рабочим снижает прибыль. Следовательно, логика капитализма диктует необходимость снижения заработной платы рабочим. Тот капиталист, который не захотел бы подчиняться этой логике, неизбежно проиграл бы в острой борьбе с конкурентами, максимизирующими прибыль и снижающими себестоимость продукции всеми возможными средствами. Следовательно, по мере развития капитализма уровень жизни рабочих должен не расти, а снижаться, вплоть до уровня их физического выживания.

2. По мере механизации труд в рамках капиталистического производства становится чисто конвейерным и механическим, лишенным какого-либо творческого удовлетворения. Чисто рабским.

3. Логика развития капитализма диктует централизацию производства. В конкурентной борьбе крупные предприятия закономерно вытесняют мелкие. Вместе с концентрацией производства нарастает концентрация рабочих и уровень их организации.

4. Капиталистическое хозяйство может существовать только постоянно расширяясь, то есть вовлекая новые рынки сбыта, рабочей силы и труда. Земля ограничена, следовательно рано или поздно произойдет остановка этого расширения и коллапс системы, способной существовать лишь расширяясь.

«Каким путем преодолевает буржуазия кризисы? С одной стороны, путем вынужденного уничтожения целой массы производительных сил, с другой стороны, путем завоевания новых рынков и более основательной эксплуатации старых. Чем же, следовательно? Тем, что она подготовляет более всесторонние и более сокрушительные кризисы и уменьшает средства противодействия им».

Поэтому «Современное буржуазное общество, ... создавшее как бы по волшебству столь могущественные средства производства и обмена, походит на волшебника, который не в состоянии более справиться с подземными силами, вызванными его заклинаниями» (К. Маркс, Ф. Энгельс «Манифест коммунистической партии»).



Из этих предпосылок Маркс и Энгельс делают вполне закономерные логические выводы:

1. Кризис капитализма исторически неизбежен.

2. Осуществит революцию промышленный пролетариат как наиболее обездоленный и в то же самое время наиболее сконцентрированный и организованный самим же буржуазным обществом класс.

3. Социалистическая революция начнется в наиболее передовых капиталистических странах, в которых наиболее развит промышленный пролетариат. И только потом будет распространяться в менее развитые страны по мере их экономического созревания.

4. Новое общество станет первой в истории формацией, существующей без эксплуатации, потому что кого же эксплуатировать, если победившим классом становятся сами труженики.

5. Снятие эксплуатации снимет и классовое разделение, а значит и приведет к исчезновению самих классов, включая и рабочий класс.

6. Исчезновение классов приведет к исчезновению государств, т.к. государство есть аппарат классового насилия.

7. Исчезновение классов приведет к растворению наций, ибо нации (в рамках марксизма) есть продукт капиталистических отношений.



Вполне логичный прогноз, исходящий из аппроксимации тех тенденций, которые Маркс и Энгельс наблюдали во второй половине XIX века. Но этот прогноз был воспринят массами не в качестве научного прогноза, а в качестве религиозного откровения. В итоге, когда выявились и стали очевидны дополнительные факторы, не учтенные в марксистской модели, и реальность пришла в противоречие с марксистским прогнозом, религиозные фанатики нового «откровения», словно бы в насмешку называющие себя «историческими материалистами», предпочли не поверить окружающей их реальности! И до сих пор эти горе-марксистские эсхатологи ждут «красного апокалипсиса», когда уже исчезнувший промышленный пролетариат вековой давности встанет вдруг из могилы и воплотит пророчество Маркса! Какова же пропасть, разделяющая рациональных материалистов, создавших марксизм, и этих эрзац-религиозных эпигонов-догматиков! Марксизм в самом своем основании отверг и высмеял утопические побасёнки и сентиментально-философические прожекты, отверг всякое догматическое доктринерство, и исходил из реальной живой плоти окружающего мира, из трезвой оценки реальных окружающих сил. Нынешние «марксисты» - типичные доктринеры и метафизики, верящие пророчествам и завещанным нетленным догмам, и не верящие собственным глазам, если они только у них есть, в чем порой невольно приходится сомневаться.



Что же мы видим в реальности?

1. Уровень жизни рабочих промышленно развитых стран, несмотря на сохранение капиталистических отношений, повысился до уровня, просто несопоставимого с уровнем жизни рабочих начала XX века. Даже те рабочие, которые не стали акционерами, т.е. собственниками средств производства, и по-прежнему продают только свой труд, продают его по такой цене, что и речи не может идти об уровне их физического выживания. Напротив, они обладают возможностью не только в полной мере удовлетворять свои потребности в хорошей пище, одежде и жилье, но и получать образование, путешествовать, обладают досугом и т.д. Разумеется, капиталистическая эксплуатация, т.е. изъятие доли прибавочной стоимости, сохранилась, но масштабы этой эксплуатации несопоставимы с уровнем конца XIX века.

2. Произошла информационная революция и переход к постиндустриальному обществу. Этот переход произошел при сохранении буржуазных отношений – чего классики марксизма, разумеется, учесть не могли. Промышленное фабрично-заводское производство перестало быть ведущей производственной сферой, соответственно рабочий класс перестал быть ведущим классом, да и вообще классом в собственном смысле, и превращается в прослойку. Основные трудовые ресурсы задействуются в производстве информации и технологий. Однако наёмные работники этого производства – «пролетариат умственного труда» – не имеют ни малейшей тенденции к концентрации. Это люди с принципиально иным классовым сознанием, хотя и тоже продающие свой труд. Это люди, работающие в отдельных кабинетах, и, соответственно, коллективистский дух цеховой стачки чужд им по определению. Более того, развитие информационных технологий ведет к тому, что очень скоро большая часть их работы будет осуществляться вообще на дому. Перенесение на этих «неопролетариев» логики пролетарской революции абсурдно.

3. Таким образом, фактически мы наблюдаем переход к новой общественно-экономической формации с новыми классами: собственников и производителей информации и технологий. Новая формация оказалась тоже классовой и основанной на эксплуатации! Соответственно, большинство противоречий капитализма уже в прошлом. Мы имеем дело с совершенно новыми противоречиями и кризисами.

4. Классическая марксистская теория революции ставит социалистическую революцию в зависимость от уровня развития промышленного пролетариата, а все без исключения победившие социалистические революции произошли в экономически отсталых аграрных странах, в которых пролетариат не был развитым, либо его вообще не было.

5. В России, а тем более в Китае, матрицей социализма стала крестьянская общинность. И, напротив, развитие индустриализации и урбанизации при социализме привели к глубокому кризису социалистического менталитета – и к частичной (в Китае) или полной (в России) реставрации капитализма, но теперь уже явно деградированного, маргинального и колониального по отношению к постиндустриальному миру.

6. В классическом марксизме уровень развития производительных сил определяет характер производственных отношений. При этом производственные отношения могут отставать от уровня развития производительных сил (такое противоречие и разрешается путем революции), но никак ни наоборот. Между тем, социалистические производственные отношения были установлены в России при том, что уровень развития производительных сил был существенно ниже, чем в развитых капиталистических странах. В итоге в рамках социализма соц. страны прошли стадии того же уровня развития, которые ведущие западные страны проходили в рамках капитализма. Обе политические системы (т.е. обе формы производственных отношений), в течение семидесяти лет существовали на базе одного и того же уровня развития производительных сил. И при этом социалистические формы сами по себе не привели к значительному перевесу над кап. странами в свободной конкуренции с капиталистическим миром. С точки зрения формационной теории – нонсенс.

7. Роль государства в социалистических странах не только не снизилась, а многократно увеличилась по сравнению с буржуазным обществом. По сути реальный исторический социализм проявил себя в форме этатизма. Видеть в этом «злой умысел» и «волюнтаризм» конкретных исторических личностей – значит попросту игнорировать объективность исторической реальности. Государство, став бесклассовым, и не подумало умирать, а, напротив укрепилось, став общенациональным. Тем самым обнаружилось, что государство – это не только и не всегда орудие классового господства. Существенные противоречия возникли между социалистическими странами. Тем самым было показано, что далеко не всякие политические противоречия порождены классовой эксплуатацией.

8. Нации при социализме и не подумали отмирать, обнаружив явным образом тот факт, что они не являются или, по крайней мере, далеко не всегда и не везде являются производной от развития буржуазных отношений.



До тех пор, пока социализм развивался, то есть адекватно приспосабливался к реальности, он развивался от левацкой утопии к реалиям национального коммунизма. Догматики, начётчики и фразеры обвиняли поэтому и Ленина, и Сталина в ревизионизме, т.е. в отходе от «чистоты марксизма». Но после смерти Ленина и Сталина точно такие же догматики и начётчики немедленно принялись обожествлять и заколачивать в мрамор и бронзу теперь уже их наследие, точно также как прежде старались канонизировать и тем самым умертвить наследие Маркса. Как бы хотелась господам политическим архивариусам монополизировать Ленина и Сталина и похоронить наследие революционеров в музейной пыли и тысячетомниках комментариев, в которых каждая фраза отпрепарирована, выглажена, вылизана и сдана в архив!

Но наследие революции принадлежит не им, а НАМ – то есть тем, кому оно нужно не для музейной коллекции, а для дела революции. Это для архивариусов от марксизма Ленин и Сталин – непререкаемые пророки и бронзовые идолы, на которых они способны взирать только из распростертого ниц положения. Для нас они – живые люди (которым тоже было свойственно ошибаться, и с которыми мы смеем не во всем соглашаться), товарищи по делу, которое мы продолжаем. Мы – живые наследники, и мы можем по праву законных наследников распоряжаться доставшимся нам наследством, то есть использовать то, что можно использовать (не боясь и переделать в соответствии с новыми нуждами) и отбрасывать то, что за давностью лет истлело.

Первостепенный интерес для нас представляют не мёртвые цитаты, то есть мнения, зафиксированные в тот или иной исторический момент в статике, а динамика и вектор развития. Понять этот вектор можно по отдельным опорным точкам:



1. Переход Ленина к тезису о том, что Партия обязана не только выражать и отражать борьбу класса, а возглавлять её, то есть по сути политически формировать класс. Отсюда – партия «нового типа», ленинская партия, «орден меченосцев». Здесь – начало отхода от левацкого эгалитаризма к принципам иерархической организации социума. Если угодно, от демократической модели социализма к аристократической. От преклонения перед массой – к осознанию роли авангарда, то есть духовной, интеллектуальной и волевой элиты.

2. Ставка на социалистическую революцию и установление советской власти в индустриально неразвитой аграрной стране. По меркам догматиков от «марксизма» – вещь немыслимая. Догматики настойчиво требовали союза рабочих с буржуазией, то есть фактически подчинения рабочего движения интересам буржуазии, мотивируя это тем, что Россия должна еще пройти длительный этап капиталистического развития для того, чтобы уровень развития производительных сил дорос до социалистических производственных отношений и вызрели «объективные условия» революции и т.д. С точки зрения догматиков от марксизма Великая Октябрьская Социалистическая Революция 1917 года была «бредом сумасшедшего», чистым волюнтаризмом, попыткой построить надстройку без базиса, и т.д.

Ленин и ленинцы сделали это! Вместо подчинения рабочего класса интересам буржуазии, они сделали ставку на союз рабочих с крестьянством. То есть по меркам догматиков от марксизма с реакционнейшим классом. В этом союзе рабочие, кстати, были лишь численно ничтожным авангардом. Основной массовой силой красного движения в гражданской войне стало именно крестьянство. Фактически большевики осуществили крестьянскую революцию, а не пролетарскую! Меньшевики, взиравшие на крестьянский поворот большевизма с чувством академического превосходства истинных знатоков марксистской доктрины, закончили свою историческую судьбу в охвостье белого движения.

Что в итоге представляла собой революционная государственность? Комбинацию 1) Советской власти (основанной на матрице сельского схода), 2) цементирующей государство партийной вертикали (организованной по принципу «ордена меченосцев», то есть аристократическому и отчасти «теократическому» принципу) и 3) колоссальной концентрации власти в руках главы Партии (державно-монархический принцип).

История подтвердила правоту Ленина. Социалистические революции победили только в индустриально неразвитых крестьянских странах (Россия, Китай, Сев. Корея, Куба, Вьетнам). В Германии и Финляндии – то есть в «наименее развитых из развитых» в индустриальном отношении странах революция вспыхнула, но потерпела поражение. В наиболее же развитых странах, таких как Англия, Франция и США, то есть в странах с наиболее развитым и зрелым пролетариатом, социалистические революции даже не начинались.

3. «Большевистское оборончество» после победы Революции. Союз с патриотами России, для которых советское государство было лишь новой исторической формой существования России. Привлечение значительного количества царских офицеров, инженеров и других специалистов, ученых и т.д. Начиная с этого момента Красное движение и новая советская государственность включали как минимум два компонента: большевиков, которые использовали патриотические настроения для укрепления советской власти, и русских патриотов, которые использовали большевиков для укрепления русской государственности как таковой. Миф о том, что большевики использовали-де спецов, а потом всех перестреляли – чистой воды побасёнка, не выдерживающая столкновения с известными историческими фактами. В ходе репрессий 30-х в основном как раз были выбиты именно левацкие догматики; «национал-большевики» разумеется тоже гибли (на войне как на войне), но именно они-то и вышли победителями.

4. Политическая линия Сталина на построение социализма в отдельно взятой стране. Политический разгром, высылка и, наконец, уничтожение Троцкого, настаивавшего на том, чтобы превратить Россию в вязанку хвороста для разжигания пожара мировой революции. Социализм в отдельно взятой стране по самому смыслу является национальным социализмом. Если бы словосочетание «национал-социализм» не было украдено гитлеризмом (именно украдено: по своему существу гитлеризм не был национальным и уж тем более не был социализмом!), то следовало бы обозначить идеологию социализма в отдельно взятой стране именно этим термином – «национальный социализм» (в буквальном и непорочном смысле этого слова) как первая фаза построения национального коммунизма.

Закономерным следствием доктрины построения социализма в отдельно взятой стране стало положение о возможности мирного сосуществования с капиталистическими странами и роспуск Коминтерна. Лишь колоссальная сила идеологической инерции помешала в тот момент осознать очевидное: социализм есть явление не формационно-стадиальное, а цивилизационное, т.е. не исторически универсальное, а национально-почвенное. Социализм есть порождение национального духа, а не уровня развития производительных сил. Ведь социалистическая Россия и капиталистическая Европа существовали на одном и том же уровне производительных сил. Даже, если уж на то пошло, в развитых европейских странах уровень развития был выше (хотя скорость развития, как показывает опыт сталинской индустриализации, был выше в СССР).

5. Реабилитация Русской истории и национальных традиций. Начиная от фильмов об Александре Невском и Иоанне Грозном и заканчивая восстановлением погон и офицерских знаков различия в ходе Великой Отечественной Войны. Восстановление офицерства, частичная реабилитация и восстановление казачества фактически означали в известной мере возрождение сословности. Хотя, необходимо сразу отметить, что сословность социалистического общества была во-первых бесклассовой (т.е. профессионально-функциональная дифференциация общества не имела в своей подкладке дифференциацию по отношению к собственности), а, во-вторых, ненаследственной (сохранялась полная прозрачность и открытость для вертикальной социальной мобильности. Кстати, одним из эффективных «лифтов» вертикальной социальной мобильности была Партия).

6. Наконец, ключевой шаг – прекращение гонений и реабилитация Православия. Более того, в определённой мере, преодоление отделения Церкви от государства. Восстановление Православия и роли Церкви не были завершены, и необходимое воцерковление Советской России не состоялось. Но нас сейчас интересует не статика, а направление развития. И, если сравнивать разгул воинствующего атеистического мракобесия первых революционных лет и положение Церкви в 40-х – начале 50-х годов, то направление развития не вызывает сомнений.



Вывод очевиден. Живая практика социалистической революции вопреки всем догмам вывела ту форму коммунизма, которая была единственно жизнеспособной – национальный коммунизм. Все эгалитаристские, антинационалистические, воинствующе-атеистические наслоения реальная жизнь с коммунизма счищала, и, если что-то из этого счистила не до конца, то только потому, что естественный процесс был прерван хрущевскими реформами.

Историческая роль Хрущёва сейчас не вызывает сомнений практически ни у кого из коммунистов. Именно Хрущёв оборвал историческое развитие социализма в коммунизм. Накопленная инерция была столь велика, что позволила социалистическому государству существовать еще несколько десятилетий. Однако эти десятилетия были уже движением по нисходящей, а не по восходящей. Экономика, искусство, менталитет народа в эти десятилетия стремительно десоветизировались, и конечным итогом стала горбачёвщина, кровавый контрреволюционный переворот Ельцина и установление марионеточно-фашистской диктатуры. Однако, признавая тотальную деструктивность хрущевских реформ, большинство коммунистов не отдает себе отчет в том, что же именно он сломал. А сломал он траекторию национально-коммунистического развития.

Вместо того, чтобы завершить только едва начатое Сталиным ревоцерковление страны, Хрущёв начал новую дехристианизацию и атеизацию. Вместо того, чтобы закрепить «сакрализацию» социалистического единодержавия, Хрущёв провел свое пресловутое «разоблачение культа личности», тем самым нанеся смертельную рану советскому самосознанию. И, наоборот, вместо того, чтобы продолжить весьма смело и своевременно начатую Сталиным критическую ревизию марксистского наследства, Хрущёв превратил марксизм в мертвое музейное идолище. Вместо того, чтобы поддержать складывающуюся систему советской аристократии (в собственном смысле – т.е. «власти лучших») Хрущёв публично унизил «касту» ученых и инженеров. И в то же самое время он резко снизил вертикальную социальную мобильность, превратив партноменклатуру в замкнутое и закрытое сословие. В итоге место элиты заняла стремительно дегенерирующая партийная номенклатурная олигархия.

Все убийственные реформы Хрущева, таким образом, были направлены именно против национально-коммунистического вектора развития. Брежневский застой лишь попытался зафиксировать текущее состояние. Вместо развития началась стагнация, перешедшая в откровенное разложение и смрадное гниение умирающего социального организма. Итогом стали 1991 и 1993 годы.

Показательно, что возрожденная после контрреволюционного переворота Компартия сделала (и вынуждена была сделать, иначе бы погибла немедленно) необычайно резкий поворот к национальному коммунизму. Достаточно указать четыре момента.

1. Признание Церкви и декларация уважительного к ней отношения.

2. Поднятие Русского вопроса, вплоть до требования национально-пропорционального представительства.

3. Тезис о том, что Октябрьская Революция и Советское государство являлись не только этапами развития России, но и закономерным проявлением национального духа. Вплоть до буквального воспроизведения в теоретических работах лидера партии формул «Москва – Третий Рим» и «Православие, Самодержавие, Народность». В то же время – снятие атавистического лозунга «Пролетарии всех стран – соединяйтесь!».

4. Усвоение идеологией Партии геополитической доктрины евразийства.



Приходится признать, что поворот КПРФ к национальному коммунизму происходит далеко не всегда последовательно. С одной стороны – значительная идеологическая (а вернее сказать, догматическая) инертность масс. С другой стороны – соглашательская, оппортунистическая политика ряда партийных руководителей. К сожалению, для некоторых видных «провозвестников» национально-коммунистических идей, эти идеи были лишь данью общественным требованиям. Известные своим приспособленчеством оппортунисты зачастую просто стремились сбыть на электоральном рынке тот идеологический продукт, на который был спрос, и на этом заработать себе думские кресла и привилегии «оппозиции его величества».

Тем не менее, факт остается фактом: со стороны народа «спрос» был именно на национальный коммунизм. Народу были предложены самые различные коммунистические проекты: троцкизм (РРП), догматизированный и «зафиксированный» сталинизм (ВКПБ и РКРП), «прогрессистский» интернационалистический коммунизм (РКП-КПСС), и, наконец, национально-патриотический коммунизм (КПРФ). Численность партий говорит сама за себя.

Нет сомнений в том, что будущее коммунизма за национальным коммунизмом. Все остальное – реликты прошлого, политические секты почитателей догматики.



5. Последовательный национализм есть национальный коммунизм



Коренная идея национализма – органическое единство Нации. Возможно ли такое единство в обществе, разделённом на антагонистические классы и раздираемом экономической конкуренцией, в обществе, основанном на принципе «борьбы каждого против всех»? Вопросы риторические.

В классовом обществе не может быть надклассового государства. Это прекрасно показали классики марксизма, и в этом вопросе с ними невозможно не согласиться. В условиях классового общества государство всегда и неизбежно выражает интересы господствующего класса. И если эти интересы правящий класс и пытается выдать за общенациональные – то это лишь обманка для легковерных.

В капиталистическом обществе, основанном на всеобщности денежного эквивалента, не может существовать общенационального интереса. Лишь представители имущего класса имеют средства получать полноценное образование, издавать газеты, баллотироваться на выборах. В обществе резкого имущественного расслоения формально-политическое равноправие – это ширма, скрывающая абсолютное неравенство настоящих прав и возможностей. Голодный и нуждающийся не может быть политически свободным, ибо его нужда – есть эффективнейшее средство принуждения.

Националисты не раз выдвигали лозунг «классового мира», «классового сотрудничества», пытаясь снять остроту классового антагонизма. Но до тех пор, пока будут существовать классы, неизбежна и классовая эксплуатация, а что за мир между эксплуатируемым и эксплуататором? Последовательность националистической мысли диктует императив: не сглаживать противоречия, замазывая и стыдливо прикрывая их причины, а, напротив, вскрыть эти причины и устранить раздирающие нацию противоречия в самом их основании.

Не логика компромисса и соглашения с коммунизмом требует этого от националиста, а собственная логика последовательного национализма. Тот не националист, кто позволяет отдельным классам или группам эксплуатировать лозунги национального единства в своих корыстных классовых или корпоративных интересах. Тот, кто является националистом, а не прикидывается таковым, должен осознать очевидное: национальное единство требует бесклассового общества.

Есть два типичных возражения против этого положения, которые есть смысл привести и опровергнуть.



1. Первое состоит в том, что, поскольку для националиста единственным конечным критерием является благо и процветание нации, то не следует-де замыкаться в идеологических рамках тех или иных «-измов», а следует использовать те средства, которые демонстрируют большую экономическую эффективность. Отсюда и лозунг китайских реформаторов «не важно, какого цвета кошка, лишь бы она ловила мышей». Отсюда же и столь популярная у современных социалистов и псевдокоммунистов идея «нео-НЭПа» – многоукладной экономики с высокой степенью государственного участия в тяжелой промышленности и с широким частным сектором в лёгкой промышленности и сфере услуг.

Что можно сказать в ответ? Благо нации не сводится к одной только экономической эффективности. Экономическое благосостояние является средством, а не самоцелью, что наглядно демонстрирует опыт ряда развитых европейских стран, в которых повышение уровня жизни сопровождается снижением рождаемости и ростом числа самоубийств. Высокий уровень потребления сам по себе не означает процветания нации (и даже её отдельных представителей). Жертвовать национальной солидарностью ради повышения эффективности сферы услуг – это всё равно, что продавать первородство за чечевичную похлёбку.

Так ли уж опасны для социалистического общества мелкие частные пекарни и парикмахерские? Да, опасны! Они поддерживают в обществе очаги мелкобуржуазного мировоззрения, ценностной системы наживы, конкуренции, индивидуалистической автономии от национально-социального единства. Они опасны для государства не экономически, а мировоззренчески. Они ставят под сомнение и тем самым релятивизируют национально-коммунистическую этику служения Нации. Они остаются рассадниками индивидуалистической автономности, относительной экономической независимости индивида от социума.

Более того, логика любого предпринимателя – это логика неограниченной максимизации прибыли. Любой мелкий лавочник стремится стать миллионером. До тех пор, пока его ограничивает в этом стремлении «естественная» экономическая конкуренция, он готов принимать эти ограничения как справедливые. Но если государство ставит на этом пути барьер, позволяя богатеть только до определённого уровня, то такой «потолок» развития любой предприниматель воспримет как насилие над самым смыслом и образом его существования. Для мелкого капиталистика, стремящегося стать настоящим капиталистом, классовый его интерес всегда будет выше общенациональных интересов. Допустить в социалистическом обществе возникновение слоя мелких предпринимателей – это значит вырастить целую прослойку врагов общественного строя.

В принципе именно так и погиб Советский Союз. Коренной причиной его гибели было то, что значительные массы населения, будучи по своему экономическому положению рабочими и служащими, усвоили однако мелкобуржуазный менталитет. Тревогу надо было бить ещё тогда, когда начался бум дачных участков, когда стало заметно массовое стремление населения к владению частными хозяйствами.



2. Второе возражение против национального коммунизма состоит в том, что высокий уровень развития общества требует высокого уровня дифференциации, а классы, якобы, выполняют роль органов (каждый со своей функцией) в рамках высокоорганизованного национального организма.

В этом утверждении на самом деле осуществляется подмена двух разных понятий – класса и сословия. Можно в определённой мере говорить и том, что сословия являются такими «органами», и каждое из них несёт своё служение единому общему делу. Но классы (в отличие от сословий) – это общности, определяемые не в отношении к тому или иному общественному служению, и даже не по совокупности присущих прав и обязанностей (как сословия), а прежде всего по отношению к собственности на средства производства.

Если в докапиталистическом обществе классовая и сословная структуры были тесно взаимосвязаны, то в капиталистическом обществе господствующий буржуазный класс оформляется именно путём разрушения сословных рамок. Буржуазия является носителем индивидуалистического сознания, рационально-договорных и прагматических отношений. Поэтому даже сама постановка вопроса об общественном служении буржуазного класса обществу нелепа. Буржуазия и основанное на принципе служения общество – это две вещи несовместные.



Значит ли всё это, что последовательная реализация националистического принципа (т.е. принципа органического единства нации) требует полной ликвидации частной собственности? Да, если под частной собственностью подразумевать собственность на средства производства. Но это не значит, конечно, обобществления личной собственности, то есть собственности на личные вещи, предметы потребления, жилище и т.д.

Требует ли реализация националистического принципа имущественного равенства? Вовсе нет, ибо неравенство способностей и трудовых затрат (а оно неизбежно) может и должно отражаться в имущественном неравенстве, по крайней мере до тех пор, пока прогресс производительных сил не создаст такой уровень всеобщего изобилия, который попросту обесценит владение большей или меньшей собственностью. Логика национализма требует не уравнения собственности, а исключения возможности добывания прибыли в обход общественного распределения, то есть исключения возможности экономической эксплуатации человека человеком путём отчуждения и присвоения создаваемой в процессе труда прибавочной стоимости.

Но ведь то же самое понимание присуще и коммунизму:

«Под равенством марксизм понимает не уравниловку в области личных потребностей и быта, а уничтожение классов, т. е. а) равное освобождение всех трудящихся от эксплуатации после того, как капиталисты свергнуты и экспроприированы, б) равную отмену для всех частной собственности на средства производства после того, как они переданы в собственность всего общества, в) равную обязанность всех трудиться по своим способностям и равное право всех трудящихся получать за это по их труду (социалистическое общество), г) равную обязанность всех трудиться по своим способностям и равное право всех трудящихся получать за это по их потребностям (коммунистическое общество). При этом марксизм исходит из того, что вкусы и потребности людей не бывают и не могут быть одинаковыми и равными по качеству пли по количеству ни в период социализма, ни в период коммунизма.

Вот вам марксистское понимание равенства.

Никакого другого равенства марксизм не признавал и не признаёт.

Делать отсюда вывод, что социализм требует уравниловки, уравнивания, нивелировки потребностей членов общества, нивелировки их вкусов и личного быта, что по плану марксистов все должны ходить в одинаковых костюмах и есть одни и те же блюда, в одном и том же количестве, — значит говорить пошлости и клеветать на марксизм.

Пора усвоить, что марксизм является врагом уравниловки. Еще в “Манифесте Коммунистической партии” бичевали Маркс и Энгельс примитивный утопический социализм, называя его реакционным за его проповедь “всеобщего аскетизма и грубой уравнительности”. Энгельс в своём “Анти-Дюринге” посвятил целую главу бичующей критике “радикального уравнительного социализма”, выдвинутого Дюрингом, как противовес против марксистского социализма. “Реальное содержание пролетарского требования равенства, — говорил Энгельс,— сводится к требованию уничтожения классов. Всякое требование равенства, идущее дальше этого, неизбежно приводит к нелепости”.

То же самое говорит Ленин: “Энгельс был тысячу раз прав, когда писал: понятие равенства помимо уничтожения классов есть глупейший и вздорный предрассудок. Буржуазные профессора за понятие равенства пытались нас изобличить в том, будто мы хотим одного человека сделать равным другим. В этой бессмыслице, которую они сами придумали, они пытались обвинить социалистов. Но они не знали по своему невежеству, что социалисты — и именно основатели современного, научного социализма, Маркс и Энгельс — говорили: равенство есть пустая фраза, если под равенством не понимать уничтожения классов. Классы мы хотим уничтожить, в этом отношении мы стоим за равенство. Но претендовать на то, что мы сделаем всех людей равными друг другу, это пустейшая фраза и глупая выдумка интеллигента” (Речь Ленина “Об обмане народа лозунгами свободы и равенства”, т. XXIV, стр. 293—294)» (И.В. Сталин. Отчётный доклад ХVII Съезду Партии о работе ЦК ВКП(б), 26 января 1934 г.)

Таким образом, логика последовательного национализма полностью совпадает здесь с логикой построения коммунистического общества через этап социализма.

Однако необходимо помнить, что зачастую знамя и лозунги национализма пытается использовать буржуазия для того, чтобы обмануть ими народные массы, и под видом «общего дела» удовлетворять свои классовые, групповые эгоистические интересы. Впрочем, не меньше найдётся умельцев точно так же паразитировать и на коммунистической идее.

neupkev

III. Национальный коммунизм

и основные социальные институты



6. Национальный коммунизм и Церковь



Национально-коммунистическое понимание Нации как надличностного организма, как единого субъекта, поднимает вопрос о смысле бытия этого субъекта. Либерализм провозглашает смыслом существования общества и государства благополучие и обеспечение прав и свобод входящих в него человеческих индивидуумов. Но для национального коммунизма такое ценностное определение невозможно и неприемлемо. Национальный коммунизм исходит из принципа безусловного приоритета целого над частью. Редуцировать смысл бытия существующего в веках национального организма до пользы и блага преходящих человеческих индивидов – это значить опрокинуть иерархию бытия, подчинить общее частному, долговременное сиюминутному, высшее низшему. Это значит подорвать этику служения, лежащую в основании национального коммунизма.

С другой стороны, национальный организм тоже не вечен и не абсолютен. Он возникает, живёт и неизбежно умирает рано или поздно. Смысл и цель его бытия не может заключаться в самом его существовании, ибо в этом случае перед лицом неизбежной гибели его существование было бы бессмысленным, и люди, распознавшие в нём пустого кумира, были бы правы.

Национальный организм только тогда действительно является субъектом и коллективной надындивидуальной сверхличностью, когда он освящён и преображен причастностью к вневременным, непреходящим ценностям, когда он сопричастен Абсолюту. Национальный коммунизм есть сверхценностная идеология, то есть идеология, ценности которой лежат вовне самого процесса существования. Только в этом качестве он может противостоять либеральной логике приоритета индивидуального.

Отсюда следует, что в самом своём существовании национальный коммунизм нуждается в обосновании и легитимизации со стороны супрарациональной метафизической доктрины, то есть доктрины религиозной. Национальный коммунизм не есть учение религиозное и мистическое, поэтому он не занимается и не может заниматься верификацией подлинности того или иного духовного опыта, и не может сам «выбирать веру», но, будучи выражением индивидуальности конкретной нации, исходит из национально-духовного опыта своего народа. Для русского национального коммунизма здесь нет альтернативы: он нуждается в легитимизации и освящении со стороны Православного Христианства в лице Русской Православной Церкви.

Речь не идёт при этом об инструментальном использовании национальным коммунизмом религии и Церкви в интересах национальной мобилизации, и даже не о паритетных отношениях или каком бы то ни было синтезе национального коммунизма и Христианства. Речь идёт о вполне иерархически определённых отношениях, в которых национальный коммунизм (как идеология земная, человеческая и рациональная) признаёт над собой духовный авторитет Церкви как силы, имеющей внеземной, надчеловеческий и супрарациональный источник.

В то же время национальный коммунизм не утрачивает своего собственного содержания и не выступает в роли простой трансляции учения Церкви. Национально-коммунистическая политическая организация, согласно формуле «Богу богово, а кесарю кесарево», в случае своей политической победы, признавая верховный духовный авторитет Церкви, в делах политических и земных будет действовать как самостоятельная светская власть, отнюдь не подчинённая Церкви в административном смысле. Такая позиция, впрочем, вполне отвечает традиции симфонии светской и духовной власти в православных цивилизациях.

Мы исходим из того, что попытка в той или иной форме воплотить человеческими силами и политическими средствами идеал на земле всегда оказывалась опасной утопией и приводила к трагическим последствиям. В частности, именно «материализация» религиозных духовных идеалов и попытка преобразования самой человеческой природы были наиболее утопическими чертами советского проекта, не единственными, но важными причинами его поражения.

Национальный коммунизм в этом плане исходит из гораздо более трезвого взгляда и ставит задачей не преображение человека и не построение «идеального мира», а лишь создание такой системы общественных отношений, которая способна обуздывать заключенное в падшей человеческой природе зло, и не позволять ему стать доминирующим законом, как это происходит при капитализме. В отличие от классического марксизма, мы не предполагаем исчезновения государства как аппарата насилия в историческом времени. Аппарат насилия, равно как и само насилие, будут необходимы для обуздывания внешней агрессии и внутреннего перерождения всегда, пока длится история человечества.

Церковь должна оставаться «Царством не от мира сего», в то время как государственная власть должна жить именно в соответствии с обстоятельствами «мира сего», отнюдь не предаваясь иллюзиям. Любые попытки смешения этих сфер, будь то административное и властное господство Церкви над государством (как в католицизме) или, наоборот, подчинение Церкви государству (как в протестантских странах и в послепетровской Российской Империи) в равной мере приводили к обмирщению, профанации и духовному краху. Задача государственной власти состоит не в том, чтобы преобразовать жизнь граждан в соответствии с духовным идеалом, а лишь в том, чтобы этот идеал (сохраняемый в ограде Церкви) мог, по крайней мере, существовать в качестве идеала, оставаясь ориентиром и возможностью для свободного личного духовного развития. Духовный смысл государства состоит не в том, чтобы принуждать ко спасению, а лишь в том, чтобы не допускать принуждения к погибели.

В отношении иноверия и инославия национально-коммунистическая власть может проявлять терпимость в той мере, в какой каждая конкретная конфессия или религиозное сообщество не подрывают духовное здоровье и цивилизационное единство Нации и государства. Очевидно, что статус иноверческих и инославных религиозных объединений в России в случае победы национально-коммунистических сил будет кардинальным образом отличаться от статуса Православной Церкви как Церкви государственной и национальной. Однако, тысячелетний опыт государственного Русского Православия свидетельствует о его веротерпимости в отношении традиционных религий, таких как Ислам и Буддизм. Вполне очевидно, что религиозная свобода мусульман и буддистов под сенью православной государственности обеспечивалась и защищалась в гораздо большей мере, чем в государстве атеистическом.

Будучи идеологией политической, а не религиозной, национальный коммунизм не может требовать от своих приверженцев той или иной личной религиозной веры. По личному исповеданию русский национал-коммунист может быть мусульманином, язычником или атеистом, но политическая программа на построение в России православной государственности является обязательной составляющей национально-коммунистического проекта.



7. Национальный коммунизм и государство



Национальный коммунизм вполне разделяет марксистское представление о государстве как об аппарате насилия. В классовом обществе этот аппарат насилия находится в руках правящего класса и потому отражает его классовые интересы. Поэтому в классовом обществе не может быть надклассовой государственности, и миф о государстве как и беспристрастном арбитре между классами является очевидной уловкой господствующего класса. В то же время, в отличие от марксизма, национальный коммунизм отрицает идею отмирания государства после обобществления средств производства и ликвидации классов. При переходе к бесклассовому обществу государство становится подлинно национальным, то есть становится орудием общенациональных интересов.

Против кого в этом случае направлен аппарат насилия? Очевидно, против врагов Нации, как внешних, так и внутренних. Национальный коммунизм отвергает утопию о том, что ликвидация классовых противоречий сама по себе автоматически решит все межнациональные противоречия. Территория, запасы полезных ископаемых и другие природные ресурсы были, остаются и останутся в будущем предметом противоречий между народами, в том числе и между народами, перешедшими к бесклассовому обществу. Исторический опыт взаимоотношений социалистической России и социалистического Китая это подтверждает.

Национальный коммунизм не является агрессивной доктриной расширения жизненного пространства и экспансии, однако исходит из реалистического представления о необходимости отстаивать собственные национальные интересы перед лицом интересов других наций и цивилизаций. В этом состоит одна из важнейших задач национально-коммунистического государства. Кроме того, и внутри государства, даже на этапах развитого бесклассового общества, неизбежно будут возникать индивидуумы и группы, противопоставляющие свои интересы интересам Нации. Поэтому Нация нуждается в защите приоритета общенациональных интересов против интересов эгоистических, клановых, групповых, корпоративных. А чтобы защищать и отстаивать их необходима сила, способная к принуждению. Такой силой и является национальное государство.

Национальный коммунизм не является этатистской доктриной и не рассматривает государство и его силу как самостоятельную ценность. Государство – это лишь средство, орудие реализации интересов Нации. Оно имеет смысл и легитимно ровно в той мере, в какой отвечает интересам Нации.

Патриотизм, любовь к своему Отечеству, своей Родине относится, конечно, не к государству как аппарату насилия, а к родной земле. Но само понятие о родной земле определяется представлением о земле своего народа и её границах, иначе для жителя Карельского перешейка сосновые леса Финляндии были бы более Родиной, чем Южнорусские степи. Следовательно, отношение к своей земле, само представление о том, какую землю считать родной, основывается на сопричастности своему народу. Иными словами национализм первичен, а патриотизм есть его производное.



8. Национальный коммунизм и гражданское общество



Под гражданским обществом понимается обычно неполитическая социальная самоорганизация, лежащая вне государственной системы власти и идеологии. Оно начинается от каких-нибудь обществ по интересам (типа общества рыболовов или филателистов) и заканчивается правозащитным, профсоюзным, женским движением, союзами предпринимателей и т.д.

Практически в любом случае (даже в самом безобидном) в основе всякого элемента гражданского общества лежит выделение неких групповых интересов и объединение с целью отстаивания этих интересов перед лицом остального общества. Далеко не случайно гражданское общество выступает опорой либерализма и буржуазной демократии западного типа. Сама его природа либеральна – объединение с целью защиты групповых интересов того или иного меньшинства. Не вызывает сомнений то, что любой человек по тем или иным признакам относится к тому или иному меньшинству – меньшинству водителей трамваев, меньшинству любителей рыбалки, меньшинству фанатов фильма «Звёздные войны» и т.д. Но идея гражданского общества состоит в том, чтобы именно на этих свойствах сделать упор и смысловой акцент. Только по принадлежности к тому или иному национальному, религиозному, социальному, профессиональному, субкультурному меньшинству гражданское общество позиционирует каждого человека, игнорируя тот факт, что этот же самый человек по гораздо большему числу признаков принадлежит к большинству. В конечном счёте гражданское общество – это совокупность замкнутых резерваций, каждая из которых отстаивает свои права и интересы перед другими.

В самом словосочетании «гражданское общество» заложена ложь. Ведь прилагательное «гражданское» означает позиционирование в качестве члена общества и гражданина государства. Напротив парадигма «гражданского общества» выделяет в человеке всё то, что противопоставляет его интересам общества и государства, и подчёркивает всё то, что лежит вне сферы действительной гражданственности.

Национальный коммунизм как идеология национального единства и преодоления отчуждения исходит из прямо противоположного принципа – из безусловного приоритета общенационального над личным, групповым или клановым, из приоритета интересов и воли большинства над интересами и волей меньшинства. Это не означает дискриминации самих представителей национальных, культурных и т.д. меньшинств. Это означает лишь перенос акцентов с тех интересов и характеристик, которые противопоставляют человека обществу, на те, которые этого же человека позиционируют как представителя большинства. Грубо говоря, нам человек интересен прежде всего не тем, что он рыболов-любитель или филателист, а тем, что он Русский, трудящийся и гражданин России.



IV. НАЦИОНАЛЬНЫЙ КОММУНИЗМ

И ЕГО СОСЕДИ ПО ПОЛИТИЧЕСКОМУ СПЕКТРУ



9. Русский национализм и евразийство



Перейдем к следующему вопросу: какова специфика русского национализма? Совершенно понятно и очевидно, что русский национализм не может быть национализмом узко-этническим и сепаратистским, хотя попытки искусственно синтезировать такой суррогат не единожды предпринимались. Уже не раз под видом «национализма» озвучивалась идея т.н. «русской республики», т.е. выделения из состава России «этнически чистых русских областей».

Нет надобности объяснять, что реализация такого безумного проекта попросту убила бы русскую нацию как таковую. Обкорнать собственную территорию значит в настоящих условиях прежде всего сдать геополитическое пространство стратегическому противнику. Российские окраины (населенные этническими меньшинствами) в современном мире не могут стать и не станут подлинно независимыми государствами. Там, где ослабляется русское влияние, там автоматически его замещает геополитическое влияние или США, или региональных центров силы – Германии, Турции, Китая. Русская нация не может стать замкнутой сепаратной нацией-государством типа Финляндии или Голландии. Географическое положение и масштабы, весь ход предыдущей истории и, главное, собственное национальное самосознание определяют судьбу России как судьбу Сверхдержавы, Евразийской Империи.

Отказываясь от державности, от «имперских амбиций» русская нация мгновенно теряет смысл бытия и собственную национальную самоидентификацию. Об этом свидетельствует вся история России. Периоды культурного, духовного подъема, подъема национального самосознания и творческих сил неизменно совпадали с периодами русской державности. Напротив, попытки территориально обкорнать Россию и заменить державную идеологию на идеологию обывательского благосостояния неизбежно оборачивались глубочайшим кризисом нации во всех аспектах её бытия – от достижений науки и искусства до уровня рождаемости. Естественными границами России (т.е. границами, в которых национальный русский организм может чувствовать себя здоровым) являются не куцые границы РФ, и уж тем более не границы «русской республики», а границы СССР, почти полностью совпадающие с границами Российской Империи.

Антитезой узко-этническому национализму выступает евразийство, как идеология объединения народов Евразии вокруг России на равноправной основе. Евразийство несомненно является своеобразной формой русского национализма и отражает свойственное русскому национальному самосознанию стремление к вселенскости и универсальности. Однако вместе с несомненным геополитическим позитивом евразийство несет в себе и значительные риски и угрозы. В своих крайних проявлениях оно может обернутся (и на это указывали и указывают многие русские националисты из числа «этно-националистов» и «националистов-западников») растворением и ассимиляцией русской нации в стихии нерусских, преимущественно азиатских народов. Даже сейчас иноэтническая иммиграция из среднеазиатских и кавказских государств приобретает характер колонизации и грозит существенным изменением этнического состава России и существенным искажением как культурной идентичности Русского народа, так и присущих ему антропологических характеристик. В случае реализации евразийского проекта, т.е. восстановления естественных границ России-СССР, Средняя Азия и Закавказье окажутся внутри наших государственных границ, и, следовательно, последние остатки барьера на пути мигрантов могут исчезнуть. Учитывая динамику численности этнических Русских и народов Закавказья и Средней Азии, угроза ассимиляции для Русской нации могла бы при этом оказаться вполне реальной. Ассимиляция государствообразующего этноса означала бы гибель русской нации как организма, а, следовательно, и самой России.

Менее драматическим, но, тем не менее, также весьма рискованным является другой вариант, в котором Русская нация в евразийском союзе окажется в положении «коридора между комнатами». В этом случае пока национальные силы Русской нации будут безвозмездно растрачиваться на реализацию абстрактных идей евразийской державности, окраинные народы будут использовать эту идеологию в прагматических и своекорыстных целях, наращивая собственное народонаселение и благосостояние. В результате евразийство грозит обернуться орудием эксплуатации государствообразующей Русской нации окраинными национальными меньшинствами. В результате же центр истощится, а национальные окраины, осильнев за счет ослабления центра, в итоге отпадут.

Именно в этом, кстати, многие националисты и упрекают национальную политику коммунистов. Действительно, в годы советской власти проводилась целенаправленная политика развития национальной культуры, самосознания и экономики окраинных нерусских народов. За счет каких ресурсов? Очевидно, за счёт центра, то есть за счет государствообразующей Русской нации. В результате в известной мере получился «колониализм навыворот». Если классические колониально-империалистические державы, «сбросив» колонии, из которых ресурсы постоянно перекачивались в метрополию, оказались центрами экономической силы, то Россия оказалась в прямо противоположном положении: закачав ресурсы в окраины, а затем их утратив, она ослабила центр.

Несложно заметить, что национальная политика СССР имела существенные изъяны. Это доказывается тем, что сразу же, как только пошатнулась мощь государственного аппарата насилия – так немедленно проявились межнациональные противоречия, в считанные месяцы обострившиеся до состояния войн практически по всем национальным окраинам страны. Невозможно себе представить, чтобы такого уровня противоречия могли успеть зародиться и вызреть в результате краха советской системы. Очевидно, что ещё до полного краха СССР они уже выступили на арену истории во вполне зрелом и оформленном виде. Следовательно, проводимая в СССР национальная политика лишь сдерживала силой проявление агрессивного сепаратизма, но не устраняла его причин и даже способствовала его вызреванию. Лидер КПРФ Г.А. Зюганов отмечает: «<...> понятие "национального вопроса" отождествлялось с проблемами нерусского населения, национальных меньшинств. Поэтому и национальная политика трактовалась в первую очередь как политика по отношению к инородцам. <...> Ясно, что эта политика обусловливалась совершенно конкретными обстоятельствами места и времени. И она приносила успех, пока соответствовала объективным задачам, пока обстоятельства не изменились. Бездумное продолжение ее и после того, как фактическое неравенство было в основном преодолено, губительно сказалось сначала на судьбе Советского Союза, а затем и самой России. В итоге русский народ сам оказался в фактически неравном положении в своей собственной стране» (Г.А. Зюганов «Понять и действовать»).

Необходимо найти средний путь между крайностями этнонационалистического сепаратизма (чреватого редукцией России до границ пресловутой «русской республики») и евразийского универсализма (чреватого растворением государствообразующего этноса). Это путь расширения геополитического влияния Русской нации с одновременной консолидацией и укреплением государствообразующего национального ядра. Это, впрочем, единственно возможный путь для любой нации с имперской судьбой. Римская Империя сохраняла устойчивость до тех пор, пока сохранялось ядро римского народа. Эдикт императора Каракаллы, уравнявший всех жителей Империи, уничтожил это ядро, одним махом превратив привилегированный и почетный статус римского гражданина в бремя подданного. Следствием этого стала гибель Империи.

Русская нация нуждается в уравновешенности и балансе обеих форм русского национального сознания – этнической и имперско-державной. Вновь обратимся к той же статье Зюганова: «Известно, что главным двигателем разрушения Союза и прогрессирующего распада России стал воинствующий национализм, который нагнетался самыми провокационными способами. При этом с первых же шагов обнаружилась странная, на первый взгляд, двойственность в тактике провокаторов. Возрастание национального самосознания любого народа - от армян и украинцев до чукчей и чеченцев - рассматривалось как явление позитивное и прогрессивное. Аналогичные же процессы в национальном самосознании русских однозначно расценивались как явление резко отрицательное и реакционное - национализм, шовинизм, антисемитизм и т.д. Всячески поощряя нарастание националистических настроений в нерусской среде, демпропаганда одновременно внушала русскому народу комплекс неполноценности, вины и покаяния. Русофобия стала одним из основных орудий перестройки». «Все это заставляет сделать вывод, что конкретная форма национального вопроса в современной России - это уже не вопрос "национальных окраин", а вопрос "национальной сердцевины". Он касается теперь в первую очередь не меньшинства, а подавляющего большинства населения России. Я не хочу сказать, что у нерусских народов нет будто бы никаких проблем. <...> Но политика есть искусство добиваться целей в условиях ограниченности ресурсов. Поэтому политика есть система приоритетов. Если наша цель - спасение и укрепление единства Отечества, то приоритет - возрождение русского народа» (Г.А. Зюганов «Понять и действовать»).

Вполне очевидно, что наша стратегия должна быть прямо противоположна стратегии разрушителей страны. Стратегия разрушения состояла в том, чтобы повышать национальную идентичность и консолидацию национальных окраин, ослабляя и разрушая национальное ядро. Наша задача противоположна: добиться того, чтобы в «русском ядре» русская, собственно национальная самоидентификация доминировала над самоидентификацией общероссийской, а на национальных окраинах – самоидентификация российская, евразийская доминировала над самоидентификацией национально-сепаратистской.

Здесь необходимо сделать важную оговорку. Речь вовсе не идёт о разрушении национального самосознания или о дискриминации и колониальном угнетении нерусских народов России. Напротив, восстановление русского центра силы является для этих народов единственным путём выживания и потому объективно отвечает и их национальным интересам. Только сильная и единая Россия может гарантировать этим народам сохранение их национально-культурной идентичности. Самостоятельно противостоять поглощению мировым империализмом (глобализмом, системой «Нового мирового порядка») они не могут, и поэтому их этно-сепаратизм является не более чем обманной идеологией, которая лишь камуфлирует стремление местных элит ценой предательства интересов своих народов заслужить себе место лакеев при мировой олигархии. Альтернатива объединению постсоветского пространства вокруг России только одна – распад организующего ядра Евразии и бесконечная, искусственно поддерживаемая структурами глобализма нестабильность с очагами открытой войны. Поэтому объективные интересы народов «российского геополитического пространства» состоят в усилении и укреплении не только общероссийской государственности, но и Русской нации как центра, способного формировать вокруг себя поле центростремительных сил. Но потому и необходимо, чтобы это ядро не распылялось и «плотность» его консолидации была выше, чем «плотность» иноэтнических окраин.

Добиться того, чтобы национально-этническая и имперская идеологемы работали не в диссонансе, а в едином ансамбле, служащем общему делу – задача непростая. Тем не менее это оптимальный путь для Русской нации. Не следует забывать главного принципа: любые идеологемы – это только средства и орудия. Целью является не реализация тех или иных абстрактных принципов, а национальное спасение и процветание. Поэтому и позволительно обращаться с идеологемами инструментально, комбинируя их или меняя в соответствии с реальностью жизни, а не пытаясь подгонять реальность под абстракции.

Уместно в этой связи вспомнить политику Франции времен фактического правления Решелье (т.е. в период, непосредственно предшествовавший и подготовивший последующую политическую гегемонию Франции в Европе). С одной стороны, обеспечивая внутреннее религиозно-политическое единство, правительство жёстко подавляло протестантизм внутри страны. С другой стороны, то же самое правительство в то же самое время оказывало поддержку протестантскому движению за рубежом, тем самым создавая «пятую колонну» в германских землях, направленную против главного противника тогдашней Франции – Империи Габсбургов. Две на первый взгляд противоположные политические линии не только не приходили в столкновение, но совершенно слаженно работали на одну реально-политическую цель – усиление позиций собственной нации и собственного национального государства.

Приблизительно так же должна работать пара из классического русского национализма (идеология внутренней консолидации национального ядра) и евразийства (идеология консолидации и объединения народов и земель вокруг этого ядра).



10. Национальный коммунизм и классический национал-большевизм



Исторический национал-большевизм – это идеология и политическая практика русских патриотов и консерваторов, принявших и признавших Советское государство в качестве исторической формы России и правопреемницы Российской Империи. Национал-большевики не принимали коммунистическую идеологию, но признавали историческую заслугу большевиков в восстановлении сильной государственности, защите целостности и независимости России, пресечении сепаратизма окраин и поползновений внешних агрессоров.

Национал-большевистская струя была заметна ещё в гражданскую войну, когда на стороне красных, в том числе и на ответственнейших командных должностях, оказалось немалое количество офицеров и генералов царской армии. Наиболее известна из них личность генерала Брусилова. После завершения гражданской войны к национал-большевизму пришло немало русских патриотов из числа бывших белых: левые евразийцы, сменовеховцы, некоторые монархисты (например, Пуришкевич и Шульгин). Однако наиболее известным национал-большевиком стал Николай Васильевич Устрялов. Его роль в создании национал-большевистской идеологии столь велика, что, под «классическим национал-большевизмом» подразумеваются обыкновенно именно его политические взгляды и установки.

Однозначно положительно оценивая историческую роль Н.В. Устрялова и с искренним уважением относясь к его наследию (как с интеллектуальной, так и с нравственной точки зрения), мы, тем не менее, считаем необходимым обозначить границу, отделяющую наш национальный коммунизм от устряловского национал-большевизма. Ради того, чтобы не допустить смешения и подмены в этом вопросе, мы определённо отказались от использования термина «национал-большевизм» в отношении нашей идеологии, хотя по исходному смыслу слов понятия «национальный коммунизм» и «национал-большевизм» могли бы пониматься как более или менее синонимические. Обозначим ключевые и принципиальные отличия.



Национал-большевизм Устрялова никогда не был подлинным диалектическим единством национализма и коммунизма. Для Устрялова существовал лишь прагматический союз, обусловленный конкретными политическими обстоятельствами, в которых политические интересы коммунистов и русских патриотов-государственников совпали:

«В области этой проблемы, как и ряда других, причудливо совпадают в данный момент устремления советской власти и жизненные интересы русского государства. Советское правительство естественно добивается скорейшего присоединения к "пролетарской революции" тех мелких государств, что подобно сыпи высыпали ныне на теле "бывшей Российской Империи". <...>

Советская власть будет стремиться всеми средствами к воссоединению окраин с центром во имя идеи мировой революции. Русские патриоты будут бороться за то же - во имя великой и единой России. При всем бесконечном различии идеологий практический путь - един, а исход гражданского междоусобия предопределяет внешнюю оболочку и официальную "марку" движения.

С точки зрения большевиков русский патриотизм, явно разгорающийся за последнее время под влиянием всевозможных "интервенций" и "дружеских услуг" союзников, есть полезный для данного периода фактор в поступательном шествии мировой революции.

С точки зрения русских патриотов русский большевизм, сумевший влить хаос революционной весны в суровые, но четкие формы своеобразной государственности, явно поднявший международный престиж объединяющейся России и несущий собою разложение нашим заграничным друзьям и врагам, должен считаться полезным для данного периода фактором в истории русского национального дела» (Н.В. Устрялова «В борьбе за Россию»).

Итак, Устрялов видит только совпадение политических интересов в данных конкретных политических условиях. У него и речи нет о идеологическом синтезе, а уж тем паче сущностном единстве. Перед нами просто бескорыстный патриот, готовый ради блага России (причём понимаемом в сугубо «белом» смысле) отказаться от групповых политических амбиций и изменить средства достижения прежней цели:

«Русская интеллигенция боролась против большевизма по многим основаниям. Но главным и центральным был в ее глазах мотив национальный. Широкие круги интеллигентской общественности стали врагами революции потому, что она разлагала армию, разрушала государство, унижала отечество. Если бы не эти национальные мотивы, организованная вооруженная борьба против большевизма с самого начала была бы беспочвенна, а вернее, ее бы и вовсе не было».

«Теперь, когда правительство пало, а советская власть усилилась до крупнейшего международного фактора и явно преодолела тот хаос, которому была обязана своим рождением, национальные основания продолжения гражданской войны отпадают. Остаются лишь групповые, классовые основания».

«Логикой вещей большевизм от якобизма будет эволюционировать к наполеонизму (не в смысле конкретной формы правления, а в смысле стиля государственного устремления). Конечно, эти исторические аналогии теоретичны, неточны и, так сказать, грубы, но все же они невольно приходят в голову. Словно сама история нудит интернационалистов осуществлять национальные задачи страны» (Н.В. Устрялова «В борьбе за Россию»).

Изменились только средства, но не изменились ни цели, ни образ мышления, ни мировоззренческие представления одного из идеологов колчаковского правительства:

«Как бы то ни было, вооруженная борьба против большевиков не удалась. Как это, быть может, не парадоксально, но объединение России идет под знаком большевизма, ставшего империалистичным и централистским едва ли не в большей мере, чем сам П.Н. Милюков.

Следовательно, перед непреклонными доводами жизни должна быть оставлена и идеология вооруженной борьбы с большевизмом. Отстаивать ее при настоящих условиях было бы доктринерством, непростительным для реального политика.

Разумеется, все это отнюдь не означает безусловного приятия большевизма или полного примирения с ним. Должны лишь существенно измениться методы его преодоления. Его не удалось победить силой оружия в гражданской борьбе - оно будет эволюционно изживать себя в атмосфере гражданского мира (хотя бы относительного, ибо абсолютного мира при господстве большевиков ожидать все-таки трудно). Процесс внутреннего органического перерождения советской власти, несомненно, уже начинается, что бы не говорили сами ее представители. И наша общая очередная задача способствовать этому процессу. Первое и главное - собирание, восстановление России как великого и единого государства. Все остальное приложится» (Н.В. Устрялова «В борьбе за Россию»).

Устрялов обращает внимание на идейное вырождение и измельчание белого движения, на то, что «белая правда» имперского величия единой и неделимой России выдыхается в белом движении, и само это движение утрачивает цели и ориентиры, превращаясь в чистое отрицание большевизма без положительной цели и программы:

«Причудливая диалектика истории неожиданно выдвинула советскую власть с ее идеологией интернационала на роль национального фактора современной русской жизни, - в то время как наш национализм, оставаясь непоколебленным в принципе, потускнел и поблек на практике вследствие своих хронических альянсов с так называемыми "союзниками"».

«Есть нечто глубоко трагичное в своеобразной ослепленности этих людей, в односторонней направленности их чувств и их ума. Морально и политически осудив большевистскую власть, они уже раз навсегда решили, что она должна быть уничтожена мечом. И этот чисто конкретный вывод они превратили в своего рода кантовский "категорический императив", повелевающий безусловно и непререкаемо, долженствующий осуществляться независимо от чего бы то ни было, "хотя бы он и никогда не осуществился", - по "принципу ты можешь, ибо ты должен". <...> Тут только психология, и ни грана логики. Тут только индивидуально-этические переживания и ни грана политики. Можно, если хотите, любоваться цельностью психологического облика этих людей, но ужас охватывает при мысли об их судьбе».

«Врангель, как Брут, несомненно, честный человек. Но, по-видимому, он принадлежит к тем натурам, которые, поставив себе целью выкачать воду из ванны, готовы это сделать, хотя бы вместе с водой выплеснуть оттуда и ребенка. <...> Окончательно выясняется, что вновь народившееся белое движение идет под лозунгами, диаметрально противоположными прошлогодним. "Областничество", "самостийность", "федерализм", "плебисциты" и даже, увы, - территориальные уступки иностранцам за вмешательство в нашу гражданскую войну.. <...> Это - "реальная политика"? Нет, это скорее - судорога отчаяния, подменяющая самую цель политических стремлений» (Н.В. Устрялова «В борьбе за Россию»).

Не осознав того факта, что подлинное национальное единство возможно только в бесклассовом обществе, Н.В. Устрялов, увы, в известной мере остался на позициях буржуазного патриотизма. Если для коммунистов НЭП был сугубо вынужденной мерой и тактическим отступлением, то Устрялов приветствовал его именно как «преодоление революции». Нарождение нэпманской мелкой буржуазии он приветствовал, считая что именно «крепкие собственники» являются опорой государственного патриотизма, в то время как коммунисты с гораздо большим основанием видели в этих «капиталистиках» своекорыстных хищников, всегда готовых пожертвовать общенациональными интересами во имя своих классовых интересов. И здесь коммунисты оказались правы: если первый НЭП удалось использовать в интересах народа, а потом пресечь, то перестроечный «неоНЭП» закономерно привёл не только к падению завоеваний Революции, но в первую очередь – к предательству национальных интересов и к расчленению России.



Вторым моментом совершенно определённого размежевания между нашим национальным коммунизмом и устряловским национал-большевизмом является понимание государства. Мы исходим из вполне марксистского определения государства как аппарата насилия. Единственное существенное отличие нашей позиции в этом вопросе от классического марксизма состоит в том, что марксизм постулирует постепенное отмирание государства при переходе к бесклассовому обществу. Мы же на основании уже имеющегося исторического опыта, заключаем, что и после этого перехода государство сохраняется, становясь только при этом орудием уже не классовых, а общенациональных интересов, направленным против внешних конкурентов и внутренних перерожденцев, противопоставляющих свои личные или клановые интересы интересам общенациональным.

Устрялов исходит из принципиально иного понимания государства, и под государством понимает единство трёх элементов: власти, населения и территории. При этом территорию он считает первичным фактором, а власть и население (данной территории) – производными от неё:

«Школьное государственное право учит, как известно, что государство состоит из трех элементов - власти, населения и территории. Так, может быть, все дело в первом элементе. Такой ответ был бы наиболее приятен нынешним ненавистникам Москвы. Но, увы, он от этого не перестает быть менее несостоятельным. История являет нам бесконечные свидетельства того, что форма власти менее всего отражается на размахе и "стиле" государственной культуры, хотя подчас и отражается в известной степени на ее конкретном, временном содержании. Рим оставался Римом и под властью республики, и под верховенством императоров. В исторической перспективе нам не трудно установить, что так называемый "римский гений" ("душа" государства) отнюдь не перестает быть самим собой от смены форм верховной власти. Он блекнет лишь тогда, когда наносятся несокрушимые удары территории государства. Равным образом, Франция столь же национальна и велика в Робеспьере и Наполеоне, сколь в Людовике XIV, и лишь поражение Наполеона, вернувшее стране "богоустановленную" монархию и твердокаменных эмигрантов, но отнявшее у нее территориальные приращения, лишила ее вместе с ними и части души. Итак, власть не может считаться определяющим элементом государственной культуры.

Население? Да, конечно, культура государства порождается людьми, его населяющими. Но ведь сказать это - значит ничего не сказать. Чтобы стать источником культуры действительной и органической, "население" должно превратиться в "нацию". А современная наука государствоведения неопровержимо доказала, что "нации суть не естественные, а историко-социальные образования" (Еллинек), причем опять-таки существеннейшим фактором их рождения являются условия "территориального" порядка, создающие непосредственно их физическое благополучие, экономическую мощь. Мы возвращаемся, следовательно, к исходному пункту. Для "мировых стремлений" (свойство великой культуры) нужна великая нация, а великая нация не может быть "малой народностью", хотя, с другой стороны, разумеется, не всякий большой народ уже тем самым является вечно великой нацией (ср. нынешний Китай)» (Н.В. Устрялова «В борьбе за Россию»).



Таким образом, государство для Н.В. Устрялова это прежде всего территория, объединённая единой политической властью (природа которой второстепенна или даже третьестепенна). Поэтому для него Советский Союз – это то же самое государство, что и Российская Империя. Изменились внешние формы, но государственная идентичность, определяющаяся географическими границами, осталась прежней.

Для нас первоочередным является вопрос о содержании государства как аппарата насилия: в чьих руках он находится и чьи интересы осуществляет. Поэтому победа социалистической революции или буржуазной контрреволюции означает уничтожение старого государства и создание нового, причём диаметрально противоположного и враждебного старому, в тех же самых географических границах. Для Н.В. Устрялова содержание, классовая и социальная сущность государства несущественны, а важна форма: размер границ, военная и экономическая мощь, управляемость. Такой подход можно было бы определить как «формальное государственничество», неслучайно ещё при жизни Н.В. Устрялова оппоненты уличали его в «топографическом национализме». Примечательно при этом то, что сам он это определение принял: «Итак, всякий национализм, если он серьезен, должен быть прежде всего "топографическим". Для государственного деятеля, в отличие от военного стратега, "потеря территорий" есть всегда "потеря живой силы", отмирание "части души"» (Н.В. Устрялова «В борьбе за Россию»).

Развивая эту мысль Устрялов поясняет: «Дело в том, что глубоко ошибается тот, кто считает территорию "мертвым" элементом государства, индифферентным его душе. Я готов утверждать скорее обратное: - именно территория есть наиболее существенная и ценная часть государственной души, несмотря на свой кажущийся "грубо физический" характер. ... Лишь "физически" мощное государство может обладать великой культурой. Души "малых держав" не лишены возможности быть изящными, благородными, даже "героичными" - но они органически неспособны быть "великими". Для этого нужен большой стиль, большой размах, большой масштаб мысли и действия, - "рисунок Микель-Анжело". Возможен германский, русский, английский "мессионизм". Но, скажем, мессионизм сербский, румынский или португальский - это уже режет ухо, как фальшиво взятая нота, это уже из той области, что французами зовется "le ridicule"» (Н.В. Устрялов «В борьбе за Россию»).

С последним утверждением невозможно не согласиться. В самом деле, территория – отнюдь не безразличный элемент, и для своего здорового существования и развития нация нуждается в естественном для неё жизненном пространстве. Однако, Устрялов идёт гораздо дальше этой банальной геополитической истины. Для него не столько национальная территория является жизненным пространством нации, сколько государство (в устряловском понимании, т.е. территория с единой политической властью) само создаёт нацию: «Если теоретически нельзя отрицать, что нация способна создать государство, то в действительности несравненно чаще наблюдается обратный процесс: государство создает единую нацию» (Н.В. Устрялова «К вопросу о русском империализме»).

Вообще говоря, Н.В. Устрялов в первую очередь не националист (хотя и называет себя таковым), а государственник. Государство для него – первичная ценность, а нация – вторичная: «Народная "личность", национальная "идея", как всякая духовная монада, для своего проявления требует определенного единства. Нужен центр духовной энергии, действующей по целям, необходим оформляющий принцип деятельности. Единое целостное начало должно скреплять собою то сложное многообразие, каким представляется историческая жизнь того или другого "народа". И вот государство и явилось таким объединяющим, оформляющим, скрепляющим началом. <...> Государства – те же организмы, одаренные душою и телом, духовными и физическими качествами. Государство -- высший организм на земле[,] и не совсем неправ был Гегель, называя его "земным богом". Оно объемлет собою все, что есть в человечестве ценного, все достояние культуры, накопленное веками творчества. Государство – необходимое условие конкретной нравственности, через него осуществляется в жизни Добро. <...> Государство есть познавшая себя в своем высшем единстве, внутренно просветленная Земля. Земля без Государства -- аморфная, косная масса, Государство без Земли – просто nonsens, голая форма, лишенная всякой реальности» (Н.В. Устрялова «К вопросу о русском империализме»).

Для нас же, напротив, Отчизна, Родина, родная земля, определяется именно как «земля своего народа», поэтому патриотизм (любовь к Родине) является производным от национализма (солидарности со своим народом, со своей нацией). Следовательно, единственно подлинный патриотизм – это национал-патриотизм. Что же касается государства (понимаемого нами как «власть», как аппарат насилия и принуждения), то оно для нас есть только машина, орудие, которое (в зависимости от того, в чьих руках оно находится) может служить как процветанию нации, так и её геноциду. Поэтому подлинный патриотизм означает служение государству ровно в той мере, в какой это государство является национальным, то есть служит интересам защиты общенациональных интересов своего коренного народа (или сообщества коренных народов, если государство многонациональное).

Рассуждения о формальных определениях государственности, и о первичности нации или государства могут показаться на первый взгляд пустой схоластикой, игрой словами. Но вот уже совершенно живое и практическое следствие: отношение к ныне действующему политическому режиму. Для последователя и преемника устряловского национал-большевизма нынешнее государство (РФ) было бы, хотя и территориально искалеченной и изуродованной, но всё же Россией, и потому, несмотря на всё уродство правящего режима, требовало бы укрепления. С нашей же точки зрение оно есть не более и не менее, как аппарат геноцида Русского и других коренных народов России и расхищения природных ресурсов. Поэтому мы видим свою задачу никак не в укреплении и усилении этого государства, а как раз в его разложении, всемерном подрыве и уничтожении. Таково практическое различие между нашей национально-революционной политической линией и устряловской традицией.



11. Национальный коммунизм и национал-социализм



В самом по себе словосочетании «национальный социализм» мы не усматриваем ничего отрицательного. Социализм является естественной первой фазой построения коммунизма. И залог его жизнеспособности в том, что он при этом является национальным, то есть вырастает из национально-культурной и исторической традиции воспринимающей его нации и служит её духовному и материальному процветанию. Выше мы уже достаточно подробно останавливались на вопросе о том, что только национальный социализм состоятелен и жизнеспособен. Безусловно национальным был русский социализм сталинской эпохи, национальными были и остаются китайский, северо-корейский, кубинский социализмы. Да и вообще достаточно сложно представить себе политическую систему, не укоренённую в духе и ментальности народа, её создающего.

Однако, термин «национал-социализм» закрепился за одним вполне конкретным историческим режимом, а именно за германским гитлеризмом. Отметим, что гитлеризм был «национал-социализмом» лишь по названию. По своей социально-экономической сути он был мобилизационной формой капитализма на стадии империализма. Таким образом, он ни в коей мере не был социализмом. Но и национальным он быть не мог.

Во-первых, в капиталистическом классовом обществе вообще не может быть ни внеклассового государства, ни внеклассовой идеологии. Всякое государство и всякая идеология в нём отражают интересы господствующего класса. Поэтому лозунг национальной солидарности и классового мира в классово-антагонистическом обществе лишь отражает классовый интерес буржуазии, стремящейся сохранить наличные производственные отношения, обеспечивающие возможность эксплуатации наёмного труда и присвоения прибавочной стоимости. Марксистами давно уже убедительно показано, что истинная суть «национальной мобилизации» в Третьем Рейхе состояла в стремлении германской монополистической буржуазии к переделу рынков сбыта, сырья и рабочей силы. Националистическая идеология лишь обслуживала тот вполне классовый интерес. Уже поэтому нацистский режим не мог быть (обще)национальным.

Во-вторых, в силу самой логики капитализма, германский капитал был тесно связан с монополистическим капиталом других развитых капиталистических стран, в частности США. Поэтому и с этой точки зрения гитлеризм не был вполне национальным. В конечном счёте победа гитлеризма в масштабах планеты не могла дать ничего иного, кроме того же самого глобализма, который возник теперь при мировой гегемонии США.



Таким образом, мобилизационный милитаристический капитализм гитлеровской Германии был «не совсем национал- совсем не социализмом». Отдельные элементы «правого социализма» в нём присутствовали, но играли роль чисто декоративную.

Догматики «от марксизма» пытаются уличить нас в том, что, раз мы признаём национализм, значит признаём и «сотрудничество классов», а значит – существование буржуазии. Однако мы вполне определённо формулируем нашу позицию: достижение национального единства не через затушёвывание классовых противоречий, а через полную ликвидацию частной собственности. Наш «коммунизм справа», таким образом, не менее последователен в отрицании частной собственности, чем классический марксизм. Другой вопрос, что следует различать цели и средства. Ставя задачу полной ликвидации частной собственности на средства производства, мы не имеем в виду обязательно одномоментной конфискации. После национализации земли, недр и имеющей стратегическое значение тяжёлой промышленности возможен достаточно длительный период мирного сосуществования разных видов собственности с постепенным ненасильственным экономическим расширением государственной и сокращением частной сферы. Тем не менее, конечная наша цель состоит именно в полной ликвидации частной собственности. Поэтому на уровне социально-экономического базиса наш национальный коммунизм не имеет с гитлеризмом даже внешнего сходства.

Что же касается идеологии, то идеологией гитлеризма была идея порабощения «неполноценных» рас и тёмный оккультный мистицизм. Наша идеология, напротив, рациональна в анализе социальных процессов и явлений, а предлагаемая национальная политика имеет в виду лишь последовательное отстаивание интересов своей нации перед лицом интересов иных народов и цивилизаций.





V. НАЦИОНАЛЬНЫЙ КОММУНИЗМ

И СОВРЕМЕННЫЕ ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПРОЕКТЫ



Из современных политических сил, действующих на пространстве РФ в той или иной мере претендуют на синтез коммунистической и национальной идей три – НБП Лимонова, политические силы, группирующиеся вокруг А.Г. Дугина и «национально-патриотическое крыло» КПРФ. Рассмотрим политические установки этих партий и движений.



12. Лимоновщина



В своей книге «Другая Россия» создатель, единоличный лидер и единоличный же идеолог НБП Эдуард Савенко (Лимонов) утверждает: «мне, как председателю Партии, "Программа НБП" всегда виделась уступкой публичной политике, этаким укороченным, упрощённым и вульгаризированным переводом на язык обывателя. Нужный вульгарный документ, по которому партия не жила <...>, но который выдвигала на обозрение публики». Нет оснований не верить в данном случае Лимонову. Если он считает, что официальная программа писалась лишь в качестве филькиной грамотой для обывателя, то, наверно, так оно и есть. «За что же бороться? За какое конкретно общество будущего? За какую конкретно программу?» – ставит он вопрос и отвечает на него всей своей книгой «Другая Россия», написанной в виде цикла из 22 лекций, обращённых к молодым активистам НБП. Поскольку судить об идеологии НБП по официальной программе сам же Лимонов не рекомендует, то обратимся к этой его книге.

Первая лекция начинается с декларации ненависти к семье и разжиганию у подростка ненависти и презрения к собственным родителям: «Твой отец инженер или работяга — злой, худой, неудачливый, время от времени надирается. А то и вовсе, никакого папочки в семье, мать — в облезлой шубейке. Глаза вечно на мокром месте, истеричная, измученная, говорит голосом, в котором звучат все ахи и охи мира. <...> Семья: липкая, теплая навозная жижа, где хорошо отлежаться дня два, от побоев физических, в драке, и от моральных увечий. Но семья как чахотка ослабляет человека, изнуряет своей картошкой с котлетами, своей бессильной беспомощностью. <...> Российская семья удушает мужчину. <...> Для правильного становления мужчины пацана надо как можно раньше изымать из семьи. Это вредное место, как Чернобыльская АЭС. . <...> для того, чтобы осуществились необратимые изменения в обществе, нужно разрушить его самую крепкую молекулу: семью. <...> Монстр с заплаканными глазами (это Лимонов о матерях!) должен исчезнуть. Его надо ликвидировать».

Начав с проповеди ненависти к родителям, Лимонов переходит к обобщению и натравливает молодёжь на отцов и матерей как поколение в целом: «Напрашивается мысль, что при помощи демагогии, хитростей, пользуясь тем, что молодые не успевают еще создать свои группы («мафии») — средний возраст просто украл, крадет ежедневно у молодежи ее долю власти и собственности. <...> вас, дорогие парни <...>, партайгеноссе, облапошивают поколениями».

Призывая разрушить семью, Лимонов планирует заменить её промискуитетными общинами. То есть, говоря по-русски, свальным грехом, чтобы все со всеми. «На самом деле обобществление жён важнее проблем имущества. <...> Почему взяв неприятельский город солдаты искали золото и насиловали женщин? Потому что сексуальная комфортность столь же ценна как и золото. Мир, - это понимал ересиарх Дольчино, и ересиарх Джон из Лейдена, - должен быть устроен таким образом, чтобы "можно без всякого различия ложиться со всеми женщинами". <...> Для тех подростков, кто не избавился от девственности сам, нужно по достижении 13 лет вменить обязательное лишение девственности. Поскольку это обуза на самом деле. Поскольку love - это благо, то нужно спешно приобщиться к love».

Следующим после семьи общественным институтом Лимонов призывает разрушить школу: «Обучение, дрессировка, в школе стоит впереди получения знаний. Цель schooling — сломить естественные инстинкты человеческого существа, сломить его природную агрессивность, подавить ее тотально. <...> После одиннадцати лет изнурительной долбежки, загрузки памяти ненужным мусором лишних знаний, подавляющее большинство индивидов покидают школьные парты со сломленной волей, со сглаженными индивидуальными особенностями, с затоптанным, как правило, талантом, и усталыми! <...> Так что, когда видишь пикет или митинг учителей, всех этих гиппопотамовских размеров теток в драных шубах, то не жалей их, бюджетников, не получающих зарплату. <...> Ту школу, которая есть, садистский репрессивный государственный институт, направленный на подавление и тотальную деформацию самой сути человека, нужно уничтожить. <...> Всякое обучение должно быть много короче. Достаточно пяти лет, чтобы получить отличное среднее образование. <...> Начинать надо раньше и учить короче. Начинать надо в 5 лет от роду и учить не более пяти лет. <...> Никаких алгебр, тригонометрии, математик, физик, и других отвлеченных, никогда не пригождающихся дисциплин, преподавать детям не будем. <...> Образование станет коротким и будет иным. Мальчиков и девочек будут учить стрелять из гранатометов, прыгать с вертолётов, осаждать деревни и города, освежёвывать овец и свиней, готовить вкусную жаркую пищу, и учить писать стихи. <...> До 14—15 лет подросток должен тотально заканчивать учиться, включая высшее образование».

Крупным шагом в лимоновской программе троглодитизации общества обозначено разрушение и уничтожение городов и транспортных коммуникаций страны: «Города в любом случае паразитируют на country side - на сельской местности. <...> Город однако не бесполезен - он вреден. Он производит, как уже было сказано: власть и контроль. В городе-столице сосредоточены все системы подавления граждан: все виды полиций, специальные службы, системы административного контроля, политическая власть страны, её экономическая власть - банки. Красные Кхмеры отнеслись к революции серьёзно: ликвидировали город. Если же его не ликвидировать, вся революция сведётся к тому, что бедные переместятся в богатые кварталы, а богатых оттеснят в бедные. <...> Города же быстро зарастают травой. <...> Я убедился, что я люблю разрушенные города больше, чем живые. И вашему поколению предстоит убедиться в том, что разрушенные города красивее, чем живые. <...> Первое же действие революций новейшей истории - строительство баррикад. Разрушают брусчатку мостовой, вырывают камни и перегораживают ими улицу. Останавливают автомобили, автобусы, заваливают улицу кирпичами. А ещё атакуют, грабят, разрушают и поджигают мэрию, административные здания, президентский дворец, парламент, магазины и склады. У толпы - верный инстинкт. Она хотела бы разрушить город <...> Мы не станем останавливать толпу. <...> Мёрзлые города должны быть закрыты, а их население рассредоточено. <...> Железная дорога будет контролироваться коммунами и работать непостоянно, с целью разрушения традиционных инфраструктур, ориентированных на города».

Не стоит, однако, надеяться, что за разрушением городов стоит сельская идилия. Всё оказывается ещё бредовей. Промискуитетные племена лимоновской антиутопии предполагаются кочевыми! «Основным принципом новой цивилизации должна стать опасная, героическая, полная жизнь в вооружённых кочевых коммунах, свободных содружествах женщин и мужчин на основе братства, свободной любви и общественного воспитания детей. <...> Кочевой же образ жизни будет выглядеть так: большая коммуна облюбовывает себе место стоянки и перебазируется туда на вертолётах; если это остров - на плавучих средствах; или на бэтээрах, на грузовиках. <...> Вооружённые коммуны будут выглядеть как изначальные племена. Это будет наш традиционализм. Коммунами будет управлять Совет Коммун. Вместе коммуны могут называться Орда. Не следует бояться противоречий, которые могут возникнуть между вооружёнными коммунами, не следует бояться столкновений. Творческая агрессивность сепаратизмов предпочтительнее тюремного порядка глобализма».

Но при том «Не следует понимать так, что мы проповедуем борьбу против развития науки, борьбу против удобных и умных достижений технического прогресса. Нет. Будем развивать и Интернет, и генетику, и новое сверх-телевидение». Интересно только, кто будет развивать генетику – дикари, оканчивающие образование к 10 годам и наученные «стрелять из гранатометов, прыгать с вертолётов, освежёвывать овец и свиней и писать стихи»? Ах, да, ведь предусматривалось ещё и высшее образование, оканчиваемое к 14 годам. Очевидно, генетику будут развивать учёные с этим высшим образованием.

Нет смысла пересказывать всю остальную программу. Достаточно конспективно перечислить. Предполагается изничтожить алкоголиков, ментов и чиновников, «и прочий бракованный материал», заменить Христианство поклонением тунгусскому метеориту или планете Сатурн, объединиться с тоталитарными сектами против Православной Церкви, переписать историю с учетом «Новой хронологии» Фоменко и Носовского, ну и вести бесконечные войны, потому что многим мужчинам нравится сам процесс: «Волнующим благом может служить для пассионариев право на войну. Есть целая категория мужчин, пылко любящих войну. Им нужна война, её подвиги, и даже её грабёж, потому что эти вещи в природе человека».



Примечательно, что эта атавистическая фантазия, достойная пера умственно недоразвитого бойскаута, подаётся под названием «национал-большевизм»! В одном слове сразу три лжи.

Это национализм? Да помилуйте, через лимоновскую книжку красной нитью проходит ненависть ко всему русскому. К нашим русским традициям и обычаям, которые Лимонов именует заимствованным из мусульманского законодательства термином «адат». К подавляющему большинству русского населения, в особенности среднего и старшего возраста. К нашему быту, к нашим привычкам, к выражению наших лиц. К нашему Русскому Православию. К нашей Русской истории, которую Лимонов так хочет подменить фоменковским бредом. К нашей русской классической литературе начиная от Пушкина и заканчивая советскими писателями:

«Зато как грибковая плесень разросся ядовито XIX век! <...> Его декабристы, перешедшие в анекдоты, Белинские, Катковы, шоколадный карлик Пушкин, дура Натали Гончарова, апатичные резонеры "Вишнёвого сада", гусары, корнеты, разночинцы, даже Базаров - болтуны, извергающие тонны слов <...> Русская классика: Достоевский, Чехов, Толстой, и господа литераторы помельче, состоит из тысяч страниц охов, плачей, стенаний. В ней мокро от слёз, противно от сумерек. Собачья старость чеховских героев <...> извратила образованного русского человека. <...> Прежде всего жанром наиболее восхищавшим "совков" была пародия: "Собачье сердце" (гнусная антипролетарская книга), "Котлован" (гнусная книга), "Двенадцать стульев" (обывательский ночной горшок, слизь и блевотина). <...> Практически вся русская литература после конца 20-х годов до 2001 года, включая книги диссидентов - есть ни что иное как завалы trash books (мусорные книги, макулатура – пер.)».

Лимонов вполне откровенен в своём отношении к русскому характеру: «В русских, кажется, равно существуют эти два элемента: германскость и турецкость. <...> К несчастью помимо этих двух частей: турецкости и германскости, есть ещё и третья, это психология крепостных крестьян: фатализм, покорность судьбе, плаксивость ("Святая Русь, страдалица!" и прочие стенания».

В конце концов сам же Лимонов в первых же строках своей «Другой России» прямым текстом заявляет: «Надо отбирать людей для новой нации. Пусть она будет называться как-то иначе, пусть не русские, но, скажем, «евразийцы» или «скифы» ». Вполне определённо. Русская нация для Лимонова не своя. Он собирается заниматься селекцией новой нации «скифов» – орды кочевых промискуитетных племён. Вряд ли это можно назвать национализмом, и уж определённо нельзя назвать Русским национализмом.



Большевизм? Большевизм – это во-первых, направление марксизма. А марксизм – идеология рациональная и предполагающая прогрессивное развитие общества на основе развития производительных сил. То есть развитие науки, образования, производства, искусства, а никак не одичание до уровня кочевой орды с пятилетним образованием, включающим стрельбу из гранатомёта и разделку свиной туши. Во-вторых, большевизм – это теория и практика жёсткой дисциплины и государственности, обуздавшая анархо-бандитскую «зелёную» вакханалию в стране, то есть ту самую свободу самоуправляющихся общин, которая пропагандируется «вождём» НБП. В-третьих, большевизм – это движение, осуществившее революционную индустриализацию, то есть превратившее Россию из страны сельской в страну преимущественно городскую и промышленную.

Таким образом, большевизмом лимоновщина является не больше, чем русским национализмом.



«Национал-большевизм»? Да помилуйте! Национал-большевизм (в классическом и историческом смысле этого слова) – это прежде всего этатизм! Это принятие революционной власти только и только во имя возрождения государственности и усмирения смуты. «Восставшие крестьяне напали на некий западно-сибирский городок, <...> учинили погром во всем городе. Громили лавки, громили дома, громили что попало. Жгли, любуясь "иллюминацией". Потом ушли восвояси. <...> Воистину, он страшен, такой "антибольшевизм", и страшен не только для большевиков, но еще больше для страны и, уж конечно, для ее интеллигенции. <...> поощрение погромной, анархической волны, поднимающейся в России, - дурно, бессмысленно и прежде всего непатриотично» (Н.В. Устрялов «В борьбе за Россию»). Вот отношение настоящего национал-большевизма к тому, что воспевает и к чему призывает Лимонов.



Лимоновщина на самом деле не является ни «национал-», ни «большевизмом». Более того, она вообще не имеет отношения к национально-коммунистическому направлению в любом понимании (хоть в устряловском, хоть в нашем). Она представляет собой уродливый гибрид наиболее диких и низменных элементов фашизма (фашизация молодёжи путём отрыва её от воспитания в рамках культуры, целенаправленное разрушение образования, иррационализация политики, апелляция к животным инстинктам, и связанные с этим технологии манипулирования толпой, человеческим стадом) с неприкрытым блудилищем европейской «сексуальной революции» 60-х.

Лимоновщина «освобождает» все низменные инстинкты и обращается прежде всего к подросткам (ибо они в массе своей ещё не научились управлять этими инстинктами и контролировать их). Но «освобождёнными» (от контроля разумом) инстинктами очень легко манипулировать. Вчера Лимонов примазывал НБП к лозунгам «России – Русский Порядок» и «Россия всё – остальное ничто», а сегодня – едва не сливает её с «Яблоком». Массовка, не задумываясь, следует за «лидером», какие бы немыслимые петли и зигзаги не выделывала его «генеральная линия».

Правда, нельзя не отметить и того, что вовлечённая ранее в данный проект молодёжь (или, по крайней мере её наиболее мыслящая часть) по мере взросления выходит из поля манипуляции, начинает самостоятельно анализировать и приходит к осознанию всей глубины различий между лимоновщиной и национал-большевизмом. Таких групп «нацболов без Лимонова» всё больше, и к ним в том числе обращаем мы настоящую работу.



13. Дугинщина



Второй современный проект «национально-коммунистического синтеза» связан с именем Александра Гельевича Дугина. В первой половине 90-х он издавал весьма интересные и в интеллектуальном, и в эстетическом плане журналы – «Элементы» и «Милый ангел». Несомненной его заслугой было первоиздание на русском языке фундаментальных текстов европейских традиционалистов и консервативных революционеров. Дугин впервые познакомил русского читателя с наследием Рене Генона и Юлиуса Эволы, с идеями современных «новых левых» и «новых правых», он же систематически и в то же время популярно изложил содержание и историю развития основных геополитических доктрин. Именно Дугин первым в постсоветской России попытался нащупать тот политический и мировоззренческий полюс, в котором крайне-правое переходит в крайне-левое и наоборот. Он дал «правое» мистическое прочтение левых идеологов, и «левое» радикально антикапиталистическое и даже социалистическое прочтение идеологов «правого лагеря».

Первые шаги проекта «Арктогея» (название дугинского издательства и интернет-сайта) были с нашей точки зрения вполне здравыми и верными. У Дугина действительно начал получаться творческий синтез, а не компромисс и конформистское усреднение позиций, модные в пору «красно-коричневого» политического союза против победившего ельцинизма. На этом этапе широта эрудиции Дугина и свойственная ему «незашоренность» сыграли свою положительную роль. Несколько лет «Арктогея» развивалась по восходящей, причём (и это важно!) не только как политический проект. За ней стояло довольно самобытное и до некоторого момента цельное (или хотя бы умевшее казаться таковым) мировоззрение: свой образ жизни и взгляд на мир, своя эстетика, своя точка зрения на практически все проявления культуры: науку, художественную литературу, живопись, музыку, литературу, кино.

Но постепенно нарастали тенденции к искажению. Дугин начал играть по правилам Системы, войдя в прописанную роль «нонконформиста» от политики и культуры. Широта взглядов и способность видеть диалектическое единство противоположностей сначала перешли в щеголяние парадоксальностью, а затем – в позёрство и эпатаж публики. Дугин стал всё чаще говорить и писать явные глупости, которые толпа всегда готова считать признаком глубины ума. Он всё более стал работать на публику, эксплуатируя и растрачивая свои же прежние успехи. Александр Гельевич на глазах превращался из серьёзного интеллектуала в звезду попсового жанра с лёгким шармом прежней элитарности, а идеология Арктогеи стремительно деградировала. Конструктивный синтез сменился постмодернистской эклектикой.

И всё же мы считаем первый этап развития Арктогеи движением в правильном направлении. И потому анализ последующих искажений имеет для нас отнюдь не праздный интерес. Как известно, умный по возможности учится на чужих ошибках. Для начала, определим те элементы, из которых арктогейский проект синтезировался.

1. Традиционализм, понимаемый одновременно и как «традиционализм школы Генона» и как «традиционализм традиционных религий». Причём сразу всех, главное – чтоб традиционных.

2. Геополитическая доктрина евразийства.

3. «Консервативная революция» она же «Третий путь». Германский национал-социализм, итальянский фашизм, русское сменовеховство, испанский фалангизм, румынский гвардизм. При этом особый акцент Дугин делает на «неортодоксальные» формы «консервативной революции», в спектре «левее фашизма и правее коммунизма»: Артур Мюллер ван ден Брук, Эрнст Юнгер, братья Штрассеры, Эрнст Никиш, Николай Устрялов.

4. Радикальное крыло «левого спектра». Большевизм, попутчики большевизма типа «мистического авангардизма», сталинизм, отчасти троцкизм, опыт европейских лево-радикалов («Красные бригады», RAF), интеллектуальное наследие «новых левых».

Вот основные элементы дугинского синтеза.

Сводя их воедино, логично было бы начать с двух принципиальных вопросов:

1. Вопрос иерархии. Что первично и что вторично? Что ложится в основу мировоззрения и обеспечивает ему единство и цельность?

2. Вопрос непротиворечивости. Очевидно, если взять указанные выше элементы «как есть», они несовместимы. Нужно вполне определённо указать принцип, на основании которого они будут приводится к общему знаменателю.



Какая же именно иерархия требовалась? Очевидно иерархия от духовного и метафизического к материальному и частному. И раз уж Православие было включено в систему, то только оно и могло быть взято в качестве духовной основы и метафизического базиса. Остальные элементы синтеза (консервативная революция, традиционализм, евразийство) могли быть сведенными в органическое единство только будучи сущностно преображенными Православием в своем качестве. Не наоборот! Ведь они сами в себе не несут тотального метафизического принципа и относятся к сфере частного и материального.

Единственная альтернатива этому состояла в том, чтобы Православие вывести за скобки проекта, признав внешним авторитетом «не от мира сего». А проект заявить как проект политический, цивилизационный, но, во всяком случае, чисто «посюсторонний», не претендующий на духовно-мистическое измерение.

Ни того, ни другого сделано не было. Вместо этого была предпринята попытка соединить элементы (включая Православие) по-демократически: «на равных основаниях» взаимодополняемости «притерев» их друг к другу. Это главная ошибка. Хотя бы потому, что взгляд на Православие как на часть чего-то более полного и всеобщего несовместим с самим Православием. Начиная с этого момента началось сползание в постмодернистскую эклектику. Противоречия не замедлили себя проявить.

Сразу же возникло противоречие между «фундаменталистским» Православием и геноновским эзотеризмом. Ясно, что генонизм и Православие, взятые как целостные мировоззренческие системы, несовместны. Хотя бы потому, что генонизм является системой гностической. Для православного христианина Православие является полнотой Истины (насколько она может быть доступна человеку), все остальные формы знания могут быть только частными и вторичными по отношению к Истине Православия. Для генониста Христианство – лишь один из многих возможных путей реализации Традиции, причём не самый высший (эзотерическую инициацию Генон ставит выше религиозных форм). Для христианина высшая и абсолютная ценность Христианства есть Сам Богочеловек Иисус Христос. Для генониста главная ценность Христианства состоит в сохранении и передаче сакрального знания, общего с нехристианскими духовными традициями. Для Христианства главным смыслом религиозной практики является обожение и личное спасение. Для генониста – посвящение в сакральное знание.

Сосуществование генонизма и Христианства в рамках одной мировоззренческой системы возможно только или за счет включения отдельных не противоречащих Православию идей генонизма в Православный контекст, или наоборот за счет включения Православия в отнюдь не аутентичный ему контекст геноновского эзотеризма. Излишне говорить, что в последнем случае Православие перестало бы быть Православием по сути, оставшись таковым лишь по форме.

Дугин не сделал ни того, ни другого. Постулировав не просто Православие как религиозную конфессию, но Православие в качестве всеобщего принципа (определяющего все сферы жизни – политику, науку, образование, искусство, право и т.д.), он, в то же самое время, включил в свою мировоззренческую систему не только эзотерическую метафизику, но даже и откровенно оккультные сферы алхимии и оперативной магии. Получилось нечто, вполне опознаваемое с православной точки зрение как искажение и порча христианской веры, то есть ересь.

Еще более резкое и неразрешимое противоречие проявилось между декларируемым Православием и связью проекта "Арктогея" с иудейством, причем в его наиболее экстремальных формах. Так, например, в статье "Евреи и Евразия" Дугин развивает идею и «евразийском» характере секты хасидов, делая явный намек на возможность союза с ними. Есть и еще более наглядный пример. Так на форуме сайта «Актогеи» Александр Гельевич пишет по поводу избрания Ариэля Шарона главой Израиля: «Победили наши, полярные, солярные евреи <...> Я очень рад. Искренне поздравляю израильтян с истинным выбором. Сделав его, вы невероятно помогли нам <...> ступайте смело на Храмовую Гору, как Ариэль Шарон <...> Я поздравляю Ариэля Шарона с этим великим успехом. Я вижу в этом знаки времени». Следует сделать небольшое пояснение относительно пассажа «ступайте смело на Храмовую Гору, как Ариэль Шарон». 28 сентября 2000 г., еще до своего избрания главой Израиля, Ариэль Шарон провел свой визит на Храмовую гору, ясно демонстрируя намерение восстановить Третий Храм. Восстановление Третьего храма в сознании Православных связывается с приходом и воцарением антихриста, коего иудеи признают своим мессией, и наступлением Апокалипсиса. Такой дугинский реверанс иудейским экстремистам выходит далеко за рамки даже «экуменистической толерантности», ибо в контексте Православия выглядит просто не иначе как приветствование антихриста и декларация солидарности с сатанизмом.

Но что же заставило Дугина солидаризоваться с «полярными евреями»? Очевидно, отнесение их к «евразийскому» антилиберальному лагерю (А.Г. Дугин: «Евреи и Евразия»). И здесь как раз заметно проявляется отсутствие иерархии в его мировоззренческой системе. Евразийство (причём, мягко говоря, нетрадиционно понимаемое) оказывается здесь у Дугина впереди Православия. Но и этим дело не ограничилось. В рамках проекта «Арктогеи» Дугин пошёл на контакт с откровенными сатанистами и телемитами (последователями Алистера Кроули). После этого сколько-нибудь серьезно говорить о православности «арктогейского» проекта не имеет смысла.

Любопытно, что через идеологию евразийства Дугин попытался включить в «арктогейский» проект еще и Ислам! Попытка совершенно безнадёжная, хотя бы потому, что для верующего мусульманина визит Шарона (столь горячо приветствованный Дугиным) на Храмовую гору не менее кощунственен, чем для Православного. Ведь строительство Третьего Храма автоматически означает разрушение мечети Аль-Акса, одной из главных святынь Ислама.



Но не менее глубокому искажению Дугин подверг и сам генонизм. С одной стороны Дугин заявляет: «Я являюсь генонистом на 100 процентов» (А.Г. Дугин «Рене Генон: Традиционализм как язык»). С другой стороны тот же Дугин кооптирует в свою систему «Путь Левой руки» и реабилитирует Контринициацию. Позиция Генона по этому вопросу вполне однозначна. Контринициация для него есть абсолютное и безусловное зло, несомненно более концентрированное и разрушительное, чем любые формы профанности и рационалистическо-материалистического невежества: «Существует еще нечто более худшее, чем самые грубые деформации, встречающиеся на Западе <...> поскольку они в виду самой своей грубости менее опасны, чем те, которые предстают в более утонченном виде. <...> как мы уже объясняли, материалистические концепции менее опасны, чем те, которые обращаются к низшим проявлениям психики" (Р. Генон «Царство количества и знамения времени») Позиция Дугина, позиционирующего себя «стопроцентным генонистом» совершенно иная. По Дугину контринициация – это, упрощенно говоря, недо-инициация и потому инициация и контринициация в отношении современного профанного мира лежат в одном направлении и «до определенного момента (и довольно далеко отстоящего от сферы профанов) путь инициации и контринициации не только параллелен, но в сущности един» (А.Г. Дугин «Контринициация»). Такой вывод не просто «неортодоксален» с точки зрения геноновского традиционализма, а фактически ставит Дугина самого в положение агента контртрадиции. Грубо говоря, в рамках генонизма всякая солидарность с контринициацией означает то же самое, что для христианина – солидарность с сатанизмом.

Отсюда же логично вытекает дугинская «неортодоксальность» в отношении к психоанализу. Для Р. Генона и Ю. Эволы практика психоанализа представляет собой безусловное зло, большее, нежели рационализм и гуманизм, ибо психоанализ обращается уже к сфере инфра-рационального, под-человеческого. Причем юнговский психоанализ оценивается ими как существенно более деструктивный и контртрадиционный (по сравнению с фрейдовским) в силу своей большей изощренности и в силу своего подрывного вторжения в сферу инициации и сакральной символики. То есть юнговский психоанализ предстает как явление, по своему характеру близкое к контринициации. В противоположность этой позиции Дугин, следуя своей линии частичного отождествления инициации и контринициации, оценивает роль психоанализа как условно-положительную в плане его антитезы профанному «открытому обществу». При этом юнговский психоанализ он ставит выше фрейдизма в силу его большего «сродства» со сферой (контр?)инициации.

Сравним: «следует попытаться объединить жестко полит-некорректного «коричневого» традиционалиста Эволу с его онтологией Пола вместе с нюансированными и любопытными именно в психологических и аналитических деталях теориями психоанализа, с «фрейдо-марксизмом». На том же основании, на котором мы объединяем концепцию «живой материи» и «полярно-райский» подход, мы можем объединить красных и коричневых, материалистов и идеалистов в области психоанализа, подкрепленного полноценной метафизикой секса. Это дало бы революционный взгляд на вещи» (А.Г. Дугин «Пол и субъект»).

«основное использование психоанализа или его терапевтическое применение, может быть лишь крайне опасным для тех, кто ему подвергается, и даже для тех, кто его осуществляет, потому что это такие вещи, манипулирование с которыми никогда не остается безнаказанным; не будет преувеличением видеть в этом одно из средств, специально пущенных в действие для наибольшего увеличения нарушения равновесия современного мира и приведения его к окончательному распаду», «психоанализ обнаруживает весьма ужасающее сходство с некоторыми «таинствами дьявола»!» (Р. Генон: «Царство количества и знамения времени»).

Ту же операцию Дугин проделывает и в отношении безумия, по сути отождествляя сферы сверх-рассудочного (супрарационального) и подсознательного (супра-рационального). Опять же, с точки зрения геноновского традиционализма такое отождествление выглядит как очевидно контртрадиционное. Сравним: «Записанные бормотания студента холодных вод должны изучаться на кафедрах философии столичных университетов, фигуры делирия пациентов утвердится наряду с полотнами классиков (это уже есть). Этот уравнительный момент, на самом деле, уже присутствует в современной культуре, особенно в пост-модерне. Это, кстати, не само собой вышло: на лицо результат стратегии массивной подрывной деятельности <...> наших, национал-большевистских агентов влияния – от Батайя до Юнга» (А.Г Дугин: «Бытие и безумие»). И: «"сверхсознательное", естественно, остается для нее (психологии) столь же чуждым и закрытым, как и всегда; и если что-либо и встречается, относящееся к нему, то она просто присоединяет это к "подсознательному", ассимилируя с ним; в этом смешивании высшего с низшим уже есть что-то такое, что можно рассматривать, собственно, как подготавливающее настоящее разрушение» (Р. Генон: «Царство количества и знамения времени»).



Не заладилось у Дугина и с национализмом. Антисионизм – одна из категорических установок подавляющего большинства Русских патриотов и националистов. Дугин же демонстративно включил в политсовет своей Партии «Евразия» не просто сиониста, а лидера ультра-радикальной еврейской националистической организации «Беад Арцейну» Авраама Шмулевича. Этого уже достаточно для того, чтобы гарантировано исключить возможность интеграции Русских националистов в проект «Арктогея». Но Дугин и на этом не останавливается и делает публичное заявление: «В заключении своего доклада хочу сказать слова благодарности моим сподвижникам, приложившим немалые усилия для того, чтобы наш учредительный съезд состоялся. <...> Федерации еврейских организаций России и лично верховному раввину Берлу Лазару за всемерную помощь и поддержку, оказанную всеми ими в создании "Евразии"» (А.Г. Дугин. Выступление на учредительном съезде ОПОД «Евразия»).



Здесь уже нужно говорить не об ошибках и недоработках, а о дискредитации самой идеи. Союз русских националистов с «красными» патриотами был вполне реален, особенно после общего фронта 1993 года. Евразийская идея могла быть рамками этого проекта. Но совершенно провокационной была попытка в каких бы то ни было рамках объединить русских национал-патриотов с боевиками сионизма, или православных с телемитами и сатанистами. В итоге один из наиболее перспективных путей национально-революционной консолидации был загублен. Была дискредитирована идея национально-коммунистического альянса, причём как в глазах «белых», так и в глазах «красных»; в определённой мере было скомпрометировано евразийство (особенно в глазах русских националистов). Огромный урон был нанесёт авторитету идей консервативной революции и классического европейского традиционализма, которые благодаря «Арктогее» и лично Дугину стали вызывать у православных христиан ассоциации с оккультизмом. Да и сам «православный фундаментализм» был изрядно им окарикатурен.



Все это идеологическое блудомыслие завершилось откровенным политическим и национальным предательством. Напомню, что А.Г. Дугин позиционировал себя как крайнего революционера и нонконформиста. В частности, он красочно живописал разницу между «старыми» и «новыми» оппозиционерами, предрекая предательство (то есть сговор с режимом) первых и явно относя себя ко вторым: «Лишь на крайних флангах оппозиции вокруг РНЕ Баркашова и "Трудовой России" Анпилова формируется какое-то подобие "новой оппозиции" ... Когда-то произойдет и раскол - "старые" сомкнутся с властью, которая и сейчас готова пойти им на некоторые уступки, "новые" прибегнут к крайним мерам. И тогда это будет вопрос принципа». (А.Г. Дугин: «Новые против старых», 1994). Но в 1998-99 годах он сам перешел на службу режиму: «Из жесткой патриотической оппозиции я перешел, перехожу все к большему и большему сотрудничеству с властью. В 1998 году я стал советником председателя Государственной Думы ... Постепенно, увы, эта оппозиция выродилась в пустые крики, в оппонирование правительству и президенту любой ценой и вместо созидания ... Мы поддерживаем президента тотально, радикально ... сейчас четыре фракции объединились пропрезидентские.
К этому процессу мы относимся крайне положительно» (А.Г. Дугин: выступление на учредительном съезде ОПОД «Евразия»). «"Единая Россия" – <...> партия административного ресурса и адекватно выполняет эту функцию. В этом отношении она позиционируется как наш союзник <...> Если политики из "Яблоко" признают национальные интересы России и евразийские подходы, мы будем нормально с ними сотрудничать <...> Что касается экстремистских организаций, хочу подчеркнуть, что партия "Евразия" категорически отмежевывается от всех форм экстремизма -социального, национального или либерального» (А.Г. Дугин: выступление на учредительном съезде политической Партии «Евразия»).



Таким образом, Дугин теперь уже не только на идейном, но и на практическом уровне предал декларированные им принципы – и социальные, и национальные, и евразийские. Ибо путинский режим, сервильный по отношению к структурам глобального управления, осуществляет целенаправленную и планомерную редукцию остатков российской государственности, да и самого русского народа. Уничтожение обороноспособности страны, научно-технического комплекса, системы образования, здравоохранения и социальной защиты, передача российских территорий Китаю, беспрекословная сдача геополитическому противнику всех позиций на «постсоветском пространстве»: Грузии, Аджарии, Абхазии, Осетии и, наконец, Украины, американские базы в Средней Азии – вот далеко не полный список достижений путинского режима. Переход на сторону этого режима, причём «тотальный и радикальный», означает национальную измену.



В заключение, однако, хотелось бы ещё раз повторить, что до того как А.Г. Дугин вступил на путь осквернения своих же прежних идей, он делал шаги в нужном и правильном направлении. Неумно с нашей стороны было бы выплеснуть вместе с грязной водой и ребёнка. Многое из прежних работ Дугина может быть использовано русским национально-освободительным движением, хотя и с необходимыми исправлениями. Да и «Евразийский союз молодёжи», находящийся в поле влияния Дугина, стоит рассматривать скорее как часть русского национально-патриотического движения, хотя и подпавшую в определённой мере под контроль режима. Поэтому необходимо бороться не против ЕСМ, а за вывод этой молодёжной структуры из-под влияния Кремля. Потенциально это союзники, а не враги.


14. КПРФ: единство патриотизма и социализма



В гл. 4 настоящей работы мы уже обозначили тот факт, что в развитии Коммунистической Партии от РСДРП(б) к РКП(б), ВКП(б) и КПСС легко прослеживается вектор, направленный от национал-нигилизма и космополитизма к государственному, а затем и национальному патриотизму. Развитие в этом направлении продолжила КПРФ. Нет сомнений в том, что КПРФ по своей идеологии гораздо ближе к национальному коммунизму, нежели доперестроечная КПСС.

Для того, чтобы оценить состояние КПРФ необходимо учесть, что идеология партии имеет нескольких уровней:

1. Официальная Программа и Устав.

2. Официальные документы центральных органов – Съездов, Пленумов ЦК.

3. Официальные заявления руководителей партии и подписанные ими документы.

4. Выступления членов партии, их статьи в партийной прессе.

5. Частные мнения рядовых членов партии, высказываемые вне публикаций в официальной партийной прессе. Идеология газет, радио, интернет-сайтов, выпускаемых членами партии по собственной инициативе и от своего лица.



Ключевым принципом, красной нитью проходящий через всю Программу КПРФ, выступает единство и неразрывность социализма и патриотизма. Социалистические преобразования понимаются в Программе как абсолютно необходимое условие возможности национально-государственного суверенитета, а национально-освободительная борьба – как предпосылка социалистической революции: «Гневный протест и возмущение угнетенных сливаются с болью патриотов за поруганную честь Державы. Во всех слоях населения неуклонно растет сопротивление правящему режиму. Организуются и сплачиваются народно-патриотические силы, силы социального и национального освобождения. Коммунистическая партия Российской Федерации, верная интересам людей труда, видит свою задачу в том, чтобы соединить социально-классовое и национально-освободительное движения в единое массовое движение сопротивления, придать ему осознанный и целенаправленный характер».

В национально-коммунистическом духе понимается и роль Великой Октябрьской Социалистической Революции: «Геополитическим преемником Российской империи был Советский Союз. Как государство и социальная система он представлял собою неразрывное единство. Главные усилия внутренних и внешних разрушителей были направлены на дискредитацию всего советского периода развития страны. Тем самым погромщики социализма выступили в роли могильщиков великой державы. Поэтому возрождение нашего Отечества и возвращение на путь социализма неразделимы. История вновь оставляет народам нашей Родины тот же выбор, что и в 1917 и в 1941 году: либо великая держава и социализм, либо дальнейший распад страны и окончательное превращение ее в колонию. Можно смело утверждать, что в своей сущности "русская идея" есть идея глубоко социалистическая. Великая Октябрьская социалистическая революция была для России единственным реальным шансом на национально-государственное самосохранение в обстановке военного, политического и экономического краха, территориального распада и полной социальной недееспособности правящего буржуазно-помещичьего блока».

Вполне определённо в Программе ставится национальный русский вопрос: «необходимо: <...> сохранить государственную целостность России, воссоздать обновленный Союз советских народов, обеспечить национальное единство русского народа».

В то же время, Программа апеллирует к понятию интернационализма: «Наши главные цели: <...> патриотизм, равноправие наций, дружба народов, единство патриоти*ческих и интернациональных начал». Что же вкладывается в данном случае в понятие интернационализма? Программа определённо отмежёвывается от понятия «интернационализма» в космополитическом духе национального нигилизма: «Конкретные носители мелкобуржуазной идеологии, благодаря своей массовости и живучести, представляли и представляют собой главную опасность для социализма. <...> Первоначально их устремления прикрывались ложным троцкистским толкованием интернационального долга Советской России. Лжекоммунисты призывали превратить молодую республику в базу экспорта революции, в горючий материал для "мирового пожара". В наши дни те же по сути вожделения объявились в другом облачении – в лозунге "возвращения в мировую цивилизацию"».

Очевидно, объявляя антинациональный «общечеловеческий» интернационализм ложным, Программа Партии понимает под «истинным интернационализмом», во-первых, принцип солидарности трудящихся в борьбе против империализма (т.е. в современном контексте против транснациональной финансовой олигархии и структур т.н. «мирового правительства»); во-вторых, принцип равноправия и взаимного уважения в отношениях между нациями, неприятие и осуждение любых доктрин расового превосходства (каковыми, например, являются германский нацизм или израильский сионизм); в-третьих, патриотическую идею государственной целостности России, категорическое неприятие всех форм национального сепаратизма. Программа разъясняет это следующим образом: «Являясь партией патриотизма, интернационализма и дружбы народов, КПРФ будет добиваться: обеспечения независимости и целостности нашего Отечества, межнационального согласия, возрождения многовековой дружбы народов; защиты исторических и духовных ценностей русского и других народов страны; осуществления национальной политики, основанной на признании равноправия наций, исторической ответственности каждого народа за государственную целостность России, искоренения межнациональных конфликтов, всех форм сепаратизма, национализма и шовинизма; обеспечения представителям этнических групп равных возможностей для участия во всех сферах жизни страны и регионов; уважения к православию и другим традиционным религиям народов России».

В этой части Программы вызывает критику одна формулировка: «КПРФ будет добиваться <...> искоренения межнациональных конфликтов, всех форм сепаратизма, национализма и шовинизма». Очевидно, что по своему смыслу она означает осуждение и призыв к искоренению всех форм сепаратизма, шовинизма, расизма, русофобии, разжигания международной розни и ненависти. Именно этот смысл вкладывается, очевидно, в понятие «всех форм национализма». Такую формулировку никак нельзя признать удачной. Ведь слово «национализм» многозначно, и сами националисты понимают под ним прежде всего национальную солидарность, приоритет общенациональных интересов над личными и корпоративными, политику, направленную на процветание нации. Может ли в этом смысле понимаемый национализм осуждаться Программой КПРФ? Очевидно, нет поскольку выше в самой же Программе выдвигается призыв «обеспечить национальное единство русского народа». Вообще говоря примечательно, насколько спор о «национализме» и «интернационализме» в большинстве случаев упирается в слова. Начать хотя бы с того, что слово «интернационализм» означает буквально «межнационализм», а вовсе не «противонационализм». Чтобы было нечто «межнациональное» должны существовать сами нации, как общности, выделяющие себя из остального человечества. Иначе ничего «межнационального» попросту не будет, а будет лишь масса индивидуумов, «человеческая пыль», «серая раса», искусственно выводимая глобалистами. Если перейти от слов к их содержанию, то противоречие между национализмом и интернационализмом снимается:

1. Проповедь ликвидации наций, национальной самобытности, национальной культуры и национального суверенитета и националист, и интернационалист-патриот равно осудят. Только националист назовёт это «интернационализмом», а интернационалист – или «космополитизмом», или «национальным нигилизмом».

2. Национальную солидарность, стремление к процветанию своей нации и развитию своей национальной культуры и сохранению национальных традиций и националист, и интернационалист-патриот равно одобрят. Только националист назовёт это «национализмом», а интернационалист – «национальным самосознанием».

3. Идеологию превосходства своей нации над другими, ненависти или угнетения по национальному признаку и националист, и интернационалист-патриот равно осудят. Только националист назовёт это «шовинизмом», а интернационалист – «национализмом».

Таким образом, терминология в данном случае зачастую служит средством подмены понятий, запутывания смысла и разобщения людей, существенные элементы мировоззрения которых достаточно близки. Возвращаясь к Программе КПРФ, следует отметить, что по существу она вполне доброкачественна с национально-коммунистической точки зрения, но по формулировкам не вполне удачна.



Если обращаться к официальным документам центральных органов КПРФ, то в свете тем и задач настоящей работы наибольший интерес представляет Политический отчет ЦК КПРФ Х съезду Коммунистической партии Российской Федерации 4. Доклад вполне определённо разъясняет положение партийной Программы о единстве и неразрывности социальной и национально-освободительной борьбы: «Мы убеждены в том, что в современной России ключ к ее возрождению – в единстве и слиянии борьбы трудящихся за социальную справедливость и борьбы патриотов за национальное спасение. Социалистическая революция в России по-прежнему возможна. В современных условиях она может состояться как результат национально-освободительной



__________________________________________________ ______________________

4. – По этому политическому отчёту X Съезд КПРФ принял специальное постановление, в которое были включены основные тезисы отчёта ЦК. В частности, в постановлении Съезда подчеркивается: «Ключ к возрождению России – в единстве и слиянии борьбы трудящихся за социальную справедливость и борьбы патриотов за национальное спасение. Политический режим своими действиями создает объективные предпосылки для новой социалистическая революции в России. Но в современных условиях она может состояться только как результат национально-освободительной борьбы русского народа, объединяющего вокруг себя все остальные народы нашей страны. Такая национально-освободительная борьба в силу наших исторических и национальных особенностей будет неизбежно носить антибуржуазный, антикапиталистический, антиглобалистский характер».



борьбы. Национально-освободительная революция в силу наших особенностей будет неизбежно носить антибуржуазный, антикапиталистический, антиглобалистский характер. В этих условиях российские коммунисты должны как можно быстрее освоить новое идеологическое пространство народного, пока еще стихийного “русского социализма”. Возглавить это движение, придать ему научную обоснованность, политическую целеустремленность, организованность, боевитость и силу».

Русский вопрос, то есть вопрос национальный, является идейным стержнем всего Доклада: «Ключевой проблемой современного российского патриотизма является русский вопрос. Сегодня каждую минуту на глазах у всего мира и при его молчаливом участии исчезает с земли великий русский народ. <...> Умерщвление русского народа происходит без взрывов и гильотины, без газовых камер и массовых избиений. Но масштабы таковы, что Гитлер позавидовал бы. В политических кулуарах современной демократии негласно повторяется, что русских должно остаться на Земле не больше шестидесяти миллионов. Именно такого количества хватит для того, чтобы обслуживать газовую трубу, алмазные копи или лесоразработки в российской тайге. Этот план – не химера, не бред сумасшедшего. Это стратегия, которая реализуется, унося каждый год из России по миллиону жизней. По официальной версии Госкомстата, за годы реформ (1992 - 2003) “избыточная смертность” достигла 10 миллионов человек. А убыль русских приблизилась к цифре 8 миллионов. Это официальные данные. Реальные же, как доказывают ученые, в два с половиной раза выше. Русская катастрофа десятилетия измеряется почти 20 миллионами жизней. И последние пять лет находится на отметке 1 825 000 в год. Один час русского исчезновения - 200 жизней! Власть делает все, чтобы это истребление прошло незамеченным для самого народа. Народ оглушен идеологической молотилкой. Его анестезируют. <...> Мы утверждаем: происходит убийство русского народа - рациональное, сознательное, постоянное. И об этом знает власть. Знает президент Путин. Он, как гарант Конституции, ответственен за это. Его политика – экономическая, государственная и культурная усиливает эту катастрофу. Имитация государственной деятельности – вот смысл политики Кремля. Мы считаем президента ответственным за величайшую в истории России трагедию - гибель народа. Из всего сказанного вырисовывается главная задача нашей партии – спасение русского народа, а вместе с ним – спасение государства Российского, всех народов, которые встроены, как великолепный орнамент, в великую государственность. <...> Задача национального спасения формулируется как национально-освободительная борьба с вовлечением в нее всех мыслящих и чувствующих слоев и сословий общества. Это борьба надклассовая, надконфессиональная, борьба примеров которой множество в недавней и современной истории».

Примечательно при этом, что национальный вопрос рассматривается в духе имперском и евразийском: «Задачей русского народа на протяжении тысячелетий было создание грандиозного государства между трех океанов. Великую мировую державу – вот что создал русский народ за свое царствование. Объединил другие народы, защитил их от вымирания, соединил их в одну грандиозную семью. Освоил льды и пустыни. Русская, советская государственность - это чудо мировой истории. Этим чудом пренебрегли “демократы” и растоптали его. Они вырвали из русской истории главный смысл - все труды и муки, само создание великого государства назвали бессмысленной, порочной, тупиковой. А, следовательно, и народ, который посвятил свою судьбу этой великой цели, тоже назван никчемным. Таким образом, народ потерял тысячелетнюю идеологию».

Особо стоит отметить, что главной задачей КПРФ Доклад обозначает национальное спасение, а не социалистическую революцию как таковую: «главная задача нашей партии – спасение русского народа, а вместе с ним – спасение государства Российского, всех народов, которые встроены, как великолепный орнамент, в великую государственность». Иными словами, КПРФ сейчас – это в первую очередь партия национального выживания (вокруг которой должны сейчас сплотиться все вменяемые политические силы), и только во вторую – собственно коммунистическая партия. Вполне в духе национального коммунизма определена иерархия целей и средств: цель – выживание и процветание нации, средство – восстановление народного хозяйства на плановых, социалистических принципах. При этом цель объединяет КПРФ со всеми национально-патриотическими силами, а избранное средство определяет её специфику именно как партии коммунистической.

Русский национальный вопрос ставится как вопрос не просто демографический или культурный, но как вопрос политический. То есть вопрос об установлении в России национальной власти: «Мы политическая партия. И поэтому, говоря о русском вопросе, обязаны, прежде всего, говорить о проблемах политики, - то есть о проблеме “русские и власть”. Думаю, что настала пора для российских коммунистов выдвинуть свою программу по русскому вопросу. Сделать ее одним из стержней всей нашей деятельности. В ее базу, как нам представляется, могут войти следующие основные положения. 1. Реальное равенство представительства русских, как и всех народов России, в государственных органах управления снизу - доверху. 2. Устранение всяких препятствий для национально-культурной самоорганизации русских на всей территории страны. 3. Принятие мер, наказывающих по всей строгости закона за проявление русофобии. Будь то высказывания первых лиц государства, оскорбляющие русский народ, или бытовые конфликты. 4. Адекватное присутствие русских в информационной и культурной сферах. Особенно - в средствах массовой информации. 5. Равенство возможностей для русских и всех других народов России в области деловой активности и предпринимательства. 6. Защита русского языка. Прекращение искусственной “американизации” нашей жизни, особенно в СМИ и на телевидении. 7. Охрана исторических святынь и памятников русской истории. Защита соотечественников за рубежом».

Наибольший интерес в этой программе вызывает п. 1: «Реальное равенство представительства русских, как и всех народов России, в государственных органах управления снизу - доверху». К сожалению, опять-таки формулировку нельзя признать совершенной, потому, что с формальной точки зрения она может быть прочитана двояко: либо как пропорциональное равенство, либо как абсолютное равенство (то есть на каждого русского депутата по одному татарину, одному буряту, калмыку, вепсу, чукче и т.д.). Поскольку второй вариант очевидно абсурден, то ясно, что имелся в виду первый – то есть национально-пропорциональное представительство. Официальная декларация КПРФ лозунга национально-пропорционального представительства фактически снимает все возможные противоречия с русскими национал-патриотами на программно-идеологическом уровне, хотя некоторая недоработка формулировки этого положения вызывает сожаление. Однако необходимо отметить, что даже эта формулировка однозначно исключает возможность её толкования как «равенства возможностей независимо от национальности». Определённо здесь говорится не о «равенстве возможностей», а о равенстве фактического представительства.



Тот же самый принцип, но в более чёткой и недвусмысленной формулировке зафиксирован в другом официальном документе – «Призыве к единству патриотических сил», опубликованном в номере 58 (12401) газеты «Советская Россия». Здесь принцип национально-пропорционального представительства сформулирован так: «добиваться конституционными мерами пропорционального представительства русских и других коренных народов России во всех управленческих структурах страны». Стоит обратить внимание на два существенных момента. Во-первых, здесь уже формулировка «добиваться пропорционального представительства» даже с самой формальной точки зрения не может вызывать разночтений. Во-вторых, оговорено, что пропорциональное представительство предусматривается только для коренных народов России. Это чрезвычайно важный момент. В настоящий момент путинский режим, выражающий интересы консолидированной буржуазно-чиновничьей олигархии, фактически открыл границы России для полулегальной и нелегальной иммиграции. С точки зрения интересов капитала – это источник крайне дешёвой рабочей силы, фактор резкого снижения цены на труд. Но с точки зрения национальных интересов политика буржуазного режима оборачивается колонизацией России, геноцидом её коренных народов, прежде всего – Русского народа. Мы не знаем, когда произойдёт национально-освободительная революция и сколько миллионов иноземных мигрантов к тому времени окопается на Русской земле. Русский народ, другие коренные народы России ждут от коммунистов ясного и прямого ответа на вопрос: обратит ли КПРФ в случае своего прихода к власти колонизацию Русской земли вспять или узаконит её? Поэтому архиважное значение имеет определённость формулировки: «национально-пропорциональное представительство КОРЕННЫХ народов».

«Призыв к единству патриотических сил» является предвыборным программным документом, подписанным представителями ряда партий и движений, то есть обязательством, взятым данными партиями и движениями перед избирателями. От КПРФ документ подписан руководителем Партии – Председателем ЦК КПРФ Геннадием Андреевичем Зюгановым (причём его подпись стоит под документом первой). Это важнейший шаг в программе становления КПРФ лидером национально-освободительного движения, однако он требует развития. Принцип национально-пропорционального представительства коренных народов должен быть включён в Программу Партии.

Таким образом, если понимать под идеологией Партии то, что зафиксировано в её официальных документах, то КПРФ достаточно близка к национальному коммунизму. Отделяют её от завершенного и последовательного национального коммунизма не какие-либо принципиальные моменты, а только нерешительность и обтекаемость формулировок.



Однако, если брать срез не официальных документов, а мировоззрения составляющих партию людей, то ситуация выглядит иначе. В нынешней КПРФ спектр политических позиций включает варианты от самого умеренного социал-демократизма до радикального коммунизма, от космополитизма (прикрывающегося названием интернационализма) до вполне откровенного русского национализма, от воинствующего атеизма до консервативного Православия. Нет ничего удивительно, что при таком разбросе целей и ценностных ориентаций уровень политической дееспособности Партии остаётся решительно несообразен с её численностью.

Опыт селезнёвского, семигинского, корякинского и более мелких отколов наглядно показал, что определённая часть партийной бюрократии стремится не к социальной или национально-освободительной революции, не к реализации принципов Программы Партии, а к интеграции в структуру действующей системы. Нужно честно отдать себе отчёт в том, что преодоление семигинщины не искоренило эту болезнь. В ряде регионов, в том числе в петербургском городском отделении, уже после размежевания с семигинцами и тихонов-потаповцами вновь в полной мере проявилось оппортунистическое перерождение части партийного аппарата.

На опасность этой болезни указывают нам сами руководители Партии. Так, в частности, Председатель ЦКРК В.С. Никитин в своей статье «Мы выстоим и победим (Об опасностях, грозящих КПРФ, и действиях по защите партии)» отмечает: «Появилась опасность формирования «партийной элиты», ставящей свои групповые интересы выше общепартийных, и использующей депутатские возможности в большей мере не для реализации программных целей партии, а для личного благополучия. Подобные партийные карьеристы стремятся к достижению цели любой ценой, вплоть до сознательного нарушения Устава КПРФ и расправы с несогласными. Нужно отметить, что в 2005 году в региональных отделениях КПРФ выросло число конфликтов, главной причиной которых была именно борьба между группами за лидирующие места в партийных списках. По существу, именно это является главной причиной конфликтов в Свердловском, Челябинском, Бурятском, Тамбовском отделениях КПРФ, а в Тверском отделении борьба развернулась уже за право занять пост руководителя фракции. Конечно, такие поступки ослабляют дееспособность региональных отделений и снижают авторитет КПРФ в целом. Нам вместе необходимо искать противоядие против этой опасной болезни».

Для такого рода перерожденцев идеологический разброд и неразбериха именно и требуется, чтобы огонь протестного движения не разгорался пожаром, но и не затухал, а горел ровным костерком, на котором удобно готовить себе сытную трапезу. Оппортунисты жизненно заинтересованы в том чтобы Партия была не сплочённым и решительным коллективом единомышленников, а аморфной, недееспособной протестной массовкой. И потому именно они стремятся придать партийной идеологии обтекаемые и двусмысленные формы и так обставить каждое утверждение оговорочками и поправочками, чтобы при неблагоприятной постановке вопроса можно было перетолковать сказанное в ту или иную сторону в зависимости от конъюнктуры.

В ранее опубликованных работах мы не раз отмечали, что Компартия столкнулась с историческим вызовом оппортунизма. Причём оппортунизм (то есть соглашательство с компрадорской буржуазией) обретает две формы, кажущиеся на первый взгляд противоположными. Правый оппортунизм проявляет себя как политическая практика соглашательства с путинским режимом или его местными администрациями. Крайне редко такая позиция декларируется более или менее открыто и обосновывается необходимостью спасения государственности перед лицом «оранжевой революции». Открыто декларируемый и теоретически обосновываемый т.н. «красный путинизм» как таковой представляет собой далеко не самую главную угрозу. Гораздо опаснее для Партии те партноменклатурные перерожденцы, которые отдолдонив на митингах и партсобраниях ритуальные фразы про «бескомпромиссную борьбу с антинародным режимом», потом тихо и незаметно договариваются с местной администрацией, а работу местного отделения Партии превращают в бутафорию. Именно они, сговариваясь за спиной партии и народа с местными администрациями режима, в то же время подавляют всякий живой теоретический поиск, редуцируют идеологию до набора вульгарных лозунгов-кричалок. «А ведь именно догматизм, как состояние «теоретического застоя» в массовом сознании коммунистов, стремятся законсервировать противники КПРФ и их скрытые сторонники, отстаивающие так называемую чистоту марксизма» (В.С. Никитин «Мы выстоим и победим»).

С другой стороны левый оппортунизм проявляет себя как идеология объединения коммунистов с социал-демократической и радикально-либеральной оппозицией в рамках общего антипутинского блока под лозунгами буржуазно-демократической революции, финансируемой «коллективным Ходорковским». Под левацкой ультрареволюционной и ультрарадикальной фразеологией здесь кроется попытка использовать коммунистов в осуществлении «оранжевой революции», то есть в установлении прямой власти транснациональных корпораций на территории России. Более того, навязываемая Партии левооппортунистами линия предполагает отказ от союза КПРФ с национально-патриотическими силами, уход партии с национально-патриотического поля. А для этого им требуется разложить и подорвать центральный политический принцип КПРФ – сущностное единство социализма и национального патриотизма. Очевидно, что в том случае, если левоопортунистам удастся переориентировать партию с союза с державниками и национал-патриотами на «общедемократическую» коалицию, то лидирующую роль возьмут на себя именно «демократы» – ибо объединение произойдет под их политическими лозунгами (парламентская демократия, свобода прессы от цензуры и т.д.), а мы окажемся в охвостье чуждого нам политического процесса. С другой стороны в этом случае, как справедливо указывает в своей статье В.С. Никитин, патриотическое поле полностью будет отдано кремлевским политтехнологам, уже готовым сменить либерально-демократическую личину режима на консервативную.

И правый, и левый оппортунизм, при всей их кажущейся противоположности, стремятся использовать Компартию в интересах того или иного клана буржуазии. В настоящей работе мы не будем более подробно останавливаться на этом вопросе, т.к. ранее разобрали его в статье «Наша позиция», опубликованной как во внутрипартийном сборнике «КПРФ: остановить программу самоуничтожения!», так и в открытом доступе в Интернете. Вполне очевидно, что оба оппортунистических «уклона» идут вразрез с Программой КПРФ, решениями X Съезда и рядом других документов, обозначающих генеральную линию Партии.

Важно указать также на возможность более тонких идеологических подмен. Внутрипартийные оппортунисты, недооценивать влияние которых было бы опасным заблуждением, стремятся навязать Партии логику построения программных документов исходя не из целей политической борьбы, а из конъюнктуры избирательского спроса. То есть так, чтобы «купить» максимум избирательских голосов на выборах в законодательные структуры нынешнего колониально-буржуазного государства. С одной стороны, внушает оптимизм тот факт, что поворот Партии к национальному коммунизму вызван общественным спросом, то есть стихийным разворотом самого общества к национально-коммунистическим идеям и ценностям. Но, с другой стороны, нам требуется бдительность и осторожность в отношении тех лидеров, которые теперь выступают в качестве глашатаев национального поворота. Их позиция может быть как проявлением подлинных убеждений, так и ловкой спекуляцией на общественном спросе. Для того, чтобы не подорвать авторитет подлинных идейных лидеров «национально-коммунистического» поворота, но и не выдвинуть в вожди ловких конъюнктурщиков, нам в каждом конкретном случае необходимо внимательнейшим образом отнестись к тому, что говорил и писал тот или иной политический деятель при иной политической конъюнктуре, и тогда, сравнивая, мы сможем оценить меру его политической принципиальности и искренности убеждений.



Заключение



В настоящей работе мы достаточно подробно изложили принципы национального коммунизма, а также дали с позиций этой идеологии политическую оценку тем политическим силам и направлениям, которые либо близки национальному коммунизму, либо в чём-то сходны с ним внешне.

Мы убеждены в том, что национальный коммунизм есть выражение Русской идеи, русской национальной традиции в её экономической, политической и социальной плоскости. Более того, мы убеждены в том, что национальный коммунизм в настоящих условиях является единственным путём выживания для Русской нации.

Из всех политических партий и движений современной России ближе всего к национальному коммунизму в настоящий момент подошла КПРФ. Именно поэтому автор настоящей книги пять лет назад принял решение вступить в КПРФ и вести свою борьбу в рамках этой партии. Мы работали и работаем над задачей укрепления и оздоровления этой Партии, как одной из последних надежд России. Однако мы никогда не питали ни малейших иллюзий и вполне отдавали себе отчёт в том, что в нынешнем своём состоянии КПРФ глубоко больна. Это горькая правда, пытаться скрывать которую было бы не только бесполезно, но и вредно. Партия больна «расщеплением сознания», а партийный аппарат поражён саркомой оппортунизма. Политические принципы, провозглашаемые Партией, зачастую становятся предметом политической спекуляции. Поражённый перерожденчеством партийный аппарат раз за разом выплёскивает из себя очередную когорту изменников, на плечах Партии пролезающих во власть, а затем Партию предающих. Доверие народа к Партии падает, ряды её за последние годы поредели в несколько раз. Тем не менее, никакого другой помимо КПРФ «точки сборки» для национально-освободительного движения не просматривается. Состояние партии «Родина», в которой тоже есть некоторое количество настоящих, а не бутафорских русских патриотов, ещё плачевнее.

В настоящий момент национально-коммунистический проект выступает как одно из возможных альтернативных направлений развития КПРФ. Партия может принять за основу либо его, либо «оранжевый» вариант «общедемократического фронта». В первом случае появляются определённые перспективы национального освобождения. Если же КПРФ отторгнет национальный коммунизм и пойдёт по пути союза с т.н. «демократами», то шансы на национальное выживание падают практически до нуля. Тем не менее, мы продолжим борьбу и в этом случае, и будем тогда искать иные пути, сколь бы тяжелы они ни были.



Информация об авторе



Сергей Александрович Строев. Русский. Родился в Ленинграде в 1977 году. В 2000 г. с отличием окончил биолого-почвенный факультет Санкт-Петербургского Государственного Университета по программе «нейрохимия». Кандидат биологических наук. Научный сотрудник Института физиологии им. И.П. Павлова РАН, специалист в области внутриклеточной регуляции и адаптации нейронов, автор 35 научных публикаций в области нейробиологии.

Параллельно с основным биологическим образованием в качестве вольнослушателя прослушал три полных курса исторического факультета по специализации «новая и новейшая история», самостоятельно изучал историю, философию и основы православной догматики.

Политическую деятельность начал в 1994 году. Тесно сотрудничал с рядом национально-патриотических организаций, активно участвовал в сопротивлении ельцинскому, а затем путинскому режиму. Регулярно выступал на протестных акциях, публиковался на страницах патриотических газет и журналов, участвовал в работе нескольких антиглобалистских конференций. С июня 2001 года член КПРФ. Публицист, редактор интернет-сайта «Русский социализм – Революционная линия». Модератор форума официального сайта КПРФ РФ.



Со всеми политическими и социально-философскими статьями автора можно познакомиться в интернете на сайте по адресу http://russoc.kprf.org/

neupkev

III. Национальный коммунизм

и основные социальные институты



6. Национальный коммунизм и Церковь



Национально-коммунистическое понимание Нации как надличностного организма, как единого субъекта, поднимает вопрос о смысле бытия этого субъекта. Либерализм провозглашает смыслом существования общества и государства благополучие и обеспечение прав и свобод входящих в него человеческих индивидуумов. Но для национального коммунизма такое ценностное определение невозможно и неприемлемо. Национальный коммунизм исходит из принципа безусловного приоритета целого над частью. Редуцировать смысл бытия существующего в веках национального организма до пользы и блага преходящих человеческих индивидов – это значить опрокинуть иерархию бытия, подчинить общее частному, долговременное сиюминутному, высшее низшему. Это значит подорвать этику служения, лежащую в основании национального коммунизма.

С другой стороны, национальный организм тоже не вечен и не абсолютен. Он возникает, живёт и неизбежно умирает рано или поздно. Смысл и цель его бытия не может заключаться в самом его существовании, ибо в этом случае перед лицом неизбежной гибели его существование было бы бессмысленным, и люди, распознавшие в нём пустого кумира, были бы правы.

Национальный организм только тогда действительно является субъектом и коллективной надындивидуальной сверхличностью, когда он освящён и преображен причастностью к вневременным, непреходящим ценностям, когда он сопричастен Абсолюту. Национальный коммунизм есть сверхценностная идеология, то есть идеология, ценности которой лежат вовне самого процесса существования. Только в этом качестве он может противостоять либеральной логике приоритета индивидуального.

Отсюда следует, что в самом своём существовании национальный коммунизм нуждается в обосновании и легитимизации со стороны супрарациональной метафизической доктрины, то есть доктрины религиозной. Национальный коммунизм не есть учение религиозное и мистическое, поэтому он не занимается и не может заниматься верификацией подлинности того или иного духовного опыта, и не может сам «выбирать веру», но, будучи выражением индивидуальности конкретной нации, исходит из национально-духовного опыта своего народа. Для русского национального коммунизма здесь нет альтернативы: он нуждается в легитимизации и освящении со стороны Православного Христианства в лице Русской Православной Церкви.

Речь не идёт при этом об инструментальном использовании национальным коммунизмом религии и Церкви в интересах национальной мобилизации, и даже не о паритетных отношениях или каком бы то ни было синтезе национального коммунизма и Христианства. Речь идёт о вполне иерархически определённых отношениях, в которых национальный коммунизм (как идеология земная, человеческая и рациональная) признаёт над собой духовный авторитет Церкви как силы, имеющей внеземной, надчеловеческий и супрарациональный источник.

В то же время национальный коммунизм не утрачивает своего собственного содержания и не выступает в роли простой трансляции учения Церкви. Национально-коммунистическая политическая организация, согласно формуле «Богу богово, а кесарю кесарево», в случае своей политической победы, признавая верховный духовный авторитет Церкви, в делах политических и земных будет действовать как самостоятельная светская власть, отнюдь не подчинённая Церкви в административном смысле. Такая позиция, впрочем, вполне отвечает традиции симфонии светской и духовной власти в православных цивилизациях.

Мы исходим из того, что попытка в той или иной форме воплотить человеческими силами и политическими средствами идеал на земле всегда оказывалась опасной утопией и приводила к трагическим последствиям. В частности, именно «материализация» религиозных духовных идеалов и попытка преобразования самой человеческой природы были наиболее утопическими чертами советского проекта, не единственными, но важными причинами его поражения.

Национальный коммунизм в этом плане исходит из гораздо более трезвого взгляда и ставит задачей не преображение человека и не построение «идеального мира», а лишь создание такой системы общественных отношений, которая способна обуздывать заключенное в падшей человеческой природе зло, и не позволять ему стать доминирующим законом, как это происходит при капитализме. В отличие от классического марксизма, мы не предполагаем исчезновения государства как аппарата насилия в историческом времени. Аппарат насилия, равно как и само насилие, будут необходимы для обуздывания внешней агрессии и внутреннего перерождения всегда, пока длится история человечества.

Церковь должна оставаться «Царством не от мира сего», в то время как государственная власть должна жить именно в соответствии с обстоятельствами «мира сего», отнюдь не предаваясь иллюзиям. Любые попытки смешения этих сфер, будь то административное и властное господство Церкви над государством (как в католицизме) или, наоборот, подчинение Церкви государству (как в протестантских странах и в послепетровской Российской Империи) в равной мере приводили к обмирщению, профанации и духовному краху. Задача государственной власти состоит не в том, чтобы преобразовать жизнь граждан в соответствии с духовным идеалом, а лишь в том, чтобы этот идеал (сохраняемый в ограде Церкви) мог, по крайней мере, существовать в качестве идеала, оставаясь ориентиром и возможностью для свободного личного духовного развития. Духовный смысл государства состоит не в том, чтобы принуждать ко спасению, а лишь в том, чтобы не допускать принуждения к погибели.

В отношении иноверия и инославия национально-коммунистическая власть может проявлять терпимость в той мере, в какой каждая конкретная конфессия или религиозное сообщество не подрывают духовное здоровье и цивилизационное единство Нации и государства. Очевидно, что статус иноверческих и инославных религиозных объединений в России в случае победы национально-коммунистических сил будет кардинальным образом отличаться от статуса Православной Церкви как Церкви государственной и национальной. Однако, тысячелетний опыт государственного Русского Православия свидетельствует о его веротерпимости в отношении традиционных религий, таких как Ислам и Буддизм. Вполне очевидно, что религиозная свобода мусульман и буддистов под сенью православной государственности обеспечивалась и защищалась в гораздо большей мере, чем в государстве атеистическом.

Будучи идеологией политической, а не религиозной, национальный коммунизм не может требовать от своих приверженцев той или иной личной религиозной веры. По личному исповеданию русский национал-коммунист может быть мусульманином, язычником или атеистом, но политическая программа на построение в России православной государственности является обязательной составляющей национально-коммунистического проекта.



7. Национальный коммунизм и государство



Национальный коммунизм вполне разделяет марксистское представление о государстве как об аппарате насилия. В классовом обществе этот аппарат насилия находится в руках правящего класса и потому отражает его классовые интересы. Поэтому в классовом обществе не может быть надклассовой государственности, и миф о государстве как и беспристрастном арбитре между классами является очевидной уловкой господствующего класса. В то же время, в отличие от марксизма, национальный коммунизм отрицает идею отмирания государства после обобществления средств производства и ликвидации классов. При переходе к бесклассовому обществу государство становится подлинно национальным, то есть становится орудием общенациональных интересов.

Против кого в этом случае направлен аппарат насилия? Очевидно, против врагов Нации, как внешних, так и внутренних. Национальный коммунизм отвергает утопию о том, что ликвидация классовых противоречий сама по себе автоматически решит все межнациональные противоречия. Территория, запасы полезных ископаемых и другие природные ресурсы были, остаются и останутся в будущем предметом противоречий между народами, в том числе и между народами, перешедшими к бесклассовому обществу. Исторический опыт взаимоотношений социалистической России и социалистического Китая это подтверждает.

Национальный коммунизм не является агрессивной доктриной расширения жизненного пространства и экспансии, однако исходит из реалистического представления о необходимости отстаивать собственные национальные интересы перед лицом интересов других наций и цивилизаций. В этом состоит одна из важнейших задач национально-коммунистического государства. Кроме того, и внутри государства, даже на этапах развитого бесклассового общества, неизбежно будут возникать индивидуумы и группы, противопоставляющие свои интересы интересам Нации. Поэтому Нация нуждается в защите приоритета общенациональных интересов против интересов эгоистических, клановых, групповых, корпоративных. А чтобы защищать и отстаивать их необходима сила, способная к принуждению. Такой силой и является национальное государство.

Национальный коммунизм не является этатистской доктриной и не рассматривает государство и его силу как самостоятельную ценность. Государство – это лишь средство, орудие реализации интересов Нации. Оно имеет смысл и легитимно ровно в той мере, в какой отвечает интересам Нации.

Патриотизм, любовь к своему Отечеству, своей Родине относится, конечно, не к государству как аппарату насилия, а к родной земле. Но само понятие о родной земле определяется представлением о земле своего народа и её границах, иначе для жителя Карельского перешейка сосновые леса Финляндии были бы более Родиной, чем Южнорусские степи. Следовательно, отношение к своей земле, само представление о том, какую землю считать родной, основывается на сопричастности своему народу. Иными словами национализм первичен, а патриотизм есть его производное.



8. Национальный коммунизм и гражданское общество



Под гражданским обществом понимается обычно неполитическая социальная самоорганизация, лежащая вне государственной системы власти и идеологии. Оно начинается от каких-нибудь обществ по интересам (типа общества рыболовов или филателистов) и заканчивается правозащитным, профсоюзным, женским движением, союзами предпринимателей и т.д.

Практически в любом случае (даже в самом безобидном) в основе всякого элемента гражданского общества лежит выделение неких групповых интересов и объединение с целью отстаивания этих интересов перед лицом остального общества. Далеко не случайно гражданское общество выступает опорой либерализма и буржуазной демократии западного типа. Сама его природа либеральна – объединение с целью защиты групповых интересов того или иного меньшинства. Не вызывает сомнений то, что любой человек по тем или иным признакам относится к тому или иному меньшинству – меньшинству водителей трамваев, меньшинству любителей рыбалки, меньшинству фанатов фильма «Звёздные войны» и т.д. Но идея гражданского общества состоит в том, чтобы именно на этих свойствах сделать упор и смысловой акцент. Только по принадлежности к тому или иному национальному, религиозному, социальному, профессиональному, субкультурному меньшинству гражданское общество позиционирует каждого человека, игнорируя тот факт, что этот же самый человек по гораздо большему числу признаков принадлежит к большинству. В конечном счёте гражданское общество – это совокупность замкнутых резерваций, каждая из которых отстаивает свои права и интересы перед другими.

В самом словосочетании «гражданское общество» заложена ложь. Ведь прилагательное «гражданское» означает позиционирование в качестве члена общества и гражданина государства. Напротив парадигма «гражданского общества» выделяет в человеке всё то, что противопоставляет его интересам общества и государства, и подчёркивает всё то, что лежит вне сферы действительной гражданственности.

Национальный коммунизм как идеология национального единства и преодоления отчуждения исходит из прямо противоположного принципа – из безусловного приоритета общенационального над личным, групповым или клановым, из приоритета интересов и воли большинства над интересами и волей меньшинства. Это не означает дискриминации самих представителей национальных, культурных и т.д. меньшинств. Это означает лишь перенос акцентов с тех интересов и характеристик, которые противопоставляют человека обществу, на те, которые этого же человека позиционируют как представителя большинства. Грубо говоря, нам человек интересен прежде всего не тем, что он рыболов-любитель или филателист, а тем, что он Русский, трудящийся и гражданин России.



IV. НАЦИОНАЛЬНЫЙ КОММУНИЗМ

И ЕГО СОСЕДИ ПО ПОЛИТИЧЕСКОМУ СПЕКТРУ



9. Русский национализм и евразийство



Перейдем к следующему вопросу: какова специфика русского национализма? Совершенно понятно и очевидно, что русский национализм не может быть национализмом узко-этническим и сепаратистским, хотя попытки искусственно синтезировать такой суррогат не единожды предпринимались. Уже не раз под видом «национализма» озвучивалась идея т.н. «русской республики», т.е. выделения из состава России «этнически чистых русских областей».

Нет надобности объяснять, что реализация такого безумного проекта попросту убила бы русскую нацию как таковую. Обкорнать собственную территорию значит в настоящих условиях прежде всего сдать геополитическое пространство стратегическому противнику. Российские окраины (населенные этническими меньшинствами) в современном мире не могут стать и не станут подлинно независимыми государствами. Там, где ослабляется русское влияние, там автоматически его замещает геополитическое влияние или США, или региональных центров силы – Германии, Турции, Китая. Русская нация не может стать замкнутой сепаратной нацией-государством типа Финляндии или Голландии. Географическое положение и масштабы, весь ход предыдущей истории и, главное, собственное национальное самосознание определяют судьбу России как судьбу Сверхдержавы, Евразийской Империи.

Отказываясь от державности, от «имперских амбиций» русская нация мгновенно теряет смысл бытия и собственную национальную самоидентификацию. Об этом свидетельствует вся история России. Периоды культурного, духовного подъема, подъема национального самосознания и творческих сил неизменно совпадали с периодами русской державности. Напротив, попытки территориально обкорнать Россию и заменить державную идеологию на идеологию обывательского благосостояния неизбежно оборачивались глубочайшим кризисом нации во всех аспектах её бытия – от достижений науки и искусства до уровня рождаемости. Естественными границами России (т.е. границами, в которых национальный русский организм может чувствовать себя здоровым) являются не куцые границы РФ, и уж тем более не границы «русской республики», а границы СССР, почти полностью совпадающие с границами Российской Империи.

Антитезой узко-этническому национализму выступает евразийство, как идеология объединения народов Евразии вокруг России на равноправной основе. Евразийство несомненно является своеобразной формой русского национализма и отражает свойственное русскому национальному самосознанию стремление к вселенскости и универсальности. Однако вместе с несомненным геополитическим позитивом евразийство несет в себе и значительные риски и угрозы. В своих крайних проявлениях оно может обернутся (и на это указывали и указывают многие русские националисты из числа «этно-националистов» и «националистов-западников») растворением и ассимиляцией русской нации в стихии нерусских, преимущественно азиатских народов. Даже сейчас иноэтническая иммиграция из среднеазиатских и кавказских государств приобретает характер колонизации и грозит существенным изменением этнического состава России и существенным искажением как культурной идентичности Русского народа, так и присущих ему антропологических характеристик. В случае реализации евразийского проекта, т.е. восстановления естественных границ России-СССР, Средняя Азия и Закавказье окажутся внутри наших государственных границ, и, следовательно, последние остатки барьера на пути мигрантов могут исчезнуть. Учитывая динамику численности этнических Русских и народов Закавказья и Средней Азии, угроза ассимиляции для Русской нации могла бы при этом оказаться вполне реальной. Ассимиляция государствообразующего этноса означала бы гибель русской нации как организма, а, следовательно, и самой России.

Менее драматическим, но, тем не менее, также весьма рискованным является другой вариант, в котором Русская нация в евразийском союзе окажется в положении «коридора между комнатами». В этом случае пока национальные силы Русской нации будут безвозмездно растрачиваться на реализацию абстрактных идей евразийской державности, окраинные народы будут использовать эту идеологию в прагматических и своекорыстных целях, наращивая собственное народонаселение и благосостояние. В результате евразийство грозит обернуться орудием эксплуатации государствообразующей Русской нации окраинными национальными меньшинствами. В результате же центр истощится, а национальные окраины, осильнев за счет ослабления центра, в итоге отпадут.

Именно в этом, кстати, многие националисты и упрекают национальную политику коммунистов. Действительно, в годы советской власти проводилась целенаправленная политика развития национальной культуры, самосознания и экономики окраинных нерусских народов. За счет каких ресурсов? Очевидно, за счёт центра, то есть за счет государствообразующей Русской нации. В результате в известной мере получился «колониализм навыворот». Если классические колониально-империалистические державы, «сбросив» колонии, из которых ресурсы постоянно перекачивались в метрополию, оказались центрами экономической силы, то Россия оказалась в прямо противоположном положении: закачав ресурсы в окраины, а затем их утратив, она ослабила центр.

Несложно заметить, что национальная политика СССР имела существенные изъяны. Это доказывается тем, что сразу же, как только пошатнулась мощь государственного аппарата насилия – так немедленно проявились межнациональные противоречия, в считанные месяцы обострившиеся до состояния войн практически по всем национальным окраинам страны. Невозможно себе представить, чтобы такого уровня противоречия могли успеть зародиться и вызреть в результате краха советской системы. Очевидно, что ещё до полного краха СССР они уже выступили на арену истории во вполне зрелом и оформленном виде. Следовательно, проводимая в СССР национальная политика лишь сдерживала силой проявление агрессивного сепаратизма, но не устраняла его причин и даже способствовала его вызреванию. Лидер КПРФ Г.А. Зюганов отмечает: «<...> понятие "национального вопроса" отождествлялось с проблемами нерусского населения, национальных меньшинств. Поэтому и национальная политика трактовалась в первую очередь как политика по отношению к инородцам. <...> Ясно, что эта политика обусловливалась совершенно конкретными обстоятельствами места и времени. И она приносила успех, пока соответствовала объективным задачам, пока обстоятельства не изменились. Бездумное продолжение ее и после того, как фактическое неравенство было в основном преодолено, губительно сказалось сначала на судьбе Советского Союза, а затем и самой России. В итоге русский народ сам оказался в фактически неравном положении в своей собственной стране» (Г.А. Зюганов «Понять и действовать»).

Необходимо найти средний путь между крайностями этнонационалистического сепаратизма (чреватого редукцией России до границ пресловутой «русской республики») и евразийского универсализма (чреватого растворением государствообразующего этноса). Это путь расширения геополитического влияния Русской нации с одновременной консолидацией и укреплением государствообразующего национального ядра. Это, впрочем, единственно возможный путь для любой нации с имперской судьбой. Римская Империя сохраняла устойчивость до тех пор, пока сохранялось ядро римского народа. Эдикт императора Каракаллы, уравнявший всех жителей Империи, уничтожил это ядро, одним махом превратив привилегированный и почетный статус римского гражданина в бремя подданного. Следствием этого стала гибель Империи.

Русская нация нуждается в уравновешенности и балансе обеих форм русского национального сознания – этнической и имперско-державной. Вновь обратимся к той же статье Зюганова: «Известно, что главным двигателем разрушения Союза и прогрессирующего распада России стал воинствующий национализм, который нагнетался самыми провокационными способами. При этом с первых же шагов обнаружилась странная, на первый взгляд, двойственность в тактике провокаторов. Возрастание национального самосознания любого народа - от армян и украинцев до чукчей и чеченцев - рассматривалось как явление позитивное и прогрессивное. Аналогичные же процессы в национальном самосознании русских однозначно расценивались как явление резко отрицательное и реакционное - национализм, шовинизм, антисемитизм и т.д. Всячески поощряя нарастание националистических настроений в нерусской среде, демпропаганда одновременно внушала русскому народу комплекс неполноценности, вины и покаяния. Русофобия стала одним из основных орудий перестройки». «Все это заставляет сделать вывод, что конкретная форма национального вопроса в современной России - это уже не вопрос "национальных окраин", а вопрос "национальной сердцевины". Он касается теперь в первую очередь не меньшинства, а подавляющего большинства населения России. Я не хочу сказать, что у нерусских народов нет будто бы никаких проблем. <...> Но политика есть искусство добиваться целей в условиях ограниченности ресурсов. Поэтому политика есть система приоритетов. Если наша цель - спасение и укрепление единства Отечества, то приоритет - возрождение русского народа» (Г.А. Зюганов «Понять и действовать»).

Вполне очевидно, что наша стратегия должна быть прямо противоположна стратегии разрушителей страны. Стратегия разрушения состояла в том, чтобы повышать национальную идентичность и консолидацию национальных окраин, ослабляя и разрушая национальное ядро. Наша задача противоположна: добиться того, чтобы в «русском ядре» русская, собственно национальная самоидентификация доминировала над самоидентификацией общероссийской, а на национальных окраинах – самоидентификация российская, евразийская доминировала над самоидентификацией национально-сепаратистской.

Здесь необходимо сделать важную оговорку. Речь вовсе не идёт о разрушении национального самосознания или о дискриминации и колониальном угнетении нерусских народов России. Напротив, восстановление русского центра силы является для этих народов единственным путём выживания и потому объективно отвечает и их национальным интересам. Только сильная и единая Россия может гарантировать этим народам сохранение их национально-культурной идентичности. Самостоятельно противостоять поглощению мировым империализмом (глобализмом, системой «Нового мирового порядка») они не могут, и поэтому их этно-сепаратизм является не более чем обманной идеологией, которая лишь камуфлирует стремление местных элит ценой предательства интересов своих народов заслужить себе место лакеев при мировой олигархии. Альтернатива объединению постсоветского пространства вокруг России только одна – распад организующего ядра Евразии и бесконечная, искусственно поддерживаемая структурами глобализма нестабильность с очагами открытой войны. Поэтому объективные интересы народов «российского геополитического пространства» состоят в усилении и укреплении не только общероссийской государственности, но и Русской нации как центра, способного формировать вокруг себя поле центростремительных сил. Но потому и необходимо, чтобы это ядро не распылялось и «плотность» его консолидации была выше, чем «плотность» иноэтнических окраин.

Добиться того, чтобы национально-этническая и имперская идеологемы работали не в диссонансе, а в едином ансамбле, служащем общему делу – задача непростая. Тем не менее это оптимальный путь для Русской нации. Не следует забывать главного принципа: любые идеологемы – это только средства и орудия. Целью является не реализация тех или иных абстрактных принципов, а национальное спасение и процветание. Поэтому и позволительно обращаться с идеологемами инструментально, комбинируя их или меняя в соответствии с реальностью жизни, а не пытаясь подгонять реальность под абстракции.

Уместно в этой связи вспомнить политику Франции времен фактического правления Решелье (т.е. в период, непосредственно предшествовавший и подготовивший последующую политическую гегемонию Франции в Европе). С одной стороны, обеспечивая внутреннее религиозно-политическое единство, правительство жёстко подавляло протестантизм внутри страны. С другой стороны, то же самое правительство в то же самое время оказывало поддержку протестантскому движению за рубежом, тем самым создавая «пятую колонну» в германских землях, направленную против главного противника тогдашней Франции – Империи Габсбургов. Две на первый взгляд противоположные политические линии не только не приходили в столкновение, но совершенно слаженно работали на одну реально-политическую цель – усиление позиций собственной нации и собственного национального государства.

Приблизительно так же должна работать пара из классического русского национализма (идеология внутренней консолидации национального ядра) и евразийства (идеология консолидации и объединения народов и земель вокруг этого ядра).



10. Национальный коммунизм и классический национал-большевизм



Исторический национал-большевизм – это идеология и политическая практика русских патриотов и консерваторов, принявших и признавших Советское государство в качестве исторической формы России и правопреемницы Российской Империи. Национал-большевики не принимали коммунистическую идеологию, но признавали историческую заслугу большевиков в восстановлении сильной государственности, защите целостности и независимости России, пресечении сепаратизма окраин и поползновений внешних агрессоров.

Национал-большевистская струя была заметна ещё в гражданскую войну, когда на стороне красных, в том числе и на ответственнейших командных должностях, оказалось немалое количество офицеров и генералов царской армии. Наиболее известна из них личность генерала Брусилова. После завершения гражданской войны к национал-большевизму пришло немало русских патриотов из числа бывших белых: левые евразийцы, сменовеховцы, некоторые монархисты (например, Пуришкевич и Шульгин). Однако наиболее известным национал-большевиком стал Николай Васильевич Устрялов. Его роль в создании национал-большевистской идеологии столь велика, что, под «классическим национал-большевизмом» подразумеваются обыкновенно именно его политические взгляды и установки.

Однозначно положительно оценивая историческую роль Н.В. Устрялова и с искренним уважением относясь к его наследию (как с интеллектуальной, так и с нравственной точки зрения), мы, тем не менее, считаем необходимым обозначить границу, отделяющую наш национальный коммунизм от устряловского национал-большевизма. Ради того, чтобы не допустить смешения и подмены в этом вопросе, мы определённо отказались от использования термина «национал-большевизм» в отношении нашей идеологии, хотя по исходному смыслу слов понятия «национальный коммунизм» и «национал-большевизм» могли бы пониматься как более или менее синонимические. Обозначим ключевые и принципиальные отличия.



Национал-большевизм Устрялова никогда не был подлинным диалектическим единством национализма и коммунизма. Для Устрялова существовал лишь прагматический союз, обусловленный конкретными политическими обстоятельствами, в которых политические интересы коммунистов и русских патриотов-государственников совпали:

«В области этой проблемы, как и ряда других, причудливо совпадают в данный момент устремления советской власти и жизненные интересы русского государства. Советское правительство естественно добивается скорейшего присоединения к "пролетарской революции" тех мелких государств, что подобно сыпи высыпали ныне на теле "бывшей Российской Империи". <...>

Советская власть будет стремиться всеми средствами к воссоединению окраин с центром во имя идеи мировой революции. Русские патриоты будут бороться за то же - во имя великой и единой России. При всем бесконечном различии идеологий практический путь - един, а исход гражданского междоусобия предопределяет внешнюю оболочку и официальную "марку" движения.

С точки зрения большевиков русский патриотизм, явно разгорающийся за последнее время под влиянием всевозможных "интервенций" и "дружеских услуг" союзников, есть полезный для данного периода фактор в поступательном шествии мировой революции.

С точки зрения русских патриотов русский большевизм, сумевший влить хаос революционной весны в суровые, но четкие формы своеобразной государственности, явно поднявший международный престиж объединяющейся России и несущий собою разложение нашим заграничным друзьям и врагам, должен считаться полезным для данного периода фактором в истории русского национального дела» (Н.В. Устрялова «В борьбе за Россию»).

Итак, Устрялов видит только совпадение политических интересов в данных конкретных политических условиях. У него и речи нет о идеологическом синтезе, а уж тем паче сущностном единстве. Перед нами просто бескорыстный патриот, готовый ради блага России (причём понимаемом в сугубо «белом» смысле) отказаться от групповых политических амбиций и изменить средства достижения прежней цели:

«Русская интеллигенция боролась против большевизма по многим основаниям. Но главным и центральным был в ее глазах мотив национальный. Широкие круги интеллигентской общественности стали врагами революции потому, что она разлагала армию, разрушала государство, унижала отечество. Если бы не эти национальные мотивы, организованная вооруженная борьба против большевизма с самого начала была бы беспочвенна, а вернее, ее бы и вовсе не было».

«Теперь, когда правительство пало, а советская власть усилилась до крупнейшего международного фактора и явно преодолела тот хаос, которому была обязана своим рождением, национальные основания продолжения гражданской войны отпадают. Остаются лишь групповые, классовые основания».

«Логикой вещей большевизм от якобизма будет эволюционировать к наполеонизму (не в смысле конкретной формы правления, а в смысле стиля государственного устремления). Конечно, эти исторические аналогии теоретичны, неточны и, так сказать, грубы, но все же они невольно приходят в голову. Словно сама история нудит интернационалистов осуществлять национальные задачи страны» (Н.В. Устрялова «В борьбе за Россию»).

Изменились только средства, но не изменились ни цели, ни образ мышления, ни мировоззренческие представления одного из идеологов колчаковского правительства:

«Как бы то ни было, вооруженная борьба против большевиков не удалась. Как это, быть может, не парадоксально, но объединение России идет под знаком большевизма, ставшего империалистичным и централистским едва ли не в большей мере, чем сам П.Н. Милюков.

Следовательно, перед непреклонными доводами жизни должна быть оставлена и идеология вооруженной борьбы с большевизмом. Отстаивать ее при настоящих условиях было бы доктринерством, непростительным для реального политика.

Разумеется, все это отнюдь не означает безусловного приятия большевизма или полного примирения с ним. Должны лишь существенно измениться методы его преодоления. Его не удалось победить силой оружия в гражданской борьбе - оно будет эволюционно изживать себя в атмосфере гражданского мира (хотя бы относительного, ибо абсолютного мира при господстве большевиков ожидать все-таки трудно). Процесс внутреннего органического перерождения советской власти, несомненно, уже начинается, что бы не говорили сами ее представители. И наша общая очередная задача способствовать этому процессу. Первое и главное - собирание, восстановление России как великого и единого государства. Все остальное приложится» (Н.В. Устрялова «В борьбе за Россию»).

Устрялов обращает внимание на идейное вырождение и измельчание белого движения, на то, что «белая правда» имперского величия единой и неделимой России выдыхается в белом движении, и само это движение утрачивает цели и ориентиры, превращаясь в чистое отрицание большевизма без положительной цели и программы:

«Причудливая диалектика истории неожиданно выдвинула советскую власть с ее идеологией интернационала на роль национального фактора современной русской жизни, - в то время как наш национализм, оставаясь непоколебленным в принципе, потускнел и поблек на практике вследствие своих хронических альянсов с так называемыми "союзниками"».

«Есть нечто глубоко трагичное в своеобразной ослепленности этих людей, в односторонней направленности их чувств и их ума. Морально и политически осудив большевистскую власть, они уже раз навсегда решили, что она должна быть уничтожена мечом. И этот чисто конкретный вывод они превратили в своего рода кантовский "категорический императив", повелевающий безусловно и непререкаемо, долженствующий осуществляться независимо от чего бы то ни было, "хотя бы он и никогда не осуществился", - по "принципу ты можешь, ибо ты должен". <...> Тут только психология, и ни грана логики. Тут только индивидуально-этические переживания и ни грана политики. Можно, если хотите, любоваться цельностью психологического облика этих людей, но ужас охватывает при мысли об их судьбе».

«Врангель, как Брут, несомненно, честный человек. Но, по-видимому, он принадлежит к тем натурам, которые, поставив себе целью выкачать воду из ванны, готовы это сделать, хотя бы вместе с водой выплеснуть оттуда и ребенка. <...> Окончательно выясняется, что вновь народившееся белое движение идет под лозунгами, диаметрально противоположными прошлогодним. "Областничество", "самостийность", "федерализм", "плебисциты" и даже, увы, - территориальные уступки иностранцам за вмешательство в нашу гражданскую войну.. <...> Это - "реальная политика"? Нет, это скорее - судорога отчаяния, подменяющая самую цель политических стремлений» (Н.В. Устрялова «В борьбе за Россию»).

Не осознав того факта, что подлинное национальное единство возможно только в бесклассовом обществе, Н.В. Устрялов, увы, в известной мере остался на позициях буржуазного патриотизма. Если для коммунистов НЭП был сугубо вынужденной мерой и тактическим отступлением, то Устрялов приветствовал его именно как «преодоление революции». Нарождение нэпманской мелкой буржуазии он приветствовал, считая что именно «крепкие собственники» являются опорой государственного патриотизма, в то время как коммунисты с гораздо большим основанием видели в этих «капиталистиках» своекорыстных хищников, всегда готовых пожертвовать общенациональными интересами во имя своих классовых интересов. И здесь коммунисты оказались правы: если первый НЭП удалось использовать в интересах народа, а потом пресечь, то перестроечный «неоНЭП» закономерно привёл не только к падению завоеваний Революции, но в первую очередь – к предательству национальных интересов и к расчленению России.



Вторым моментом совершенно определённого размежевания между нашим национальным коммунизмом и устряловским национал-большевизмом является понимание государства. Мы исходим из вполне марксистского определения государства как аппарата насилия. Единственное существенное отличие нашей позиции в этом вопросе от классического марксизма состоит в том, что марксизм постулирует постепенное отмирание государства при переходе к бесклассовому обществу. Мы же на основании уже имеющегося исторического опыта, заключаем, что и после этого перехода государство сохраняется, становясь только при этом орудием уже не классовых, а общенациональных интересов, направленным против внешних конкурентов и внутренних перерожденцев, противопоставляющих свои личные или клановые интересы интересам общенациональным.

Устрялов исходит из принципиально иного понимания государства, и под государством понимает единство трёх элементов: власти, населения и территории. При этом территорию он считает первичным фактором, а власть и население (данной территории) – производными от неё:

«Школьное государственное право учит, как известно, что государство состоит из трех элементов - власти, населения и территории. Так, может быть, все дело в первом элементе. Такой ответ был бы наиболее приятен нынешним ненавистникам Москвы. Но, увы, он от этого не перестает быть менее несостоятельным. История являет нам бесконечные свидетельства того, что форма власти менее всего отражается на размахе и "стиле" государственной культуры, хотя подчас и отражается в известной степени на ее конкретном, временном содержании. Рим оставался Римом и под властью республики, и под верховенством императоров. В исторической перспективе нам не трудно установить, что так называемый "римский гений" ("душа" государства) отнюдь не перестает быть самим собой от смены форм верховной власти. Он блекнет лишь тогда, когда наносятся несокрушимые удары территории государства. Равным образом, Франция столь же национальна и велика в Робеспьере и Наполеоне, сколь в Людовике XIV, и лишь поражение Наполеона, вернувшее стране "богоустановленную" монархию и твердокаменных эмигрантов, но отнявшее у нее территориальные приращения, лишила ее вместе с ними и части души. Итак, власть не может считаться определяющим элементом государственной культуры.

Население? Да, конечно, культура государства порождается людьми, его населяющими. Но ведь сказать это - значит ничего не сказать. Чтобы стать источником культуры действительной и органической, "население" должно превратиться в "нацию". А современная наука государствоведения неопровержимо доказала, что "нации суть не естественные, а историко-социальные образования" (Еллинек), причем опять-таки существеннейшим фактором их рождения являются условия "территориального" порядка, создающие непосредственно их физическое благополучие, экономическую мощь. Мы возвращаемся, следовательно, к исходному пункту. Для "мировых стремлений" (свойство великой культуры) нужна великая нация, а великая нация не может быть "малой народностью", хотя, с другой стороны, разумеется, не всякий большой народ уже тем самым является вечно великой нацией (ср. нынешний Китай)» (Н.В. Устрялова «В борьбе за Россию»).



Таким образом, государство для Н.В. Устрялова это прежде всего территория, объединённая единой политической властью (природа которой второстепенна или даже третьестепенна). Поэтому для него Советский Союз – это то же самое государство, что и Российская Империя. Изменились внешние формы, но государственная идентичность, определяющаяся географическими границами, осталась прежней.

Для нас первоочередным является вопрос о содержании государства как аппарата насилия: в чьих руках он находится и чьи интересы осуществляет. Поэтому победа социалистической революции или буржуазной контрреволюции означает уничтожение старого государства и создание нового, причём диаметрально противоположного и враждебного старому, в тех же самых географических границах. Для Н.В. Устрялова содержание, классовая и социальная сущность государства несущественны, а важна форма: размер границ, военная и экономическая мощь, управляемость. Такой подход можно было бы определить как «формальное государственничество», неслучайно ещё при жизни Н.В. Устрялова оппоненты уличали его в «топографическом национализме». Примечательно при этом то, что сам он это определение принял: «Итак, всякий национализм, если он серьезен, должен быть прежде всего "топографическим". Для государственного деятеля, в отличие от военного стратега, "потеря территорий" есть всегда "потеря живой силы", отмирание "части души"» (Н.В. Устрялова «В борьбе за Россию»).

Развивая эту мысль Устрялов поясняет: «Дело в том, что глубоко ошибается тот, кто считает территорию "мертвым" элементом государства, индифферентным его душе. Я готов утверждать скорее обратное: - именно территория есть наиболее существенная и ценная часть государственной души, несмотря на свой кажущийся "грубо физический" характер. ... Лишь "физически" мощное государство может обладать великой культурой. Души "малых держав" не лишены возможности быть изящными, благородными, даже "героичными" - но они органически неспособны быть "великими". Для этого нужен большой стиль, большой размах, большой масштаб мысли и действия, - "рисунок Микель-Анжело". Возможен германский, русский, английский "мессионизм". Но, скажем, мессионизм сербский, румынский или португальский - это уже режет ухо, как фальшиво взятая нота, это уже из той области, что французами зовется "le ridicule"» (Н.В. Устрялов «В борьбе за Россию»).

С последним утверждением невозможно не согласиться. В самом деле, территория – отнюдь не безразличный элемент, и для своего здорового существования и развития нация нуждается в естественном для неё жизненном пространстве. Однако, Устрялов идёт гораздо дальше этой банальной геополитической истины. Для него не столько национальная территория является жизненным пространством нации, сколько государство (в устряловском понимании, т.е. территория с единой политической властью) само создаёт нацию: «Если теоретически нельзя отрицать, что нация способна создать государство, то в действительности несравненно чаще наблюдается обратный процесс: государство создает единую нацию» (Н.В. Устрялова «К вопросу о русском империализме»).

Вообще говоря, Н.В. Устрялов в первую очередь не националист (хотя и называет себя таковым), а государственник. Государство для него – первичная ценность, а нация – вторичная: «Народная "личность", национальная "идея", как всякая духовная монада, для своего проявления требует определенного единства. Нужен центр духовной энергии, действующей по целям, необходим оформляющий принцип деятельности. Единое целостное начало должно скреплять собою то сложное многообразие, каким представляется историческая жизнь того или другого "народа". И вот государство и явилось таким объединяющим, оформляющим, скрепляющим началом. <...> Государства – те же организмы, одаренные душою и телом, духовными и физическими качествами. Государство -- высший организм на земле[,] и не совсем неправ был Гегель, называя его "земным богом". Оно объемлет собою все, что есть в человечестве ценного, все достояние культуры, накопленное веками творчества. Государство – необходимое условие конкретной нравственности, через него осуществляется в жизни Добро. <...> Государство есть познавшая себя в своем высшем единстве, внутренно просветленная Земля. Земля без Государства -- аморфная, косная масса, Государство без Земли – просто nonsens, голая форма, лишенная всякой реальности» (Н.В. Устрялова «К вопросу о русском империализме»).

Для нас же, напротив, Отчизна, Родина, родная земля, определяется именно как «земля своего народа», поэтому патриотизм (любовь к Родине) является производным от национализма (солидарности со своим народом, со своей нацией). Следовательно, единственно подлинный патриотизм – это национал-патриотизм. Что же касается государства (понимаемого нами как «власть», как аппарат насилия и принуждения), то оно для нас есть только машина, орудие, которое (в зависимости от того, в чьих руках оно находится) может служить как процветанию нации, так и её геноциду. Поэтому подлинный патриотизм означает служение государству ровно в той мере, в какой это государство является национальным, то есть служит интересам защиты общенациональных интересов своего коренного народа (или сообщества коренных народов, если государство многонациональное).

Рассуждения о формальных определениях государственности, и о первичности нации или государства могут показаться на первый взгляд пустой схоластикой, игрой словами. Но вот уже совершенно живое и практическое следствие: отношение к ныне действующему политическому режиму. Для последователя и преемника устряловского национал-большевизма нынешнее государство (РФ) было бы, хотя и территориально искалеченной и изуродованной, но всё же Россией, и потому, несмотря на всё уродство правящего режима, требовало бы укрепления. С нашей же точки зрение оно есть не более и не менее, как аппарат геноцида Русского и других коренных народов России и расхищения природных ресурсов. Поэтому мы видим свою задачу никак не в укреплении и усилении этого государства, а как раз в его разложении, всемерном подрыве и уничтожении. Таково практическое различие между нашей национально-революционной политической линией и устряловской традицией.



11. Национальный коммунизм и национал-социализм



В самом по себе словосочетании «национальный социализм» мы не усматриваем ничего отрицательного. Социализм является естественной первой фазой построения коммунизма. И залог его жизнеспособности в том, что он при этом является национальным, то есть вырастает из национально-культурной и исторической традиции воспринимающей его нации и служит её духовному и материальному процветанию. Выше мы уже достаточно подробно останавливались на вопросе о том, что только национальный социализм состоятелен и жизнеспособен. Безусловно национальным был русский социализм сталинской эпохи, национальными были и остаются китайский, северо-корейский, кубинский социализмы. Да и вообще достаточно сложно представить себе политическую систему, не укоренённую в духе и ментальности народа, её создающего.

Однако, термин «национал-социализм» закрепился за одним вполне конкретным историческим режимом, а именно за германским гитлеризмом. Отметим, что гитлеризм был «национал-социализмом» лишь по названию. По своей социально-экономической сути он был мобилизационной формой капитализма на стадии империализма. Таким образом, он ни в коей мере не был социализмом. Но и национальным он быть не мог.

Во-первых, в капиталистическом классовом обществе вообще не может быть ни внеклассового государства, ни внеклассовой идеологии. Всякое государство и всякая идеология в нём отражают интересы господствующего класса. Поэтому лозунг национальной солидарности и классового мира в классово-антагонистическом обществе лишь отражает классовый интерес буржуазии, стремящейся сохранить наличные производственные отношения, обеспечивающие возможность эксплуатации наёмного труда и присвоения прибавочной стоимости. Марксистами давно уже убедительно показано, что истинная суть «национальной мобилизации» в Третьем Рейхе состояла в стремлении германской монополистической буржуазии к переделу рынков сбыта, сырья и рабочей силы. Националистическая идеология лишь обслуживала тот вполне классовый интерес. Уже поэтому нацистский режим не мог быть (обще)национальным.

Во-вторых, в силу самой логики капитализма, германский капитал был тесно связан с монополистическим капиталом других развитых капиталистических стран, в частности США. Поэтому и с этой точки зрения гитлеризм не был вполне национальным. В конечном счёте победа гитлеризма в масштабах планеты не могла дать ничего иного, кроме того же самого глобализма, который возник теперь при мировой гегемонии США.



Таким образом, мобилизационный милитаристический капитализм гитлеровской Германии был «не совсем национал- совсем не социализмом». Отдельные элементы «правого социализма» в нём присутствовали, но играли роль чисто декоративную.

Догматики «от марксизма» пытаются уличить нас в том, что, раз мы признаём национализм, значит признаём и «сотрудничество классов», а значит – существование буржуазии. Однако мы вполне определённо формулируем нашу позицию: достижение национального единства не через затушёвывание классовых противоречий, а через полную ликвидацию частной собственности. Наш «коммунизм справа», таким образом, не менее последователен в отрицании частной собственности, чем классический марксизм. Другой вопрос, что следует различать цели и средства. Ставя задачу полной ликвидации частной собственности на средства производства, мы не имеем в виду обязательно одномоментной конфискации. После национализации земли, недр и имеющей стратегическое значение тяжёлой промышленности возможен достаточно длительный период мирного сосуществования разных видов собственности с постепенным ненасильственным экономическим расширением государственной и сокращением частной сферы. Тем не менее, конечная наша цель состоит именно в полной ликвидации частной собственности. Поэтому на уровне социально-экономического базиса наш национальный коммунизм не имеет с гитлеризмом даже внешнего сходства.

Что же касается идеологии, то идеологией гитлеризма была идея порабощения «неполноценных» рас и тёмный оккультный мистицизм. Наша идеология, напротив, рациональна в анализе социальных процессов и явлений, а предлагаемая национальная политика имеет в виду лишь последовательное отстаивание интересов своей нации перед лицом интересов иных народов и цивилизаций.





V. НАЦИОНАЛЬНЫЙ КОММУНИЗМ

И СОВРЕМЕННЫЕ ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПРОЕКТЫ



Из современных политических сил, действующих на пространстве РФ в той или иной мере претендуют на синтез коммунистической и национальной идей три – НБП Лимонова, политические силы, группирующиеся вокруг А.Г. Дугина и «национально-патриотическое крыло» КПРФ. Рассмотрим политические установки этих партий и движений.



12. Лимоновщина



В своей книге «Другая Россия» создатель, единоличный лидер и единоличный же идеолог НБП Эдуард Савенко (Лимонов) утверждает: «мне, как председателю Партии, "Программа НБП" всегда виделась уступкой публичной политике, этаким укороченным, упрощённым и вульгаризированным переводом на язык обывателя. Нужный вульгарный документ, по которому партия не жила <...>, но который выдвигала на обозрение публики». Нет оснований не верить в данном случае Лимонову. Если он считает, что официальная программа писалась лишь в качестве филькиной грамотой для обывателя, то, наверно, так оно и есть. «За что же бороться? За какое конкретно общество будущего? За какую конкретно программу?» – ставит он вопрос и отвечает на него всей своей книгой «Другая Россия», написанной в виде цикла из 22 лекций, обращённых к молодым активистам НБП. Поскольку судить об идеологии НБП по официальной программе сам же Лимонов не рекомендует, то обратимся к этой его книге.

Первая лекция начинается с декларации ненависти к семье и разжиганию у подростка ненависти и презрения к собственным родителям: «Твой отец инженер или работяга — злой, худой, неудачливый, время от времени надирается. А то и вовсе, никакого папочки в семье, мать — в облезлой шубейке. Глаза вечно на мокром месте, истеричная, измученная, говорит голосом, в котором звучат все ахи и охи мира. <...> Семья: липкая, теплая навозная жижа, где хорошо отлежаться дня два, от побоев физических, в драке, и от моральных увечий. Но семья как чахотка ослабляет человека, изнуряет своей картошкой с котлетами, своей бессильной беспомощностью. <...> Российская семья удушает мужчину. <...> Для правильного становления мужчины пацана надо как можно раньше изымать из семьи. Это вредное место, как Чернобыльская АЭС. . <...> для того, чтобы осуществились необратимые изменения в обществе, нужно разрушить его самую крепкую молекулу: семью. <...> Монстр с заплаканными глазами (это Лимонов о матерях!) должен исчезнуть. Его надо ликвидировать».

Начав с проповеди ненависти к родителям, Лимонов переходит к обобщению и натравливает молодёжь на отцов и матерей как поколение в целом: «Напрашивается мысль, что при помощи демагогии, хитростей, пользуясь тем, что молодые не успевают еще создать свои группы («мафии») — средний возраст просто украл, крадет ежедневно у молодежи ее долю власти и собственности. <...> вас, дорогие парни <...>, партайгеноссе, облапошивают поколениями».

Призывая разрушить семью, Лимонов планирует заменить её промискуитетными общинами. То есть, говоря по-русски, свальным грехом, чтобы все со всеми. «На самом деле обобществление жён важнее проблем имущества. <...> Почему взяв неприятельский город солдаты искали золото и насиловали женщин? Потому что сексуальная комфортность столь же ценна как и золото. Мир, - это понимал ересиарх Дольчино, и ересиарх Джон из Лейдена, - должен быть устроен таким образом, чтобы "можно без всякого различия ложиться со всеми женщинами". <...> Для тех подростков, кто не избавился от девственности сам, нужно по достижении 13 лет вменить обязательное лишение девственности. Поскольку это обуза на самом деле. Поскольку love - это благо, то нужно спешно приобщиться к love».

Следующим после семьи общественным институтом Лимонов призывает разрушить школу: «Обучение, дрессировка, в школе стоит впереди получения знаний. Цель schooling — сломить естественные инстинкты человеческого существа, сломить его природную агрессивность, подавить ее тотально. <...> После одиннадцати лет изнурительной долбежки, загрузки памяти ненужным мусором лишних знаний, подавляющее большинство индивидов покидают школьные парты со сломленной волей, со сглаженными индивидуальными особенностями, с затоптанным, как правило, талантом, и усталыми! <...> Так что, когда видишь пикет или митинг учителей, всех этих гиппопотамовских размеров теток в драных шубах, то не жалей их, бюджетников, не получающих зарплату. <...> Ту школу, которая есть, садистский репрессивный государственный институт, направленный на подавление и тотальную деформацию самой сути человека, нужно уничтожить. <...> Всякое обучение должно быть много короче. Достаточно пяти лет, чтобы получить отличное среднее образование. <...> Начинать надо раньше и учить короче. Начинать надо в 5 лет от роду и учить не более пяти лет. <...> Никаких алгебр, тригонометрии, математик, физик, и других отвлеченных, никогда не пригождающихся дисциплин, преподавать детям не будем. <...> Образование станет коротким и будет иным. Мальчиков и девочек будут учить стрелять из гранатометов, прыгать с вертолётов, осаждать деревни и города, освежёвывать овец и свиней, готовить вкусную жаркую пищу, и учить писать стихи. <...> До 14—15 лет подросток должен тотально заканчивать учиться, включая высшее образование».

Крупным шагом в лимоновской программе троглодитизации общества обозначено разрушение и уничтожение городов и транспортных коммуникаций страны: «Города в любом случае паразитируют на country side - на сельской местности. <...> Город однако не бесполезен - он вреден. Он производит, как уже было сказано: власть и контроль. В городе-столице сосредоточены все системы подавления граждан: все виды полиций, специальные службы, системы административного контроля, политическая власть страны, её экономическая власть - банки. Красные Кхмеры отнеслись к революции серьёзно: ликвидировали город. Если же его не ликвидировать, вся революция сведётся к тому, что бедные переместятся в богатые кварталы, а богатых оттеснят в бедные. <...> Города же быстро зарастают травой. <...> Я убедился, что я люблю разрушенные города больше, чем живые. И вашему поколению предстоит убедиться в том, что разрушенные города красивее, чем живые. <...> Первое же действие революций новейшей истории - строительство баррикад. Разрушают брусчатку мостовой, вырывают камни и перегораживают ими улицу. Останавливают автомобили, автобусы, заваливают улицу кирпичами. А ещё атакуют, грабят, разрушают и поджигают мэрию, административные здания, президентский дворец, парламент, магазины и склады. У толпы - верный инстинкт. Она хотела бы разрушить город <...> Мы не станем останавливать толпу. <...> Мёрзлые города должны быть закрыты, а их население рассредоточено. <...> Железная дорога будет контролироваться коммунами и работать непостоянно, с целью разрушения традиционных инфраструктур, ориентированных на города».

Не стоит, однако, надеяться, что за разрушением городов стоит сельская идилия. Всё оказывается ещё бредовей. Промискуитетные племена лимоновской антиутопии предполагаются кочевыми! «Основным принципом новой цивилизации должна стать опасная, героическая, полная жизнь в вооружённых кочевых коммунах, свободных содружествах женщин и мужчин на основе братства, свободной любви и общественного воспитания детей. <...> Кочевой же образ жизни будет выглядеть так: большая коммуна облюбовывает себе место стоянки и перебазируется туда на вертолётах; если это остров - на плавучих средствах; или на бэтээрах, на грузовиках. <...> Вооружённые коммуны будут выглядеть как изначальные племена. Это будет наш традиционализм. Коммунами будет управлять Совет Коммун. Вместе коммуны могут называться Орда. Не следует бояться противоречий, которые могут возникнуть между вооружёнными коммунами, не следует бояться столкновений. Творческая агрессивность сепаратизмов предпочтительнее тюремного порядка глобализма».

Но при том «Не следует понимать так, что мы проповедуем борьбу против развития науки, борьбу против удобных и умных достижений технического прогресса. Нет. Будем развивать и Интернет, и генетику, и новое сверх-телевидение». Интересно только, кто будет развивать генетику – дикари, оканчивающие образование к 10 годам и наученные «стрелять из гранатометов, прыгать с вертолётов, освежёвывать овец и свиней и писать стихи»? Ах, да, ведь предусматривалось ещё и высшее образование, оканчиваемое к 14 годам. Очевидно, генетику будут развивать учёные с этим высшим образованием.

Нет смысла пересказывать всю остальную программу. Достаточно конспективно перечислить. Предполагается изничтожить алкоголиков, ментов и чиновников, «и прочий бракованный материал», заменить Христианство поклонением тунгусскому метеориту или планете Сатурн, объединиться с тоталитарными сектами против Православной Церкви, переписать историю с учетом «Новой хронологии» Фоменко и Носовского, ну и вести бесконечные войны, потому что многим мужчинам нравится сам процесс: «Волнующим благом может служить для пассионариев право на войну. Есть целая категория мужчин, пылко любящих войну. Им нужна война, её подвиги, и даже её грабёж, потому что эти вещи в природе человека».



Примечательно, что эта атавистическая фантазия, достойная пера умственно недоразвитого бойскаута, подаётся под названием «национал-большевизм»! В одном слове сразу три лжи.

Это национализм? Да помилуйте, через лимоновскую книжку красной нитью проходит ненависть ко всему русскому. К нашим русским традициям и обычаям, которые Лимонов именует заимствованным из мусульманского законодательства термином «адат». К подавляющему большинству русского населения, в особенности среднего и старшего возраста. К нашему быту, к нашим привычкам, к выражению наших лиц. К нашему Русскому Православию. К нашей Русской истории, которую Лимонов так хочет подменить фоменковским бредом. К нашей русской классической литературе начиная от Пушкина и заканчивая советскими писателями:

«Зато как грибковая плесень разросся ядовито XIX век! <...> Его декабристы, перешедшие в анекдоты, Белинские, Катковы, шоколадный карлик Пушкин, дура Натали Гончарова, апатичные резонеры "Вишнёвого сада", гусары, корнеты, разночинцы, даже Базаров - болтуны, извергающие тонны слов <...> Русская классика: Достоевский, Чехов, Толстой, и господа литераторы помельче, состоит из тысяч страниц охов, плачей, стенаний. В ней мокро от слёз, противно от сумерек. Собачья старость чеховских героев <...> извратила образованного русского человека. <...> Прежде всего жанром наиболее восхищавшим "совков" была пародия: "Собачье сердце" (гнусная антипролетарская книга), "Котлован" (гнусная книга), "Двенадцать стульев" (обывательский ночной горшок, слизь и блевотина). <...> Практически вся русская литература после конца 20-х годов до 2001 года, включая книги диссидентов - есть ни что иное как завалы trash books (мусорные книги, макулатура – пер.)».

Лимонов вполне откровенен в своём отношении к русскому характеру: «В русских, кажется, равно существуют эти два элемента: германскость и турецкость. <...> К несчастью помимо этих двух частей: турецкости и германскости, есть ещё и третья, это психология крепостных крестьян: фатализм, покорность судьбе, плаксивость ("Святая Русь, страдалица!" и прочие стенания».

В конце концов сам же Лимонов в первых же строках своей «Другой России» прямым текстом заявляет: «Надо отбирать людей для новой нации. Пусть она будет называться как-то иначе, пусть не русские, но, скажем, «евразийцы» или «скифы» ». Вполне определённо. Русская нация для Лимонова не своя. Он собирается заниматься селекцией новой нации «скифов» – орды кочевых промискуитетных племён. Вряд ли это можно назвать национализмом, и уж определённо нельзя назвать Русским национализмом.



Большевизм? Большевизм – это во-первых, направление марксизма. А марксизм – идеология рациональная и предполагающая прогрессивное развитие общества на основе развития производительных сил. То есть развитие науки, образования, производства, искусства, а никак не одичание до уровня кочевой орды с пятилетним образованием, включающим стрельбу из гранатомёта и разделку свиной туши. Во-вторых, большевизм – это теория и практика жёсткой дисциплины и государственности, обуздавшая анархо-бандитскую «зелёную» вакханалию в стране, то есть ту самую свободу самоуправляющихся общин, которая пропагандируется «вождём» НБП. В-третьих, большевизм – это движение, осуществившее революционную индустриализацию, то есть превратившее Россию из страны сельской в страну преимущественно городскую и промышленную.

Таким образом, большевизмом лимоновщина является не больше, чем русским национализмом.



«Национал-большевизм»? Да помилуйте! Национал-большевизм (в классическом и историческом смысле этого слова) – это прежде всего этатизм! Это принятие революционной власти только и только во имя возрождения государственности и усмирения смуты. «Восставшие крестьяне напали на некий западно-сибирский городок, <...> учинили погром во всем городе. Громили лавки, громили дома, громили что попало. Жгли, любуясь "иллюминацией". Потом ушли восвояси. <...> Воистину, он страшен, такой "антибольшевизм", и страшен не только для большевиков, но еще больше для страны и, уж конечно, для ее интеллигенции. <...> поощрение погромной, анархической волны, поднимающейся в России, - дурно, бессмысленно и прежде всего непатриотично» (Н.В. Устрялов «В борьбе за Россию»). Вот отношение настоящего национал-большевизма к тому, что воспевает и к чему призывает Лимонов.



Лимоновщина на самом деле не является ни «национал-», ни «большевизмом». Более того, она вообще не имеет отношения к национально-коммунистическому направлению в любом понимании (хоть в устряловском, хоть в нашем). Она представляет собой уродливый гибрид наиболее диких и низменных элементов фашизма (фашизация молодёжи путём отрыва её от воспитания в рамках культуры, целенаправленное разрушение образования, иррационализация политики, апелляция к животным инстинктам, и связанные с этим технологии манипулирования толпой, человеческим стадом) с неприкрытым блудилищем европейской «сексуальной революции» 60-х.

Лимоновщина «освобождает» все низменные инстинкты и обращается прежде всего к подросткам (ибо они в массе своей ещё не научились управлять этими инстинктами и контролировать их). Но «освобождёнными» (от контроля разумом) инстинктами очень легко манипулировать. Вчера Лимонов примазывал НБП к лозунгам «России – Русский Порядок» и «Россия всё – остальное ничто», а сегодня – едва не сливает её с «Яблоком». Массовка, не задумываясь, следует за «лидером», какие бы немыслимые петли и зигзаги не выделывала его «генеральная линия».

Правда, нельзя не отметить и того, что вовлечённая ранее в данный проект молодёжь (или, по крайней мере её наиболее мыслящая часть) по мере взросления выходит из поля манипуляции, начинает самостоятельно анализировать и приходит к осознанию всей глубины различий между лимоновщиной и национал-большевизмом. Таких групп «нацболов без Лимонова» всё больше, и к ним в том числе обращаем мы настоящую работу.



13. Дугинщина



Второй современный проект «национально-коммунистического синтеза» связан с именем Александра Гельевича Дугина. В первой половине 90-х он издавал весьма интересные и в интеллектуальном, и в эстетическом плане журналы – «Элементы» и «Милый ангел». Несомненной его заслугой было первоиздание на русском языке фундаментальных текстов европейских традиционалистов и консервативных революционеров. Дугин впервые познакомил русского читателя с наследием Рене Генона и Юлиуса Эволы, с идеями современных «новых левых» и «новых правых», он же систематически и в то же время популярно изложил содержание и историю развития основных геополитических доктрин. Именно Дугин первым в постсоветской России попытался нащупать тот политический и мировоззренческий полюс, в котором крайне-правое переходит в крайне-левое и наоборот. Он дал «правое» мистическое прочтение левых идеологов, и «левое» радикально антикапиталистическое и даже социалистическое прочтение идеологов «правого лагеря».

Первые шаги проекта «Арктогея» (название дугинского издательства и интернет-сайта) были с нашей точки зрения вполне здравыми и верными. У Дугина действительно начал получаться творческий синтез, а не компромисс и конформистское усреднение позиций, модные в пору «красно-коричневого» политического союза против победившего ельцинизма. На этом этапе широта эрудиции Дугина и свойственная ему «незашоренность» сыграли свою положительную роль. Несколько лет «Арктогея» развивалась по восходящей, причём (и это важно!) не только как политический проект. За ней стояло довольно самобытное и до некоторого момента цельное (или хотя бы умевшее казаться таковым) мировоззрение: свой образ жизни и взгляд на мир, своя эстетика, своя точка зрения на практически все проявления культуры: науку, художественную литературу, живопись, музыку, литературу, кино.

Но постепенно нарастали тенденции к искажению. Дугин начал играть по правилам Системы, войдя в прописанную роль «нонконформиста» от политики и культуры. Широта взглядов и способность видеть диалектическое единство противоположностей сначала перешли в щеголяние парадоксальностью, а затем – в позёрство и эпатаж публики. Дугин стал всё чаще говорить и писать явные глупости, которые толпа всегда готова считать признаком глубины ума. Он всё более стал работать на публику, эксплуатируя и растрачивая свои же прежние успехи. Александр Гельевич на глазах превращался из серьёзного интеллектуала в звезду попсового жанра с лёгким шармом прежней элитарности, а идеология Арктогеи стремительно деградировала. Конструктивный синтез сменился постмодернистской эклектикой.

И всё же мы считаем первый этап развития Арктогеи движением в правильном направлении. И потому анализ последующих искажений имеет для нас отнюдь не праздный интерес. Как известно, умный по возможности учится на чужих ошибках. Для начала, определим те элементы, из которых арктогейский проект синтезировался.

1. Традиционализм, понимаемый одновременно и как «традиционализм школы Генона» и как «традиционализм традиционных религий». Причём сразу всех, главное – чтоб традиционных.

2. Геополитическая доктрина евразийства.

3. «Консервативная революция» она же «Третий путь». Германский национал-социализм, итальянский фашизм, русское сменовеховство, испанский фалангизм, румынский гвардизм. При этом особый акцент Дугин делает на «неортодоксальные» формы «консервативной революции», в спектре «левее фашизма и правее коммунизма»: Артур Мюллер ван ден Брук, Эрнст Юнгер, братья Штрассеры, Эрнст Никиш, Николай Устрялов.

4. Радикальное крыло «левого спектра». Большевизм, попутчики большевизма типа «мистического авангардизма», сталинизм, отчасти троцкизм, опыт европейских лево-радикалов («Красные бригады», RAF), интеллектуальное наследие «новых левых».

Вот основные элементы дугинского синтеза.

Сводя их воедино, логично было бы начать с двух принципиальных вопросов:

1. Вопрос иерархии. Что первично и что вторично? Что ложится в основу мировоззрения и обеспечивает ему единство и цельность?

2. Вопрос непротиворечивости. Очевидно, если взять указанные выше элементы «как есть», они несовместимы. Нужно вполне определённо указать принцип, на основании которого они будут приводится к общему знаменателю.



Какая же именно иерархия требовалась? Очевидно иерархия от духовного и метафизического к материальному и частному. И раз уж Православие было включено в систему, то только оно и могло быть взято в качестве духовной основы и метафизического базиса. Остальные элементы синтеза (консервативная революция, традиционализм, евразийство) могли быть сведенными в органическое единство только будучи сущностно преображенными Православием в своем качестве. Не наоборот! Ведь они сами в себе не несут тотального метафизического принципа и относятся к сфере частного и материального.

Единственная альтернатива этому состояла в том, чтобы Православие вывести за скобки проекта, признав внешним авторитетом «не от мира сего». А проект заявить как проект политический, цивилизационный, но, во всяком случае, чисто «посюсторонний», не претендующий на духовно-мистическое измерение.

Ни того, ни другого сделано не было. Вместо этого была предпринята попытка соединить элементы (включая Православие) по-демократически: «на равных основаниях» взаимодополняемости «притерев» их друг к другу. Это главная ошибка. Хотя бы потому, что взгляд на Православие как на часть чего-то более полного и всеобщего несовместим с самим Православием. Начиная с этого момента началось сползание в постмодернистскую эклектику. Противоречия не замедлили себя проявить.

Сразу же возникло противоречие между «фундаменталистским» Православием и геноновским эзотеризмом. Ясно, что генонизм и Православие, взятые как целостные мировоззренческие системы, несовместны. Хотя бы потому, что генонизм является системой гностической. Для православного христианина Православие является полнотой Истины (насколько она может быть доступна человеку), все остальные формы знания могут быть только частными и вторичными по отношению к Истине Православия. Для генониста Христианство – лишь один из многих возможных путей реализации Традиции, причём не самый высший (эзотерическую инициацию Генон ставит выше религиозных форм). Для христианина высшая и абсолютная ценность Христианства есть Сам Богочеловек Иисус Христос. Для генониста главная ценность Христианства состоит в сохранении и передаче сакрального знания, общего с нехристианскими духовными традициями. Для Христианства главным смыслом религиозной практики является обожение и личное спасение. Для генониста – посвящение в сакральное знание.

Сосуществование генонизма и Христианства в рамках одной мировоззренческой системы возможно только или за счет включения отдельных не противоречащих Православию идей генонизма в Православный контекст, или наоборот за счет включения Православия в отнюдь не аутентичный ему контекст геноновского эзотеризма. Излишне говорить, что в последнем случае Православие перестало бы быть Православием по сути, оставшись таковым лишь по форме.

Дугин не сделал ни того, ни другого. Постулировав не просто Православие как религиозную конфессию, но Православие в качестве всеобщего принципа (определяющего все сферы жизни – политику, науку, образование, искусство, право и т.д.), он, в то же самое время, включил в свою мировоззренческую систему не только эзотерическую метафизику, но даже и откровенно оккультные сферы алхимии и оперативной магии. Получилось нечто, вполне опознаваемое с православной точки зрение как искажение и порча христианской веры, то есть ересь.

Еще более резкое и неразрешимое противоречие проявилось между декларируемым Православием и связью проекта "Арктогея" с иудейством, причем в его наиболее экстремальных формах. Так, например, в статье "Евреи и Евразия" Дугин развивает идею и «евразийском» характере секты хасидов, делая явный намек на возможность союза с ними. Есть и еще более наглядный пример. Так на форуме сайта «Актогеи» Александр Гельевич пишет по поводу избрания Ариэля Шарона главой Израиля: «Победили наши, полярные, солярные евреи <...> Я очень рад. Искренне поздравляю израильтян с истинным выбором. Сделав его, вы невероятно помогли нам <...> ступайте смело на Храмовую Гору, как Ариэль Шарон <...> Я поздравляю Ариэля Шарона с этим великим успехом. Я вижу в этом знаки времени». Следует сделать небольшое пояснение относительно пассажа «ступайте смело на Храмовую Гору, как Ариэль Шарон». 28 сентября 2000 г., еще до своего избрания главой Израиля, Ариэль Шарон провел свой визит на Храмовую гору, ясно демонстрируя намерение восстановить Третий Храм. Восстановление Третьего храма в сознании Православных связывается с приходом и воцарением антихриста, коего иудеи признают своим мессией, и наступлением Апокалипсиса. Такой дугинский реверанс иудейским экстремистам выходит далеко за рамки даже «экуменистической толерантности», ибо в контексте Православия выглядит просто не иначе как приветствование антихриста и декларация солидарности с сатанизмом.

Но что же заставило Дугина солидаризоваться с «полярными евреями»? Очевидно, отнесение их к «евразийскому» антилиберальному лагерю (А.Г. Дугин: «Евреи и Евразия»). И здесь как раз заметно проявляется отсутствие иерархии в его мировоззренческой системе. Евразийство (причём, мягко говоря, нетрадиционно понимаемое) оказывается здесь у Дугина впереди Православия. Но и этим дело не ограничилось. В рамках проекта «Арктогеи» Дугин пошёл на контакт с откровенными сатанистами и телемитами (последователями Алистера Кроули). После этого сколько-нибудь серьезно говорить о православности «арктогейского» проекта не имеет смысла.

Любопытно, что через идеологию евразийства Дугин попытался включить в «арктогейский» проект еще и Ислам! Попытка совершенно безнадёжная, хотя бы потому, что для верующего мусульманина визит Шарона (столь горячо приветствованный Дугиным) на Храмовую гору не менее кощунственен, чем для Православного. Ведь строительство Третьего Храма автоматически означает разрушение мечети Аль-Акса, одной из главных святынь Ислама.



Но не менее глубокому искажению Дугин подверг и сам генонизм. С одной стороны Дугин заявляет: «Я являюсь генонистом на 100 процентов» (А.Г. Дугин «Рене Генон: Традиционализм как язык»). С другой стороны тот же Дугин кооптирует в свою систему «Путь Левой руки» и реабилитирует Контринициацию. Позиция Генона по этому вопросу вполне однозначна. Контринициация для него есть абсолютное и безусловное зло, несомненно более концентрированное и разрушительное, чем любые формы профанности и рационалистическо-материалистического невежества: «Существует еще нечто более худшее, чем самые грубые деформации, встречающиеся на Западе <...> поскольку они в виду самой своей грубости менее опасны, чем те, которые предстают в более утонченном виде. <...> как мы уже объясняли, материалистические концепции менее опасны, чем те, которые обращаются к низшим проявлениям психики" (Р. Генон «Царство количества и знамения времени») Позиция Дугина, позиционирующего себя «стопроцентным генонистом» совершенно иная. По Дугину контринициация – это, упрощенно говоря, недо-инициация и потому инициация и контринициация в отношении современного профанного мира лежат в одном направлении и «до определенного момента (и довольно далеко отстоящего от сферы профанов) путь инициации и контринициации не только параллелен, но в сущности един» (А.Г. Дугин «Контринициация»). Такой вывод не просто «неортодоксален» с точки зрения геноновского традиционализма, а фактически ставит Дугина самого в положение агента контртрадиции. Грубо говоря, в рамках генонизма всякая солидарность с контринициацией означает то же самое, что для христианина – солидарность с сатанизмом.

Отсюда же логично вытекает дугинская «неортодоксальность» в отношении к психоанализу. Для Р. Генона и Ю. Эволы практика психоанализа представляет собой безусловное зло, большее, нежели рационализм и гуманизм, ибо психоанализ обращается уже к сфере инфра-рационального, под-человеческого. Причем юнговский психоанализ оценивается ими как существенно более деструктивный и контртрадиционный (по сравнению с фрейдовским) в силу своей большей изощренности и в силу своего подрывного вторжения в сферу инициации и сакральной символики. То есть юнговский психоанализ предстает как явление, по своему характеру близкое к контринициации. В противоположность этой позиции Дугин, следуя своей линии частичного отождествления инициации и контринициации, оценивает роль психоанализа как условно-положительную в плане его антитезы профанному «открытому обществу». При этом юнговский психоанализ он ставит выше фрейдизма в силу его большего «сродства» со сферой (контр?)инициации.

Сравним: «следует попытаться объединить жестко полит-некорректного «коричневого» традиционалиста Эволу с его онтологией Пола вместе с нюансированными и любопытными именно в психологических и аналитических деталях теориями психоанализа, с «фрейдо-марксизмом». На том же основании, на котором мы объединяем концепцию «живой материи» и «полярно-райский» подход, мы можем объединить красных и коричневых, материалистов и идеалистов в области психоанализа, подкрепленного полноценной метафизикой секса. Это дало бы революционный взгляд на вещи» (А.Г. Дугин «Пол и субъект»).

«основное использование психоанализа или его терапевтическое применение, может быть лишь крайне опасным для тех, кто ему подвергается, и даже для тех, кто его осуществляет, потому что это такие вещи, манипулирование с которыми никогда не остается безнаказанным; не будет преувеличением видеть в этом одно из средств, специально пущенных в действие для наибольшего увеличения нарушения равновесия современного мира и приведения его к окончательному распаду», «психоанализ обнаруживает весьма ужасающее сходство с некоторыми «таинствами дьявола»!» (Р. Генон: «Царство количества и знамения времени»).

Ту же операцию Дугин проделывает и в отношении безумия, по сути отождествляя сферы сверх-рассудочного (супрарационального) и подсознательного (супра-рационального). Опять же, с точки зрения геноновского традиционализма такое отождествление выглядит как очевидно контртрадиционное. Сравним: «Записанные бормотания студента холодных вод должны изучаться на кафедрах философии столичных университетов, фигуры делирия пациентов утвердится наряду с полотнами классиков (это уже есть). Этот уравнительный момент, на самом деле, уже присутствует в современной культуре, особенно в пост-модерне. Это, кстати, не само собой вышло: на лицо результат стратегии массивной подрывной деятельности <...> наших, национал-большевистских агентов влияния – от Батайя до Юнга» (А.Г Дугин: «Бытие и безумие»). И: «"сверхсознательное", естественно, остается для нее (психологии) столь же чуждым и закрытым, как и всегда; и если что-либо и встречается, относящееся к нему, то она просто присоединяет это к "подсознательному", ассимилируя с ним; в этом смешивании высшего с низшим уже есть что-то такое, что можно рассматривать, собственно, как подготавливающее настоящее разрушение» (Р. Генон: «Царство количества и знамения времени»).



Не заладилось у Дугина и с национализмом. Антисионизм – одна из категорических установок подавляющего большинства Русских патриотов и националистов. Дугин же демонстративно включил в политсовет своей Партии «Евразия» не просто сиониста, а лидера ультра-радикальной еврейской националистической организации «Беад Арцейну» Авраама Шмулевича. Этого уже достаточно для того, чтобы гарантировано исключить возможность интеграции Русских националистов в проект «Арктогея». Но Дугин и на этом не останавливается и делает публичное заявление: «В заключении своего доклада хочу сказать слова благодарности моим сподвижникам, приложившим немалые усилия для того, чтобы наш учредительный съезд состоялся. <...> Федерации еврейских организаций России и лично верховному раввину Берлу Лазару за всемерную помощь и поддержку, оказанную всеми ими в создании "Евразии"» (А.Г. Дугин. Выступление на учредительном съезде ОПОД «Евразия»).



Здесь уже нужно говорить не об ошибках и недоработках, а о дискредитации самой идеи. Союз русских националистов с «красными» патриотами был вполне реален, особенно после общего фронта 1993 года. Евразийская идея могла быть рамками этого проекта. Но совершенно провокационной была попытка в каких бы то ни было рамках объединить русских национал-патриотов с боевиками сионизма, или православных с телемитами и сатанистами. В итоге один из наиболее перспективных путей национально-революционной консолидации был загублен. Была дискредитирована идея национально-коммунистического альянса, причём как в глазах «белых», так и в глазах «красных»; в определённой мере было скомпрометировано евразийство (особенно в глазах русских националистов). Огромный урон был нанесёт авторитету идей консервативной революции и классического европейского традиционализма, которые благодаря «Арктогее» и лично Дугину стали вызывать у православных христиан ассоциации с оккультизмом. Да и сам «православный фундаментализм» был изрядно им окарикатурен.



Все это идеологическое блудомыслие завершилось откровенным политическим и национальным предательством. Напомню, что А.Г. Дугин позиционировал себя как крайнего революционера и нонконформиста. В частности, он красочно живописал разницу между «старыми» и «новыми» оппозиционерами, предрекая предательство (то есть сговор с режимом) первых и явно относя себя ко вторым: «Лишь на крайних флангах оппозиции вокруг РНЕ Баркашова и "Трудовой России" Анпилова формируется какое-то подобие "новой оппозиции" ... Когда-то произойдет и раскол - "старые" сомкнутся с властью, которая и сейчас готова пойти им на некоторые уступки, "новые" прибегнут к крайним мерам. И тогда это будет вопрос принципа». (А.Г. Дугин: «Новые против старых», 1994). Но в 1998-99 годах он сам перешел на службу режиму: «Из жесткой патриотической оппозиции я перешел, перехожу все к большему и большему сотрудничеству с властью. В 1998 году я стал советником председателя Государственной Думы ... Постепенно, увы, эта оппозиция выродилась в пустые крики, в оппонирование правительству и президенту любой ценой и вместо созидания ... Мы поддерживаем президента тотально, радикально ... сейчас четыре фракции объединились пропрезидентские.
К этому процессу мы относимся крайне положительно» (А.Г. Дугин: выступление на учредительном съезде ОПОД «Евразия»). «"Единая Россия" – <...> партия административного ресурса и адекватно выполняет эту функцию. В этом отношении она позиционируется как наш союзник <...> Если политики из "Яблоко" признают национальные интересы России и евразийские подходы, мы будем нормально с ними сотрудничать <...> Что касается экстремистских организаций, хочу подчеркнуть, что партия "Евразия" категорически отмежевывается от всех форм экстремизма -социального, национального или либерального» (А.Г. Дугин: выступление на учредительном съезде политической Партии «Евразия»).



Таким образом, Дугин теперь уже не только на идейном, но и на практическом уровне предал декларированные им принципы – и социальные, и национальные, и евразийские. Ибо путинский режим, сервильный по отношению к структурам глобального управления, осуществляет целенаправленную и планомерную редукцию остатков российской государственности, да и самого русского народа. Уничтожение обороноспособности страны, научно-технического комплекса, системы образования, здравоохранения и социальной защиты, передача российских территорий Китаю, беспрекословная сдача геополитическому противнику всех позиций на «постсоветском пространстве»: Грузии, Аджарии, Абхазии, Осетии и, наконец, Украины, американские базы в Средней Азии – вот далеко не полный список достижений путинского режима. Переход на сторону этого режима, причём «тотальный и радикальный», означает национальную измену.



В заключение, однако, хотелось бы ещё раз повторить, что до того как А.Г. Дугин вступил на путь осквернения своих же прежних идей, он делал шаги в нужном и правильном направлении. Неумно с нашей стороны было бы выплеснуть вместе с грязной водой и ребёнка. Многое из прежних работ Дугина может быть использовано русским национально-освободительным движением, хотя и с необходимыми исправлениями. Да и «Евразийский союз молодёжи», находящийся в поле влияния Дугина, стоит рассматривать скорее как часть русского национально-патриотического движения, хотя и подпавшую в определённой мере под контроль режима. Поэтому необходимо бороться не против ЕСМ, а за вывод этой молодёжной структуры из-под влияния Кремля. Потенциально это союзники, а не враги.


14. КПРФ: единство патриотизма и социализма



В гл. 4 настоящей работы мы уже обозначили тот факт, что в развитии Коммунистической Партии от РСДРП(б) к РКП(б), ВКП(б) и КПСС легко прослеживается вектор, направленный от национал-нигилизма и космополитизма к государственному, а затем и национальному патриотизму. Развитие в этом направлении продолжила КПРФ. Нет сомнений в том, что КПРФ по своей идеологии гораздо ближе к национальному коммунизму, нежели доперестроечная КПСС.

Для того, чтобы оценить состояние КПРФ необходимо учесть, что идеология партии имеет нескольких уровней:

1. Официальная Программа и Устав.

2. Официальные документы центральных органов – Съездов, Пленумов ЦК.

3. Официальные заявления руководителей партии и подписанные ими документы.

4. Выступления членов партии, их статьи в партийной прессе.

5. Частные мнения рядовых членов партии, высказываемые вне публикаций в официальной партийной прессе. Идеология газет, радио, интернет-сайтов, выпускаемых членами партии по собственной инициативе и от своего лица.



Ключевым принципом, красной нитью проходящий через всю Программу КПРФ, выступает единство и неразрывность социализма и патриотизма. Социалистические преобразования понимаются в Программе как абсолютно необходимое условие возможности национально-государственного суверенитета, а национально-освободительная борьба – как предпосылка социалистической революции: «Гневный протест и возмущение угнетенных сливаются с болью патриотов за поруганную честь Державы. Во всех слоях населения неуклонно растет сопротивление правящему режиму. Организуются и сплачиваются народно-патриотические силы, силы социального и национального освобождения. Коммунистическая партия Российской Федерации, верная интересам людей труда, видит свою задачу в том, чтобы соединить социально-классовое и национально-освободительное движения в единое массовое движение сопротивления, придать ему осознанный и целенаправленный характер».

В национально-коммунистическом духе понимается и роль Великой Октябрьской Социалистической Революции: «Геополитическим преемником Российской империи был Советский Союз. Как государство и социальная система он представлял собою неразрывное единство. Главные усилия внутренних и внешних разрушителей были направлены на дискредитацию всего советского периода развития страны. Тем самым погромщики социализма выступили в роли могильщиков великой державы. Поэтому возрождение нашего Отечества и возвращение на путь социализма неразделимы. История вновь оставляет народам нашей Родины тот же выбор, что и в 1917 и в 1941 году: либо великая держава и социализм, либо дальнейший распад страны и окончательное превращение ее в колонию. Можно смело утверждать, что в своей сущности "русская идея" есть идея глубоко социалистическая. Великая Октябрьская социалистическая революция была для России единственным реальным шансом на национально-государственное самосохранение в обстановке военного, политического и экономического краха, территориального распада и полной социальной недееспособности правящего буржуазно-помещичьего блока».

Вполне определённо в Программе ставится национальный русский вопрос: «необходимо: <...> сохранить государственную целостность России, воссоздать обновленный Союз советских народов, обеспечить национальное единство русского народа».

В то же время, Программа апеллирует к понятию интернационализма: «Наши главные цели: <...> патриотизм, равноправие наций, дружба народов, единство патриоти*ческих и интернациональных начал». Что же вкладывается в данном случае в понятие интернационализма? Программа определённо отмежёвывается от понятия «интернационализма» в космополитическом духе национального нигилизма: «Конкретные носители мелкобуржуазной идеологии, благодаря своей массовости и живучести, представляли и представляют собой главную опасность для социализма. <...> Первоначально их устремления прикрывались ложным троцкистским толкованием интернационального долга Советской России. Лжекоммунисты призывали превратить молодую республику в базу экспорта революции, в горючий материал для "мирового пожара". В наши дни те же по сути вожделения объявились в другом облачении – в лозунге "возвращения в мировую цивилизацию"».

Очевидно, объявляя антинациональный «общечеловеческий» интернационализм ложным, Программа Партии понимает под «истинным интернационализмом», во-первых, принцип солидарности трудящихся в борьбе против империализма (т.е. в современном контексте против транснациональной финансовой олигархии и структур т.н. «мирового правительства»); во-вторых, принцип равноправия и взаимного уважения в отношениях между нациями, неприятие и осуждение любых доктрин расового превосходства (каковыми, например, являются германский нацизм или израильский сионизм); в-третьих, патриотическую идею государственной целостности России, категорическое неприятие всех форм национального сепаратизма. Программа разъясняет это следующим образом: «Являясь партией патриотизма, интернационализма и дружбы народов, КПРФ будет добиваться: обеспечения независимости и целостности нашего Отечества, межнационального согласия, возрождения многовековой дружбы народов; защиты исторических и духовных ценностей русского и других народов страны; осуществления национальной политики, основанной на признании равноправия наций, исторической ответственности каждого народа за государственную целостность России, искоренения межнациональных конфликтов, всех форм сепаратизма, национализма и шовинизма; обеспечения представителям этнических групп равных возможностей для участия во всех сферах жизни страны и регионов; уважения к православию и другим традиционным религиям народов России».

В этой части Программы вызывает критику одна формулировка: «КПРФ будет добиваться <...> искоренения межнациональных конфликтов, всех форм сепаратизма, национализма и шовинизма». Очевидно, что по своему смыслу она означает осуждение и призыв к искоренению всех форм сепаратизма, шовинизма, расизма, русофобии, разжигания международной розни и ненависти. Именно этот смысл вкладывается, очевидно, в понятие «всех форм национализма». Такую формулировку никак нельзя признать удачной. Ведь слово «национализм» многозначно, и сами националисты понимают под ним прежде всего национальную солидарность, приоритет общенациональных интересов над личными и корпоративными, политику, направленную на процветание нации. Может ли в этом смысле понимаемый национализм осуждаться Программой КПРФ? Очевидно, нет поскольку выше в самой же Программе выдвигается призыв «обеспечить национальное единство русского народа». Вообще говоря примечательно, насколько спор о «национализме» и «интернационализме» в большинстве случаев упирается в слова. Начать хотя бы с того, что слово «интернационализм» означает буквально «межнационализм», а вовсе не «противонационализм». Чтобы было нечто «межнациональное» должны существовать сами нации, как общности, выделяющие себя из остального человечества. Иначе ничего «межнационального» попросту не будет, а будет лишь масса индивидуумов, «человеческая пыль», «серая раса», искусственно выводимая глобалистами. Если перейти от слов к их содержанию, то противоречие между национализмом и интернационализмом снимается:

1. Проповедь ликвидации наций, национальной самобытности, национальной культуры и национального суверенитета и националист, и интернационалист-патриот равно осудят. Только националист назовёт это «интернационализмом», а интернационалист – или «космополитизмом», или «национальным нигилизмом».

2. Национальную солидарность, стремление к процветанию своей нации и развитию своей национальной культуры и сохранению национальных традиций и националист, и интернационалист-патриот равно одобрят. Только националист назовёт это «национализмом», а интернационалист – «национальным самосознанием».

3. Идеологию превосходства своей нации над другими, ненависти или угнетения по национальному признаку и националист, и интернационалист-патриот равно осудят. Только националист назовёт это «шовинизмом», а интернационалист – «национализмом».

Таким образом, терминология в данном случае зачастую служит средством подмены понятий, запутывания смысла и разобщения людей, существенные элементы мировоззрения которых достаточно близки. Возвращаясь к Программе КПРФ, следует отметить, что по существу она вполне доброкачественна с национально-коммунистической точки зрения, но по формулировкам не вполне удачна.



Если обращаться к официальным документам центральных органов КПРФ, то в свете тем и задач настоящей работы наибольший интерес представляет Политический отчет ЦК КПРФ Х съезду Коммунистической партии Российской Федерации 4. Доклад вполне определённо разъясняет положение партийной Программы о единстве и неразрывности социальной и национально-освободительной борьбы: «Мы убеждены в том, что в современной России ключ к ее возрождению – в единстве и слиянии борьбы трудящихся за социальную справедливость и борьбы патриотов за национальное спасение. Социалистическая революция в России по-прежнему возможна. В современных условиях она может состояться как результат национально-освободительной



__________________________________________________ ______________________

4. – По этому политическому отчёту X Съезд КПРФ принял специальное постановление, в которое были включены основные тезисы отчёта ЦК. В частности, в постановлении Съезда подчеркивается: «Ключ к возрождению России – в единстве и слиянии борьбы трудящихся за социальную справедливость и борьбы патриотов за национальное спасение. Политический режим своими действиями создает объективные предпосылки для новой социалистическая революции в России. Но в современных условиях она может состояться только как результат национально-освободительной борьбы русского народа, объединяющего вокруг себя все остальные народы нашей страны. Такая национально-освободительная борьба в силу наших исторических и национальных особенностей будет неизбежно носить антибуржуазный, антикапиталистический, антиглобалистский характер».



борьбы. Национально-освободительная революция в силу наших особенностей будет неизбежно носить антибуржуазный, антикапиталистический, антиглобалистский характер. В этих условиях российские коммунисты должны как можно быстрее освоить новое идеологическое пространство народного, пока еще стихийного “русского социализма”. Возглавить это движение, придать ему научную обоснованность, политическую целеустремленность, организованность, боевитость и силу».

Русский вопрос, то есть вопрос национальный, является идейным стержнем всего Доклада: «Ключевой проблемой современного российского патриотизма является русский вопрос. Сегодня каждую минуту на глазах у всего мира и при его молчаливом участии исчезает с земли великий русский народ. <...> Умерщвление русского народа происходит без взрывов и гильотины, без газовых камер и массовых избиений. Но масштабы таковы, что Гитлер позавидовал бы. В политических кулуарах современной демократии негласно повторяется, что русских должно остаться на Земле не больше шестидесяти миллионов. Именно такого количества хватит для того, чтобы обслуживать газовую трубу, алмазные копи или лесоразработки в российской тайге. Этот план – не химера, не бред сумасшедшего. Это стратегия, которая реализуется, унося каждый год из России по миллиону жизней. По официальной версии Госкомстата, за годы реформ (1992 - 2003) “избыточная смертность” достигла 10 миллионов человек. А убыль русских приблизилась к цифре 8 миллионов. Это официальные данные. Реальные же, как доказывают ученые, в два с половиной раза выше. Русская катастрофа десятилетия измеряется почти 20 миллионами жизней. И последние пять лет находится на отметке 1 825 000 в год. Один час русского исчезновения - 200 жизней! Власть делает все, чтобы это истребление прошло незамеченным для самого народа. Народ оглушен идеологической молотилкой. Его анестезируют. <...> Мы утверждаем: происходит убийство русского народа - рациональное, сознательное, постоянное. И об этом знает власть. Знает президент Путин. Он, как гарант Конституции, ответственен за это. Его политика – экономическая, государственная и культурная усиливает эту катастрофу. Имитация государственной деятельности – вот смысл политики Кремля. Мы считаем президента ответственным за величайшую в истории России трагедию - гибель народа. Из всего сказанного вырисовывается главная задача нашей партии – спасение русского народа, а вместе с ним – спасение государства Российского, всех народов, которые встроены, как великолепный орнамент, в великую государственность. <...> Задача национального спасения формулируется как национально-освободительная борьба с вовлечением в нее всех мыслящих и чувствующих слоев и сословий общества. Это борьба надклассовая, надконфессиональная, борьба примеров которой множество в недавней и современной истории».

Примечательно при этом, что национальный вопрос рассматривается в духе имперском и евразийском: «Задачей русского народа на протяжении тысячелетий было создание грандиозного государства между трех океанов. Великую мировую державу – вот что создал русский народ за свое царствование. Объединил другие народы, защитил их от вымирания, соединил их в одну грандиозную семью. Освоил льды и пустыни. Русская, советская государственность - это чудо мировой истории. Этим чудом пренебрегли “демократы” и растоптали его. Они вырвали из русской истории главный смысл - все труды и муки, само создание великого государства назвали бессмысленной, порочной, тупиковой. А, следовательно, и народ, который посвятил свою судьбу этой великой цели, тоже назван никчемным. Таким образом, народ потерял тысячелетнюю идеологию».

Особо стоит отметить, что главной задачей КПРФ Доклад обозначает национальное спасение, а не социалистическую революцию как таковую: «главная задача нашей партии – спасение русского народа, а вместе с ним – спасение государства Российского, всех народов, которые встроены, как великолепный орнамент, в великую государственность». Иными словами, КПРФ сейчас – это в первую очередь партия национального выживания (вокруг которой должны сейчас сплотиться все вменяемые политические силы), и только во вторую – собственно коммунистическая партия. Вполне в духе национального коммунизма определена иерархия целей и средств: цель – выживание и процветание нации, средство – восстановление народного хозяйства на плановых, социалистических принципах. При этом цель объединяет КПРФ со всеми национально-патриотическими силами, а избранное средство определяет её специфику именно как партии коммунистической.

Русский национальный вопрос ставится как вопрос не просто демографический или культурный, но как вопрос политический. То есть вопрос об установлении в России национальной власти: «Мы политическая партия. И поэтому, говоря о русском вопросе, обязаны, прежде всего, говорить о проблемах политики, - то есть о проблеме “русские и власть”. Думаю, что настала пора для российских коммунистов выдвинуть свою программу по русскому вопросу. Сделать ее одним из стержней всей нашей деятельности. В ее базу, как нам представляется, могут войти следующие основные положения. 1. Реальное равенство представительства русских, как и всех народов России, в государственных органах управления снизу - доверху. 2. Устранение всяких препятствий для национально-культурной самоорганизации русских на всей территории страны. 3. Принятие мер, наказывающих по всей строгости закона за проявление русофобии. Будь то высказывания первых лиц государства, оскорбляющие русский народ, или бытовые конфликты. 4. Адекватное присутствие русских в информационной и культурной сферах. Особенно - в средствах массовой информации. 5. Равенство возможностей для русских и всех других народов России в области деловой активности и предпринимательства. 6. Защита русского языка. Прекращение искусственной “американизации” нашей жизни, особенно в СМИ и на телевидении. 7. Охрана исторических святынь и памятников русской истории. Защита соотечественников за рубежом».

Наибольший интерес в этой программе вызывает п. 1: «Реальное равенство представительства русских, как и всех народов России, в государственных органах управления снизу - доверху». К сожалению, опять-таки формулировку нельзя признать совершенной, потому, что с формальной точки зрения она может быть прочитана двояко: либо как пропорциональное равенство, либо как абсолютное равенство (то есть на каждого русского депутата по одному татарину, одному буряту, калмыку, вепсу, чукче и т.д.). Поскольку второй вариант очевидно абсурден, то ясно, что имелся в виду первый – то есть национально-пропорциональное представительство. Официальная декларация КПРФ лозунга национально-пропорционального представительства фактически снимает все возможные противоречия с русскими национал-патриотами на программно-идеологическом уровне, хотя некоторая недоработка формулировки этого положения вызывает сожаление. Однако необходимо отметить, что даже эта формулировка однозначно исключает возможность её толкования как «равенства возможностей независимо от национальности». Определённо здесь говорится не о «равенстве возможностей», а о равенстве фактического представительства.



Тот же самый принцип, но в более чёткой и недвусмысленной формулировке зафиксирован в другом официальном документе – «Призыве к единству патриотических сил», опубликованном в номере 58 (12401) газеты «Советская Россия». Здесь принцип национально-пропорционального представительства сформулирован так: «добиваться конституционными мерами пропорционального представительства русских и других коренных народов России во всех управленческих структурах страны». Стоит обратить внимание на два существенных момента. Во-первых, здесь уже формулировка «добиваться пропорционального представительства» даже с самой формальной точки зрения не может вызывать разночтений. Во-вторых, оговорено, что пропорциональное представительство предусматривается только для коренных народов России. Это чрезвычайно важный момент. В настоящий момент путинский режим, выражающий интересы консолидированной буржуазно-чиновничьей олигархии, фактически открыл границы России для полулегальной и нелегальной иммиграции. С точки зрения интересов капитала – это источник крайне дешёвой рабочей силы, фактор резкого снижения цены на труд. Но с точки зрения национальных интересов политика буржуазного режима оборачивается колонизацией России, геноцидом её коренных народов, прежде всего – Русского народа. Мы не знаем, когда произойдёт национально-освободительная революция и сколько миллионов иноземных мигрантов к тому времени окопается на Русской земле. Русский народ, другие коренные народы России ждут от коммунистов ясного и прямого ответа на вопрос: обратит ли КПРФ в случае своего прихода к власти колонизацию Русской земли вспять или узаконит её? Поэтому архиважное значение имеет определённость формулировки: «национально-пропорциональное представительство КОРЕННЫХ народов».

«Призыв к единству патриотических сил» является предвыборным программным документом, подписанным представителями ряда партий и движений, то есть обязательством, взятым данными партиями и движениями перед избирателями. От КПРФ документ подписан руководителем Партии – Председателем ЦК КПРФ Геннадием Андреевичем Зюгановым (причём его подпись стоит под документом первой). Это важнейший шаг в программе становления КПРФ лидером национально-освободительного движения, однако он требует развития. Принцип национально-пропорционального представительства коренных народов должен быть включён в Программу Партии.

Таким образом, если понимать под идеологией Партии то, что зафиксировано в её официальных документах, то КПРФ достаточно близка к национальному коммунизму. Отделяют её от завершенного и последовательного национального коммунизма не какие-либо принципиальные моменты, а только нерешительность и обтекаемость формулировок.



Однако, если брать срез не официальных документов, а мировоззрения составляющих партию людей, то ситуация выглядит иначе. В нынешней КПРФ спектр политических позиций включает варианты от самого умеренного социал-демократизма до радикального коммунизма, от космополитизма (прикрывающегося названием интернационализма) до вполне откровенного русского национализма, от воинствующего атеизма до консервативного Православия. Нет ничего удивительно, что при таком разбросе целей и ценностных ориентаций уровень политической дееспособности Партии остаётся решительно несообразен с её численностью.

Опыт селезнёвского, семигинского, корякинского и более мелких отколов наглядно показал, что определённая часть партийной бюрократии стремится не к социальной или национально-освободительной революции, не к реализации принципов Программы Партии, а к интеграции в структуру действующей системы. Нужно честно отдать себе отчёт в том, что преодоление семигинщины не искоренило эту болезнь. В ряде регионов, в том числе в петербургском городском отделении, уже после размежевания с семигинцами и тихонов-потаповцами вновь в полной мере проявилось оппортунистическое перерождение части партийного аппарата.

На опасность этой болезни указывают нам сами руководители Партии. Так, в частности, Председатель ЦКРК В.С. Никитин в своей статье «Мы выстоим и победим (Об опасностях, грозящих КПРФ, и действиях по защите партии)» отмечает: «Появилась опасность формирования «партийной элиты», ставящей свои групповые интересы выше общепартийных, и использующей депутатские возможности в большей мере не для реализации программных целей партии, а для личного благополучия. Подобные партийные карьеристы стремятся к достижению цели любой ценой, вплоть до сознательного нарушения Устава КПРФ и расправы с несогласными. Нужно отметить, что в 2005 году в региональных отделениях КПРФ выросло число конфликтов, главной причиной которых была именно борьба между группами за лидирующие места в партийных списках. По существу, именно это является главной причиной конфликтов в Свердловском, Челябинском, Бурятском, Тамбовском отделениях КПРФ, а в Тверском отделении борьба развернулась уже за право занять пост руководителя фракции. Конечно, такие поступки ослабляют дееспособность региональных отделений и снижают авторитет КПРФ в целом. Нам вместе необходимо искать противоядие против этой опасной болезни».

Для такого рода перерожденцев идеологический разброд и неразбериха именно и требуется, чтобы огонь протестного движения не разгорался пожаром, но и не затухал, а горел ровным костерком, на котором удобно готовить себе сытную трапезу. Оппортунисты жизненно заинтересованы в том чтобы Партия была не сплочённым и решительным коллективом единомышленников, а аморфной, недееспособной протестной массовкой. И потому именно они стремятся придать партийной идеологии обтекаемые и двусмысленные формы и так обставить каждое утверждение оговорочками и поправочками, чтобы при неблагоприятной постановке вопроса можно было перетолковать сказанное в ту или иную сторону в зависимости от конъюнктуры.

В ранее опубликованных работах мы не раз отмечали, что Компартия столкнулась с историческим вызовом оппортунизма. Причём оппортунизм (то есть соглашательство с компрадорской буржуазией) обретает две формы, кажущиеся на первый взгляд противоположными. Правый оппортунизм проявляет себя как политическая практика соглашательства с путинским режимом или его местными администрациями. Крайне редко такая позиция декларируется более или менее открыто и обосновывается необходимостью спасения государственности перед лицом «оранжевой революции». Открыто декларируемый и теоретически обосновываемый т.н. «красный путинизм» как таковой представляет собой далеко не самую главную угрозу. Гораздо опаснее для Партии те партноменклатурные перерожденцы, которые отдолдонив на митингах и партсобраниях ритуальные фразы про «бескомпромиссную борьбу с антинародным режимом», потом тихо и незаметно договариваются с местной администрацией, а работу местного отделения Партии превращают в бутафорию. Именно они, сговариваясь за спиной партии и народа с местными администрациями режима, в то же время подавляют всякий живой теоретический поиск, редуцируют идеологию до набора вульгарных лозунгов-кричалок. «А ведь именно догматизм, как состояние «теоретического застоя» в массовом сознании коммунистов, стремятся законсервировать противники КПРФ и их скрытые сторонники, отстаивающие так называемую чистоту марксизма» (В.С. Никитин «Мы выстоим и победим»).

С другой стороны левый оппортунизм проявляет себя как идеология объединения коммунистов с социал-демократической и радикально-либеральной оппозицией в рамках общего антипутинского блока под лозунгами буржуазно-демократической революции, финансируемой «коллективным Ходорковским». Под левацкой ультрареволюционной и ультрарадикальной фразеологией здесь кроется попытка использовать коммунистов в осуществлении «оранжевой революции», то есть в установлении прямой власти транснациональных корпораций на территории России. Более того, навязываемая Партии левооппортунистами линия предполагает отказ от союза КПРФ с национально-патриотическими силами, уход партии с национально-патриотического поля. А для этого им требуется разложить и подорвать центральный политический принцип КПРФ – сущностное единство социализма и национального патриотизма. Очевидно, что в том случае, если левоопортунистам удастся переориентировать партию с союза с державниками и национал-патриотами на «общедемократическую» коалицию, то лидирующую роль возьмут на себя именно «демократы» – ибо объединение произойдет под их политическими лозунгами (парламентская демократия, свобода прессы от цензуры и т.д.), а мы окажемся в охвостье чуждого нам политического процесса. С другой стороны в этом случае, как справедливо указывает в своей статье В.С. Никитин, патриотическое поле полностью будет отдано кремлевским политтехнологам, уже готовым сменить либерально-демократическую личину режима на консервативную.

И правый, и левый оппортунизм, при всей их кажущейся противоположности, стремятся использовать Компартию в интересах того или иного клана буржуазии. В настоящей работе мы не будем более подробно останавливаться на этом вопросе, т.к. ранее разобрали его в статье «Наша позиция», опубликованной как во внутрипартийном сборнике «КПРФ: остановить программу самоуничтожения!», так и в открытом доступе в Интернете. Вполне очевидно, что оба оппортунистических «уклона» идут вразрез с Программой КПРФ, решениями X Съезда и рядом других документов, обозначающих генеральную линию Партии.

Важно указать также на возможность более тонких идеологических подмен. Внутрипартийные оппортунисты, недооценивать влияние которых было бы опасным заблуждением, стремятся навязать Партии логику построения программных документов исходя не из целей политической борьбы, а из конъюнктуры избирательского спроса. То есть так, чтобы «купить» максимум избирательских голосов на выборах в законодательные структуры нынешнего колониально-буржуазного государства. С одной стороны, внушает оптимизм тот факт, что поворот Партии к национальному коммунизму вызван общественным спросом, то есть стихийным разворотом самого общества к национально-коммунистическим идеям и ценностям. Но, с другой стороны, нам требуется бдительность и осторожность в отношении тех лидеров, которые теперь выступают в качестве глашатаев национального поворота. Их позиция может быть как проявлением подлинных убеждений, так и ловкой спекуляцией на общественном спросе. Для того, чтобы не подорвать авторитет подлинных идейных лидеров «национально-коммунистического» поворота, но и не выдвинуть в вожди ловких конъюнктурщиков, нам в каждом конкретном случае необходимо внимательнейшим образом отнестись к тому, что говорил и писал тот или иной политический деятель при иной политической конъюнктуре, и тогда, сравнивая, мы сможем оценить меру его политической принципиальности и искренности убеждений.



Заключение



В настоящей работе мы достаточно подробно изложили принципы национального коммунизма, а также дали с позиций этой идеологии политическую оценку тем политическим силам и направлениям, которые либо близки национальному коммунизму, либо в чём-то сходны с ним внешне.

Мы убеждены в том, что национальный коммунизм есть выражение Русской идеи, русской национальной традиции в её экономической, политической и социальной плоскости. Более того, мы убеждены в том, что национальный коммунизм в настоящих условиях является единственным путём выживания для Русской нации.

Из всех политических партий и движений современной России ближе всего к национальному коммунизму в настоящий момент подошла КПРФ. Именно поэтому автор настоящей книги пять лет назад принял решение вступить в КПРФ и вести свою борьбу в рамках этой партии. Мы работали и работаем над задачей укрепления и оздоровления этой Партии, как одной из последних надежд России. Однако мы никогда не питали ни малейших иллюзий и вполне отдавали себе отчёт в том, что в нынешнем своём состоянии КПРФ глубоко больна. Это горькая правда, пытаться скрывать которую было бы не только бесполезно, но и вредно. Партия больна «расщеплением сознания», а партийный аппарат поражён саркомой оппортунизма. Политические принципы, провозглашаемые Партией, зачастую становятся предметом политической спекуляции. Поражённый перерожденчеством партийный аппарат раз за разом выплёскивает из себя очередную когорту изменников, на плечах Партии пролезающих во власть, а затем Партию предающих. Доверие народа к Партии падает, ряды её за последние годы поредели в несколько раз. Тем не менее, никакого другой помимо КПРФ «точки сборки» для национально-освободительного движения не просматривается. Состояние партии «Родина», в которой тоже есть некоторое количество настоящих, а не бутафорских русских патриотов, ещё плачевнее.

В настоящий момент национально-коммунистический проект выступает как одно из возможных альтернативных направлений развития КПРФ. Партия может принять за основу либо его, либо «оранжевый» вариант «общедемократического фронта». В первом случае появляются определённые перспективы национального освобождения. Если же КПРФ отторгнет национальный коммунизм и пойдёт по пути союза с т.н. «демократами», то шансы на национальное выживание падают практически до нуля. Тем не менее, мы продолжим борьбу и в этом случае, и будем тогда искать иные пути, сколь бы тяжелы они ни были.



Информация об авторе



Сергей Александрович Строев. Русский. Родился в Ленинграде в 1977 году. В 2000 г. с отличием окончил биолого-почвенный факультет Санкт-Петербургского Государственного Университета по программе «нейрохимия». Кандидат биологических наук. Научный сотрудник Института физиологии им. И.П. Павлова РАН, специалист в области внутриклеточной регуляции и адаптации нейронов, автор 35 научных публикаций в области нейробиологии.

Параллельно с основным биологическим образованием в качестве вольнослушателя прослушал три полных курса исторического факультета по специализации «новая и новейшая история», самостоятельно изучал историю, философию и основы православной догматики.

Политическую деятельность начал в 1994 году. Тесно сотрудничал с рядом национально-патриотических организаций, активно участвовал в сопротивлении ельцинскому, а затем путинскому режиму. Регулярно выступал на протестных акциях, публиковался на страницах патриотических газет и журналов, участвовал в работе нескольких антиглобалистских конференций. С июня 2001 года член КПРФ. Публицист, редактор интернет-сайта «Русский социализм – Революционная линия». Модератор форума официального сайта КПРФ РФ.



Со всеми политическими и социально-философскими статьями автора можно познакомиться в интернете на сайте по адресу http://russoc.kprf.org/