Makedonsky1977

Тема почищена от флуда. Прошу не уклоняться от темы и не переходить на личности. Давайте не будет вносить склоку в данную ветку. Надеюсь на понимание.

Модератор

Кузьма Гуляйпольский

На современном этапе развития человечества в ПОЗНАНИИ объективной реальности определились две основные ПРОТИВОПОЛОЖНОСТИ: диалектический материализм и метафизический идеализм.

Так называемая «Лингвистическая философия» - это, в сущности, метафизический идеализм, который был модным на Западе в 30-50 годы XX столетия. Это - своеобразный АБСТРАКЦИОНИЗМ в философии. Подобный «абстракционизму» в изобразительном искусстве, в литературе («а-литература») и т.д. Это - образец анализа проблем с помощью ошибочной (с точки зрения диалектики) классической западноевропейской метафизики.

Так называемая «Лингвистическая философия» - это, в сущности, уход от жизненно важных вопросов науки и общественного сознания. Так называемая «Лингвистическая философия» пыталась «одурачить и оболванить» людей таким тезисом: «как язык соприкасается с миром предметов и внутренним миром человека?».

Например, так называемая «Лингвистическая философия» приходит к ложному выводу, будто философия – вовсе не наука.

Даже классик английской философии XX века А.Ж.Айер вынужден был определить: когда мы говорим о так называемой «лингвистической философии», «… мы вправе заключить, что все метафизические утверждения бессмысленны».

Среди метафизических суеверий, от которых философия избавляется путем устранения метафизики, находится представление, будто бы делом философии является всего лишь построение так называемой "дедуктивной системы". С точки зрения же ДИАМАТа – это не совсем так. С точки зрения ДИАМАТа: «Философия – древнейшая из наук. Слово «философия» древнегреческого происхождения: от «филео» - люблю и «софиа» - мудрость. Основным вопросом науки философия является: что первично – идея или материя?»

О том, чем отличается метод познания действительности «метафизика» от метода познания действительности – «диалектики», весьма доходчиво изложено в статье И.В.Сталина: «О диалектическом и историческом материализме».

Словом, сегодня, так называемая «лингвистическая философия» - это анахронизм (устаревшее понятие, без всякой НАУЧНОЙ основы).

Говорить о том, кем же является современный апологет так называемой «лингвистической философии» (МАТЕРИАЛИСТОМ или ИДЕАЛИСТОМ), пожалуй, глупо. Ибо, так называемая «Лингвистическая философия» - вовсе не философия (с точки зрения познаваемости ОБЪЕКТИВНОГО мира).

6666

Супер! Еще немного, и сдадите (может, и мне, кто знает) кандидатский минимум!
Я часто слышу, что интернет - зло, что люди перестали читать, общаться друг с другом. А вот смотрите, Кузьма, ведь можете, если хотите.
Только поясните свою фразу "Так называемая «Лингвистическая философия» пыталась «одурачить и оболванить» людей таким тезисом: «как язык соприкасается с миром предметов и внутренним миром человека?».

шла мимо

Во как! И в трудах каких учёных это заявляется?
Я даже заинтересовалась не известной мне темой. Подумала, что "прошла мимо" важнейшего события. Что при советах не только кибернетика была "продажной девкой" империализма,но еще и лингвистическая философия.
Как бы не так! Интереса ради вошла в поиск и нашла вполне благоообразную статью о предмете. Опубликованную в советское время, в лингвистическом энциклопедическом словаре. О том, что такое лингвистическая философия, она же философия языка.

Кузьма, Ваши самодеятельные изыскания не вписываются в мейнстрим советских общественных наук!


Лингвисти́ческая филосо́фия

(философия «обыденного языка») — философское направление, поставившее своей основной задачей анализ естественного языка строгими методами. Анализ предпринимался с целью определения философски значимых концептов (таких, как «добро», «зло», «долг», «знание», «значение» и др.), опираясь на контексты употребления соответствующих слов в обыденной речи. Другая цель анализа — выявление особой «логики» (правил, регламентов и конвенций) функционирования языка в условиях повседневной коммуникации. Первый круг задач выполнялся концептуальным анализом, второй — логическим анализом речевых актов.

Л. ф. представляет собой разновидность аналитической философии (см. Логическое направ*ле*ние) — одной из школ неопозитивизма. В отличие от первоначальной версии аналитической философии, занятой преимущественно логическим анализом языка науки, Л. ф. сосредоточила свое внимание на анализе повседневной речи (обыденного, или обычного, языка), а также языка этических сочинений.

Л. ф. сложилась в английских университетах Кембриджа и Оксфорда (поэтому её иногда называют оксфордской школой) и берёт начало в идеях Дж. Э. Мура, относящихся к рубежу 19 и 20 вв. (его концепцию принято называть «философией здравого смысла»). Как целостное направ*ле*ние Л. ф. оформилась к середине 20 в. Её основателем (наряду с Муром) является Л. Витгенштейн. Крупнейшие представители: Ф. Вайсман, Дж. Остин, Э. Анкомб, П. Гич, Г. Райл, А. Дж. Айер, П. Ф. Стросон, Дж. Урмсон, П. Ноуэлл-Смит, Р. Хэар, Д. Уиздом, М. Лазеровиц. К Л. ф. примыкают американские философы Н. Малколм, Л. Линский, П. Грайс, Дж. Р. Сёрл, З. Вендлер, М. Блэк, финский логик Г. Х. фон Вригт и другие.

Ниже рассматриваются лингвистические идеи Л. ф. Теоретические основы Л. ф. изложены в посмертно опубликованных «Философских исследованиях» Витгенштейна (1953). Концепция позднего Витгенштейна сложилась в ходе наблюдений над функционированием языка в естественных условиях коммуникации. Витгенштейн рассматривал речь как компонент целенаправленной и регламенти*ро*ван*ной деятельности человека, характеризующейся множествен*но*стью целей. Язык (речевые высказывания и входящие в них языковые формы) — это орудие, служащее выполнению определённой задачи. Могут существовать языки, предназна*чен*ные для достижения лишь некоторых целей (например, «язык приказов»). Соединение речи и действия Витгенштейн называл «языковой игрой» (ср. приказ — выполнение приказа). Каждая «языковая игра» как законченная система коммуникации отвечает некоторой «форме жизни». Таким образом, Л. ф. выдвигает на первый план не столько когнитивную (связанную с мышлением), сколько инструментальную (связанную с действием и воздействием) функцию языка. Её объект — язык в действии.

В своём подходе ко всему тому, что связано с ментальными процессами и операциями (знанию, значению, пониманию, намерению, мнению и др.), Витгенштейн перенес акцент с опыта и ощущений на технику (условия существования), т. е. правила и регламентированность.

В согласии с общей теорией находится сформулированный Витгенштейном концепт значения, основанный на анализе значения существительного «значение». Такие признаки функцио*ни*ро*ва*ния высказывания, как подчинённость правилам, конвенциональность, орудийность и целенаправ*лен*ность, дали основание для понимания значения как употребления. Новая интерпретация значения противостояла теории обозначения и сопровождалась критикой остенсивной (указательной) теории приобретения семантических знаний. Исходным в анализе считалось значение высказывания, из него выводилось значение слова. Значения высказывания и слова рассматривались в неразрывной связи с условиями их употребления (контекстом, ситуацией, участниками коммуникации, её целями). Значение описывалось в виде набора правил употребления («грамматики» или «логики») той или другой единицы (ср. «логика прилагательных», «грамматика» прилагательного «хороший»). Таким образом, значение не отделялось от категорий прагматики. Концепт значения претерпел дальнейшую прагматизацию в теории Грайса, связавшего значение с намерением говорящего произвести некоторое воздействие на адресата и выдвинувшего понятие «значение говорящего». Последнее повлекло за собой исследование косвенных смыслов высказывания и правил их интерпретации. Концепция значения как употребления расширила методику семантических исследований за счёт операций по соединению слов и высказываний с типичными для них контекстами и прагматическими ситуациями, а также за счёт выявления прагматических ограничений на сочетаемость.

Идеи Л. ф. опирались на изучение двух типов речи — повседневных разговоров (диалогов) и практического рассуждения. Этому разделению области исследования соответствуют 2 основных направления Л. ф.: анализ обыденной речи и анализ языка морали.

Изучая обыденную речь в действии и как действие, Л. ф. включила в круг своих интересов динамический аспект речи: пропозициональные отношения (установки), их взаимодействие с пропозицией, ситуативные условия и цели коммуникации. Исследовательские интересы переместились в область прагматики. Результатами этого направления поисков явились: теория речевых актов (Остин, Сёрл), выявление прагматических пресуппозиций (Урмсон) и правил (конвенций, постулатов, максим) общения (Грайс, Э. Лич), таких, как «принцип сотрудничества», «принцип вежливости» и др., понятие импликатур речи (Грайс) — нестрогих импликаций, позволяющих, основываясь на знании коммуникативных конвенций, определить контекстно обусловленный смысл высказывания. Эти идеи и понятия были восприняты и развиты современной лингвистической прагматикой, социолингвистикой и риторикой.

Аналогичный комплекс идей сформировался в ходе анализа практического рассуждения. Если научно-теоретическое рассуждение направлено на установление объективной истины (истин*ност*но*го значения предложения), то задача практического рассуждения заключается в выборе цели и способов её достижения, и оно допускает варьирование. Его итог — принятие решения или предписание, определяющие действия. Логический анализ практического рассуждения (языка морали) был предпринят представителями Л. ф., занимающимися проблемами этики (Мур, Ноуэлл-Смит, Хэар). Мур в противовес этическому натурализму стремился показать, что ключевые для этики оценочные предикаты («хороший», «плохой») не обозначают никакого естественного свойства объектов. Это стимулировало поиск новых принципов определения оценочных и других недескриптивных значений. В соответствии с общей для Л. ф. тенденцией оценка была определена в терминах коммуникативной установки: положительная оценка выражает рекомендацию, стимулирующую действие (Хэар). Анализ практического рассуждения выявил особый вид нарушений смысловой правильности текста. Первым привлек внимание к этому явлению Мур. Его пример «Идёт дождь, но я так не считаю» известен под названием парадокса Мура. Мур видел в нём психологическую несообразность, Витгенштейн — нарушение логики утверждения. Приведенное предложение не содержит прямого логического противо*ре*чия. Это отклонение от нормы, а не от истины. Конвенция общения требует, чтобы говорящий, утверждая что-либо, имел для этого основания. В парадоксе Мура зафиксирована непосле*до*ва*тель*ность речевых действий. Анализ практического рассуждения дал ряд результатов, относя*щих*ся к прагматической структуре текста, текстовым функциям групп слов (Ноуэлл-Смит), связям между значением слова и коммуникативными функциями высказывания, пропозициональным отношением, деонтическими модальностями и др. Эти результаты вошли в современную семантику и лингвистику текста.

Л. ф. стимулировала создание ряда философских логик, отражающих определённую форму жизни и базирующихся на естественном языке: эпистемические логики, логики оценок, логики предпочтения, логики прескрипций, логики действия, иллокутивной логики и др.

* Козлова М. С., Философия и язык, М., 1972;
* Мур Дж., Принципы этики, М., 1984;
* Дегутис А., Язык, мышление и действительность. (Очерк теории значения в аналитической философии), Вильнюс, 1984;
* Грязнов А. Ф., Эволюция философских взглядов Л. Витгенштейна, М., 1985;
* его же, Материалы к курсу критики современной буржуазной философии (философия языка Л. Витгенштейна), М., 1987;
* НЗЛ, в. 16. Лингвистическая прагматика, М., 1985;
* НЗЛ, в. 17. Теория речевых актов, М., 1986;
* НЗЛ, в. 18. Логический анализ естественного языка, М., 1986;
* Вригт Г. Х., Логико-философские исследования. Избранные труды, М., 1986;
* Ишмуратов А. Т., Логический анализ практических рассуждений, К., 1987;
* Philosophy and ordinary language, Urbana, 1963;
* Wright G. H. von, The varieties of goodness, L., 1963;
* Wittgenstein L., Philosophical investigations, Oxf., 1967;
* Vendler Z., Linguistics in philosophy, Ithaca (N. Y.), 1967;
* Hare R. M., The language of morals, Oxf., 1972;
* McGinn C., Wittgenstein on meaning. (An interpretation and evaluation), Oxf., 1984.

шла мимо

А учитывая, что наш форум имеет специфическую русскую направленность - вот Вам, Кузьма, в довесок статья профессора Безлепкина Н.И. http://anthropology.ru/ru/texts/bezl...ruseur_06.html

То есть, Вы не глядя объявляете лженаукой целое направление, в котором есть свой особый, русский раздел? Как же будем мы формулировать свою национальную идею, если уже саму русскую философию языка Гуляйпольский отвергает, а?


Н.И. Безлепкин

Русская и европейская философия: пути схождения

Становление и развитие самобытной русской философии в XIX в. осуществлялось в непосредственной связи и под влиянием классической немецкой философии. Для русских мыслителей она была не только философской пропедевтикой, но и отправным пунктом в разработке широкого спектра научно-философских тенденций, которые впоследствии трансформировались в самостоятельные философские течения. Это и философия истории, и философия культуры, и философия религии. В ряду таких течений, занявших значительное место в русской философии, была и философия языка. Её формирование и теоретическое оформление осуществлялось под влиянием, с одной стороны, системы немецкого идеализма, с другой — учений немецких языковедов Я. Гримма, Ф. Боппа, В. фон Гумбольдта и др., методологической основой которых выступала философия Канта, Шеллинга, Гегеля.

Влияние классической немецкой философии прослеживается в теоретико-методологических основаниях различных по своей направленности философско-лингвистических учениях русских мыслителей. Представители основных направлений в русской философии языка XIX в. — формалистического и психологического, видели в гегелевской идее развития, в шеллингианском тезисе о самоценности национальных культур исходный пункт для построения самобытной русской лингвофилософии. А.С. Хомяков, К.С. Аксаков, А.А. Потебня на началах немецкого идеализма построили своего рода феноменологию русского народного духа, объективированного в языке.

Философия языка в России, созданная усилиями славянофилов, развивалась преимущественно в духе Гегеля, не замыкаясь, однако, рамками его философии. В гегелевской философии язык рассматривался как продукт мысли, что определяло основное его назначение — быть средством выражения мысленного содержания. Вопрос о природе и роли языка в познании и миропонимании представлял для немецкого философа не формальный интерес и не был данью традиционно философской проблематике. Гегель был первым немецким философом, основательно занимавшимся вопросом о том, как должна писаться философия.

Будучи знакомым с сочинениями Вильгельма фон Гумбольдта, немецкий философ признавал, что язык так же изначален, как и дух. Во главу угла своего учения он ставил экспрессивную функцию языка, которая подчиняла себе коммуникативную функцию. Из этого вполне логично вытекало, что познавательная функция языка подчиняется познавательной деятельности мышления, которое в своей основе имеет особую внеязыковую форму. Язык призван лишь выражать мысль, он является более совершенным выражением человека. Слова в представлении Гегеля возникают не вследствие каких-либо внешних потребностей (например, потребность в общении), а в результате внутреннего желания мышления объективироваться, выразиться. «Слово, — по определению немецкого философа, — наиболее присущий интеллигенции и достойный её способ обнаружения её представлений — доведения до сознания…» [1]

Тот факт, что слово обобщает, был известен Гегелю, но обобщающую функцию слова он рассматривал как производную от понятийного мышления. Для него словесное обобщение есть лишь видимость уже осуществлённых мышлением обобщений. По мнению немецкого философа, в пользу приоритета мышления над языком свидетельствуют грамматические формы слов, указывающие на свой исходный прообраз — соответствующие формы мышления. Мышление, таким образом, как бы облачается в слова. Формальная сторона языка фиксируется в грамматике и её правилах. Грамматика есть не что иное, как выраженная в терминах языкознания система категорий рассудка.

В гегелевском ключе исследовал язык К.С. Аксаков, для которого слово — чудесное и таинственное явление, в котором дан нам вторично весь мир, но в иной форме. Этот второй мир возник на почве сознания и дух пронизывает всю сферу языка. В языке выявляется господство духа над природой, которая объективируется в языке. Слово обладает не природным существованием, но своего рода «прозрачной объективностью», слово прозрачно, через него и в нём «просвечивает мысль», «дух». Слово даёт «конкретность существования, выражения, формы». Отсюда убеждение славянофилов, что язык есть способ, каким проявляет себя национальное самосознание.

Отмечая глубокую мысль Аксакова о том, что слово есть воссоздание мира, Хомяков в свою очередь полагал, что человек посредством языка конструирует свой мир, где слово с его грамматическими формами воспринимается как строительный материал, о происхождении которого он не задумывается. Идеолог славянофильства, вслед за Шеллингом, был убеждён, что человек может постичь тайну сочетания мысли со звуком в слове и, благодаря этому, ему станут понятны и ясны даже неизвестные ему языки, и по звукам слов человек будет способен узнавать их значение.

В основе онтологического основания философско-лингвистической концепции славянофилов лежит понятие Сущего, которое есть воплощение единства объективности и субъективности, восходящее к творчески переосмысленной идее Шеллинга о единстве объекта и субъекта. Как онтологический абсолют, Сущее у Хомякова означает совокупность многообразных проявлений бытия, воссоединение мыслящего и творящего субъекта с объективным миром. Бытие, считали славянофилы, открывается лишь целостной жизни духа, лишь разуму, органически соединённому с волей и чувством, — волящему разуму и разумной воле. Поэтому язык обладает живостью, твёрдостью и сжатостью слова, простотой и безыскусственностью выражения лишь тогда, когда он построен не на силлогизмах, а на глубоком религиозном чувстве и воле. В основе бытия лежит не материя, а волящий разум, который, как образ духа, позволяет приобщиться к сфере духовного. Слова, исполненные силы, полученной от волящего разума, становятся средством возвещения высоких мыслей. Они, по мнению Хомякова, не могут остаться бесплодными и должны мало-помалу увлекать народы.

Различия в онтологических основаниях языка, какими их видел Гегель и какими их видели славянофилы, обусловили, таким образом, известные различия в понимании природы языка. У Гегеля язык порождение рассудка, продукт логического развития абсолютной идеи, у славянофилов язык — есть порождение свободно творящего духа, не ограничивающегося сферой разума.

Абсолютизация духовного, приводит славянофилов, по существу, к выводу, что настоящая жизнь не в обстоятельствах, а в сфере духа, в мыслях. Происходит в известном роде онтологизация слова как истинной среды обитания человека, мотив, получивший своё развёрнутое обоснование в философии имени в начале XX в. Особенно образно и художественно ярко эту идею высказал И.В. Киреевский в своей неоконченной повести «Остров». В уста героя повести Фр. Вольфа мыслитель вкладывает свои размышления о том, что «есть какое-то слово, венец и основание всякого мышления, ключ ко всем тайнам, цель всех воздыханий человечества; что это слово незаметно для людей, потому что хранится высоко в сердце, выше, дальше внутреннего зрения; что там лежит оно несгораемо, в вечном огне из самых пламенных чувств, из горячих дум и раскалённых образов воображения человека; что к нему ведёт воздушная лестница, составленная из сильных дум, из страстных звуков и сердечных вдохновений; что по ступеням этой лестницы скользят и восходят незримые духи, лёгкие тени, которые помогают душе; что всё прекрасное на земле есть только бледный отблеск одного живого слова, горящего на высоте сердечной» [2].

Под влиянием таких философов как Кант, Фихте, Шеллинг, Гегель складывалось и мировоззрение другого выдающегося русского языковеда А.А. Потебни. На это указывает, в частности, его приверженность субъектно-объектной парадигме, которая способствовала отчуждению языка как объекта исследования. Убеждённость учёного в том, что в восприятии и познании мира существенна доля субъективных ощущений, представляла интерпретацию мыслей Канта, Гумбольдта, а также их последователей — Г. Штейнталя, И. Гербарта, Г. Лотце.

Потебня унаследовал проблемы, волновавшие классический немецкий идеализм и, в частности, В. Гумбольдта, в постановке философских вопросов языка. Выдающегося немецкого лингвиста и философа он называл «великим мыслителем», а его работы хорошо знал и достаточно много цитировал. Область, в которой особенно много работал Гумбольдт, была связана с философской рефлексией над проблемами языка и лингво-теоретическим осмыслением её результатов. Итогом научных исканий немецкого языковеда было создание философско-лингвистической концепции языка, сразу выдвинувшей Гумбольдта в число крупных и известных европейских учёных.

В работах Потебни прослеживается несомненное влияние Гумбольдта на складывание его собственной философии языка. Выдвинутая немецким лингвистом на первый план проблема соотношения языка и мышления, диалектически понятая их взаимосвязь, увидевшего в языке «беспрерывную деятельность духа» не могли не привлечь внимания русского учёного. Тезис Гумбольдта о решающей роли языка во взаимоотношениях человека с действующей на него природой послужил для Потебни основой для понимания сущности «перевода» субъективных представлений в объективные данные языка. Положение о том, что развитие языка является принципиальным условием и формой его существования, составило методологический фундамент исторического подхода к изучению языка, так же как и идеи немецкого лингвиста о диалектике объективного и субъективного, индивидуального и социального.

В работах Потебни без труда обнаруживается своеобразная интерпретация и углубленная проработка идей немецкого языковеда и мыслителя. Развитие передовых общественных идей, впечатляющие успехи науки, растущее недоверие к выводам, не подтверждённым анализом фактов, всё более широкое и последовательное утверждение позитивистских принципов в научном познании наводили русского учёного на критическое отношение к умозрительности некоторых построений, содержащихся в учении Гумбольдта, которого он считал гениальным предвозвестником новой теории языка, но не вполне освободившегося от оков старой.

Сопоставление взглядов Потебни и Гумбольдта по узловым вопросам философии языка показывает, что даже в части совпадающей, очевидно творческое переосмысление и развитие русским языковедом идей немецкого мыслителя. Так, в работах Потебни получает своё раскрытие идея Гумбольдта о неразрывной связи языка с историческим развитием народа, которая была важным достоянием классической немецкой философии. Народ, считал Гумбольдт, — главный творец и реформатор языка. Язык связан с формированием духовной силы нации, он «есть его дух, — пишет Гумбольдт, — и дух народа есть его язык, и трудно представить себе что-либо более тождественное» [3].

Другой важной идеей Гумбольдта, получившей творческое развитие в трудах Потебни, была мысль немецкого языковеда о том, что язык представляет собой основной способ мышления и познания. Гумбольдт пишет: «Язык есть орган, образующий мысль…. Интеллектуальная деятельность и язык представляют собой поэтому единое целое» [4]. Потебня, отправляясь от идеи немецкого мыслителя, развил собственное видение места и роли языка, как силы, творящей и преобразующей мысль. В своей работе «Мысль и язык» учёный делает акцент на деятельно-творческой стороне языка, отмечая, что «язык есть средство не выражать уже готовую мысль, а создавать её, что он не отражение сложившегося миросозерцания, а слагающая его деятельность» [5]. Данный вывод означал осмысленное возведение здания собственной философской концепции языка, которая, имея немало общего с учением немецкого языковеда, была новым шагом в развитии лингвофилософии, в преодолении ограниченности идеалистической методологии Гумбольдта.

На эту слабость немецкого идеализма указывал также Н.Г. Чернышевский, который считал наивным мнение немецкого учёного о тождестве мышления и языка. В результате переноса Гумбольдтом господствующих в немецкой философии идей о мышлении, как основной силе, производящей человеческий организм, в учение о языке, получалось, писал Чернышевский, что «язык человека и его умственная жизнь — одно и то же. Что находится в умственной жизни человека, всё выражается его языком; чего нет в его языке, того нет в его умственной жизни. Человек в сущности мыслящая сила; организм человека есть проявление его мышления; потому вся звуковая деятельность органов человеческой речи тождественна с его мышлением…» [6]. На примере анализа трёх разрядов языков различных народов — изолирующих, агглютинирующих и флектирующих Чернышевский показывает, что, следуя логике немецкого лингвиста, народы, обладающие языком с развитыми грамматическими формами (флектирующие языки) умнее всех других, на долю которых выпали языки с менее развитыми грамматическими формами, что «только народы, говорящие флектирующими языками, способны мыслить хорошо; только они наделены сильным умом» [7]. Русский мыслитель обосновывает свою позицию тем, что между языком и мышлением нет буквального тождества, что словами охватывается не всё содержание человеческих представлений, а лишь доля их. Поэтому, «…при всех своих несовершенствах прекрасен язык каждого народа, умственная жизнь которого достигла высокого развития» [8].

Наиболее зримо сходство и расхождение взглядов Потебни и Гумбольдта прослеживается в центральном пункте их учений о языке — понятии «внутренней формы». Во введённом Гумбольдтом в работе «О различении строения человеческих языков и его влиянии на духовное развитие человечества» понятии «внутренняя форма языка» основное внимание сфокусировано на понимании языка как целостной системы, где даже мельчайший языковой элемент не может возникнуть без наличия пронизывающего все части языка единого принципа формы. Эту внутреннюю форму языка составляет «постоянное и единообразное в…деятельности духа, возвышающей членораздельный звук до выражения мысли, взятое во всей совокупности своих связей и систематичности» [9]. Благодаря форме языка, по мнению Гумбольдта, удаётся проследить тот специфический путь, которым идёт к выражению мысли язык, а с ним и народ, видеть отличия данного языка от других, обнаружить сочетание индивидуального со всеобщим, установить родство языков. Путём философского исследования природы и функционирования языка немецкий лингвист выделил существенный признак в языке, который он обнаружил не в логических категориях, а в самом языке, в его строении. Тем самым он нанёс решительный удар по «философской грамматике» Пор-Рояля, всё ещё занимавшей умы учёных.

Вместе с тем, нестрогое определение самого понятия «внутренняя форма языка» вносило неясность в понимание отношений языка и мысли, затрудняло решение вопроса о природе языка. Само понятие служило как бы «примиряющим началом» для того, чтобы объяснить гармонию между мышлением и языком, подобно тому как Декарт в своё время использовал идею Бога для того, чтобы объяснить связь между двумя различными субстанциями — душой и телом.

В целях разрешения проблем взаимосвязи мысли и языка, раскрытия их природы, исследования роли языка в познании Потебня вырабатывает собственное понимание центральной категории философско-лингвистической концепции и суживает понятие внутренней формы до более частного, но определённого понятия — «внутренняя форма слова». Г.Г. Шпет, впоследствии утверждал, что Потебня тем самым якобы «компроментировал понятие «внутренней формы языка» [10]. Однако излишне резкие выступления Шпета против потебнианцев не имели под собой достаточных оснований, поскольку понятие «внутренней формы слова» органично вытекало из теоретических построений русского языковеда и опиралось на обширный лингвистический материал, что придавало ему вполне научный характер и право на существование.

Наряду с классической немецкой философией, составившей методологическую и теоретическую основу развития европейского языкознания, и оказавшей своё влияние на складывание русской философии языка, Потебня выделяет также философско-психологическое учение И.Ф. Гербарта, которое способствовало преодолению кризиса в исследовании языка, поскольку «философская грамматика» оказалась бессильной в объяснении сложнейших механизмов взаимодействия мышления и языка.

Потебня соглашается с положениями немецкого учёного о том, что основное в процессе познания — представления, которые составляют его основу. Человечество начало с самых простых чувственных представлений, без их сколько-нибудь связного осознания. Затем путём опыта, накопления этих повторяющихся представлений оно стало создавать понятия. В основе осознания данных представлений лежит опыт прошлого, к которому прибавляется новое в виде данных представлений. Осознание нового на основе старого, создание нового понятия, нового слова есть «акт апперцепции». «Закон апперцепции», определение сознания как актов мысли «действительно совершающихся в данное мгновение», — сыграло важную роль в философско-лингвистической концепции Потебни. Но в отличие от Гербарта, рассматривавшего апперцепцию как сложившуюся в душе «массу представлений», русский учёный понимает её как осмысленное и активное восприятие материала, возникающее в результате определённой подготовительной работы. В то же время характерный для системы немецкого учёного отрыв независимо существующего от человека мира, который ставился как бы в параллель познающему субъекту, получил своё отражение и в психологическом направлении философии языка.

Философия языка русского лингвиста, таким образом, вобрала в себя все те достоинства и недостатки, которые были характерны для немецкой философии. Взаимосвязи между мышлением и языком с позиций немецких учёных рассматривались, как простая ассоциативная связь, устанавливаемая благодаря многократному совпадению в сознании восприятий слова и вещи, обозначаемой данным словом. Одновременно, обращение русских философов и языковедов к философии немецкого идеализма свидетельствовало об их стремлении достичь целостного и системного построения философии языка.
Примечания

[1] Гегель Г.В.Ф. Энциклопедия философских наук. Т.3. Философия духа. М., 1977. С.298.
Назад

[2] Киреевский И.В. Остров // Киреевский И.В. Полн. собр. соч. М., 1911. Т.2. С.208.
Назад

[3] Гумбольдт В. Избр. труды по языкознанию. М., 1984. С.68.
Назад

[4] Там же С.75
Назад

[5] Потебня А.А. Мысль и язык // Потебня А.А. Слово и миф. М., 1989. С.156.
Назад

[6] Чернышевский Н.Г. О классификации людей по языку // Чернышевский Н.Г. Полн.собр.соч. в 15 т. М., 1951. Т.X. С.832.
Назад

[7] Там же. С.837.
Назад

[8] Там же. С.848.
Назад

[9] Потебня А.А. Мысль и язык. С.71.
Назад

[10] Шпет Г.Г. Эстетические фрагменты // Шпет Г.Г. Сочинения. М., 1989. С.447.
Назад

шла мимо

К предыдущей статье забыла добавить. Автор, Безлепкин Николай Иванович — доктор философских наук, профессор кафедры истории русской философии философского факультута СПбГУ.
Тема его докторской диссертации «Философия языка в России (XIX - середина XX вв.)».
То есть, по-Вашему, Кузьма, Безлепкин лжеучёный, раз написал работу по теме о несуществующем предмете, о философии языка? Хоть и применительно к России?

Кузьма Гуляйпольский

Не занимайтесь шулерством, мадам.
Указывайте, пожалуйста, ГДЕ, в КАКИХ советских изданиях, ЯКОБЫ, пропагандировался порочный "философский абстракционизм"?

А то ведь люди могут подумать, что в советские времена, ЯКОБЫ (по-вашему), процветала буржуазная философия.

Клевета на советскую действительность, госпожа, запрещена Правилами форума.

Хватит ВРАТЬ, госпожа.

«лингвистический поворот» — переформулировка филос. проблем как языковых проблем и их решение на основе анализа языковых выражений; «семантический акцент» — акцентирование внимания на проблеме значения; «методологический крен» — использование различных методов анализа с целью превращения философии в строго аргументированное знание; размывание граней между филос. логическими, лингвистическими и частнонаучными исследованиями, тенденция к нейтрализму и освобождению от ценностных посылок.
Для ряда представителей лингвистического анализа характерна попытка по-новому посмотреть на отношение логики и естественного языка и роль метафизических категорий.
Отрицая, т.о., правомерность философии как самостоят, вида познават. деятельности и рассматривая свою задачу как своего рода разоблачение и преодоление самостоятельности философии, А. ф. выражает тенденцию неопозитивизма в совр. философии. А. ф. получила распространение гл. обр. в США и Великобритании; отд.представители и группы А. ф. имеются в скандинавских странах и Австралии». Это здесь: http://dic.academic.ru/dic.nsf/enc_p...9A%D0%90%D0%AF

6666

Пока я дожидаюсь ответа на свой вопрос - отвечу-ка я на Ваш (хоть и не мне адресованный). Навскидку, что нашла на своей книжной полке.
Бертран Рассел. Почему я не христианин. М., 1958.
Наом Хомский. Синтаксические структуры // Новое в лингвистике. — М.: 1962. — В. II. — С. 412—527.
Людвиг Витгенштейн. Логико-философский трактат. М.: Наука, 1958. — 133 с. (мое любимое! неужели не читали? Только честно!)

И еще два шкафа...

шла мимо

Не знаю, что называется шулерством, но вот Ваша цитата
взята из статьи АНАЛИТИЧЕСКАЯ ФИЛОСОФИЯ. Мы же говорим о лингвистической философии. Как это называется: подмена карты... простите, тезиса?
Лингвистическая философия это лишь одно из нескольких направлений, которое условно относится к аналитической философии. Какой же Вы философ, если так лихо пренебрегаете различием между общим и частным? И проецируете общие выводы, относящиеся к одному из компонентов, на другие? Некорректно, господин!
А между тем, в БСЭ не отрицаются хотя бы отдельные позитивные моменты в исследованиях конкретно этого направления, т.е "Лингвистической философии". Это как раз один из частных моментов, которым Вы как раз пренебрегли, прикрывшись общей фразой.
Кажется, даже ту статью про "Аналитическую философию", на которую дали ссылку, Вы не прочли внимательно. Среди позитивных моментов, которые советский автор М.Козлова сочла нужным указать применительно к сочинениям философов этого поднаправления, один четко относится и к Вашему, с позволению сказать, методу:

"Дж. Мур в большей мере, чем Рассел, обозначил специфику лингвистического или концептуального анализа и сделал упор на аргументированные возможности естественного языка. Занимаясь этикой, он пришел к выводу, что трудности, с которыми сталкиваются философы, в значительной мере проистекают из неряшливого отношения к значениям используемых понятий, нечуткости к их зависимости от контекста, из попыток ставить вопросы без обоснования их правомерности и т.п. Практиковавшиеся им приемы впоследствии получили развитие в философии естественного языка. "

Хотя "неряшливый", как-то слабо звучит применительно к Вашим передергиваниям и недиалектическому смешению общего и частного.

шла мимо

И ещё из той же статьи АНАЛИТИЧЕСКАЯ ФИЛОСОФИЯ, которую не глядя процитировал Кузьма Гуляйпольский. О характеристике предмета, который этот критик обклеил всеми возможными ярлыками. Курсив мой - ш.м.

Т. о., если на базе логического позитивизма были созданы труды по современной логике, то на основе лингвистической философии сформировалась исследовательская программа теоретической лингвистики. В этом проявилась одна из важных функций философии—постановка и первоначальная проработка новых проблем с последующей их передачей науке. Важные философские достижения аналитической философии 20 в.—осмысление тесной связи человеческого опыта с речевой коммуникацией, схемами языка, новое понимание на этой основе специфики философской мысли, философских проблем. Первостепенное значение для развития этих представлений имели идеи Витгенштейна. Большая часть трудов философа издается в 1950—-70-х гг., но работа эта еще не завершена: освоение его необычных текстов, их комментирование и обсуждение продолжаются, чтоспособствует нарастающему влиянию идей и методов аналитической философии.

Да, Кузьма, это именно здесь. Можете не верить своим глазам, но это именно по той самой ссылке, которую Вы дали. Сами себя и высекли.